Гранат и Омела (СИ) - Морган Даяна

Каталина свою бабушку, Селесту, не застала. Та умерла гораздо раньше ее рождения. Именно поэтому Авалон с таким недоверием отнеслась к словам Марты. Как могло оказаться, что Элеонора Квитанская, дочь Бланки, была не истлевшими костями где-то в королевской усыпальнице Вардена, а живая в глухой деревне посреди срединных земель, на границе вечного противостояния Трастамары и Инира? Впрочем, если это правда, решила Авалон, это хотя бы объясняло, почему в ее присутствии так сникла Марта. Не каждый день оказываешься в доме человека такой важности.

— Ей же, должно быть, лет сто? — громко прошептала Авалон, едва сдерживаясь, чтобы не перейти на крик. — Как такое возможно? Мы же… все ведьмы, принимающие гранатовые зерна, умирают из-за последствий…

Нагнувшись так, чтобы говорить ей на ухо, Марта ответила, пожав плечами:

— Ну, она и похожа на скелет, согласись…

— Я слепая, а не глухая! — раздался крик из дома, и они обе вздрогнули от неожиданности.

Поняв, что больше реплик от Элеоноры не ожидается, Авалон, справившись с растерянностью, фыркнула:

— Раз слух у нее такой хороший, что же она на мои вопросы не ответила.

— Она и при жизни-то не была особо болтливой, наверное, — Марта вновь пожала плечами.

— Я все еще жива! — рявкнула Элеонора из-за двери. — И проживу подольше вашего.

Авалон разозлилась. Сбрендившая старуха наплела о себе с три короба, а они, две глупые коровы, развесили уши да внимают. Не могла ведьма, использовавшая магию граната, оказаться живой спустя сто лет, да еще и в какой-то глуши.

— Пойдем. — Она решительно взяла Марту под руку и, опираясь на нее, медленно пошла в ту сторону, где стоял молитвенник Персене.

Авалон быстро устала: лихорадка сильно вымотала ее, но ей хотелось отойти от дома полоумной старухи как можно дальше и перестать мысленно повторять ее пугающие слова. Они с Мартой спустились в реке, где цапли хлюпали в тростнике, расхаживая по отмели. Сапоги чмокали, погружаясь в густой бурый ил.

Темное дерево трех изваяний, прислоняющихся спинами, блестело в последних уходящих бликах солнца. Центральная фигура Матери была повернута к просителям, в одной руке держа разломанный гранат, во второй — младенца. Под ногами стояла большая пиала, наполненная дождевой водой, на поверхности которой плавали маленькие деревянные корабли.

Задашь вопрос кровью, получишь ответ кровью.

С помощью Марты опустившись на колени, Авалон с сомнением уколола палец о мачту одного из корабликов и капнула кровь в пиалу. С затаившейся надеждой на чудесное откровение, она долго ждала чего-то особенного, что могло облегчить ее смятение, но ничего не произошло. Только ветер все также шелестел в кронах и тростнике, цапли хлюпали по болоту, а из груди Авалон вырывалось сиплое дыхание. Решив, что Персена сочла ее недостойной из-за ее недавних дерзновенных и неподобающих мыслей, Авалон макнула пальцы в воду, дотронулась к своим губам и чреву. Помолившись Персене о прощении, Авалон не заметила, как ноги донесли ее, а заодно Марту, к той части деревни, где царствовала немая печаль. Разрушенные останки ее прежней жизни торчали погорелыми остовами, а тени от них лежали на земле, как острые черные зубы. Смерть в этом уже несуществующем доме не изменила ни деревню, ни мир, зато изменила Авалон.

Истекая кровью и продираясь сквозь колючий тёрн, она трусливо убегала от огня, криков и смерти. Храмовник, убивший своего инквизитора, не стал ее догонять, но за ней последовал куда более страшный хищник: вина. Это Авалон привела инирцев к своему дому. После ритуала, проглотив зерна, она узнала о том, что Дубовый Король живет вместе с мадам Монтре в Наварре, куда ей предстояло уехать учиться. Поняв, что совершила непоправимую ошибку, Авалон попыталась ее исправить. Забрав отцовского коня, она сбежала в сторону срединных земель, чтобы там переждать. Однако перст Персены привел ее к горящей деревне, которую потрошили инирцы. Три ведьмы пытались отстоять свой дом и успели убить нескольких храмовников. Это зрелище настолько ужаснуло Авалон, что она забыла об окружении и не заметила, как к ней подлетел храмовник. Он перехватил повод коня и вышиб Авалон из седла. Она упала, подвернув лодыжку и разодрав до крови руки. То, что произошло дальше, она помнила резкими всполохами. Он бросился на нее, целясь мечом в живот. Авалон закричала и вскинула руки. Храмовник взорвался ошметками мяса. Ее обдало кровавым месивом. В ушах застрял истошный вопль «Отец!». Глаза, застланные кусками плоти, едва видели дорогу. Авалон вернулась домой и, к счастью, переждала отъезд мадам Монтре. Однако несчастья оказалось куда больше: инквизиторы нагрянули по ее следу.

Авалон осела на колени и ухватилась за подол юбки Марты, как за буек в темном море горя. Она почувствовала, как по щеке скатилась одна слеза, за ней другие. Капли зачастили, словно дождь, все быстрее и быстрее. Авалон зарыдала. Ее разбитое сердце сжалось. Она стала раскачиваться взад-вперед, вытирала лицо и снова заливала его слезами. Она плакала бесконечно долго, утонув в море уныния, узница лжи, своего предательства и чувства вины. Марта молча гладила ее по голове и плечам, позволяя отдаться опустошающим эмоциям.

Авалон смотрела на то, что осталось от их дома, и понимала, что не сможет к нему подойти: она боялась его. Боялась, что, ступив на золу своего прошлого, навсегда испачкает его своей гнилью. Она не хотела осквернять их память собой и своим горем, которое она даже не заслужила. Ведь это была именно она, кто привела смерть к собственному порогу. Да еще и не свою. Хуже всего, она понимала, что никогда не сможет попросить у них прощения. Ее родные уже слишком далеко ушли в глубь Берега, чтобы она смогла докричаться до них с этой стороны. Это осознание вонзилось в ее сердце, подобно ножу. Да и даже если бы они простили ее, себя она никогда бы не смогла перестать винить.

— Кто там воет волком?

Авалон настолько углубилась в свою печаль, что не сразу поняла, откуда доносится голос. Марта помогла ей подняться, и она, смахнув слезы со щек, оглянулась. В сумраке между двух плотных зарослей тёрна показался мужской силуэт. Опираясь на трость, он подошел и подслеповато сощурился.

— Вы кто такие? И что делаете на земле Эйгиров?

— А ты сам кто будешь? — Марта сложила крепкие руки на груди. — И чего к честным людям пристал? Иди куда шел.

— Я здесь живу! — возмутился старик и потряс тростью. — Шли б вы отсюда!

Авалон не сразу узнала сильно истощавшего синьора Леандро, но, вслушавшись в его некогда зычный голос, ощутила внутри тепло. Старик продолжал что-то гневно бурчать, когда она подошла и обняла его. В голове сразу возникли воспоминания, как он угощал ее и свою внучку, Эстелу, собственноручно приготовленным сальморехо. Авалон больше нигде не пробовала такого же правильно приготовленного: достаточно густого, на основе томатов и чеснока, с точным добавлением соли, оливкового масла и хлеба. Синьор Леандро как-то поделился с ними, что весь секрет его сальморехо в смеси уксуса и белого вина. Всей семье он подавал суп в обычном виде, но для девочек всегда украшал его ветчиной и вареными яйцами. Мать Эстелы постоянно подшучивала над тем, что отец обходится с девочками, как с придворными дамами. Синьор Леандро же всегда невозмутимо повторял, что готовит Эстелу к роли фрейлины. Он был уверен, что она пройдет ритуал и сможет попасть в королевский эскорт. К сожалению, Эстела ритуал не прошла и осталась в Лагуарде, тогда как Авалон все-таки уехала в Наварру. С тех пор они с ней связь не поддерживали. Авалон несколько раз писала ей, но ответа не последовало, и она решила не донимать бывшую подругу вопросами. Видимо, Авалон стала для нее напоминанием о собственном позоре.

— Авалон, ты, что ли? — спросил синьор, отстраняя ее от себя и вглядываясь в лицо. — Как же ты выросла, детка. Давно тебя не видел. Как ты?

— Все хорошо. — Чтобы не беспокоить старика, Авалон выдавила из себя сносную улыбку, в которую даже можно было поверить. — А вы как? Как Эстела?