Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса - Леонид Васильевич Милов

Следовательно, 100 рабочих дней российского календаря природы и реального режима работы помещичьего хозяйства совпадают с большой точностью. Основной вопрос сводится теперь к тому, а на какой по размеру пашне великорусский крестьянин использует или может использовать этот бюджет времени. Причем совершенно очевидно, что у оброчного и барщинного крестьянина он был различным, хотя оброчник существенную часть своей продукции должен был в итоге везти на рынок, дабы уплатить оброк и налоги.

Во второй половине XVIII в., по данным Генерального межевания, обработанным Н.Л. Рубинштейном, средняя примерная обеспеченность пашней в Нечерноземье достигала в целом 3,4 дес. в трех полях на ревизскую (мужскую) душу[1034]. В этом случае на тягло (а это семья из 4-х человек, из них двое мужского пола, но лишь один взрослый работник) приходилось приблизительно 6,8 дес. пашни. Из них посев составлял в среднем 4,54 дес. При бюджете времени барщинного крестьянина по инструкции Т. Текучева (34 дня) на обработку земли оставалось 26 дней, то есть около 6 дней на десятину.

На фоне всего изложенного ситуация складывается абсурдная. О какой агрикультуре может идти речь применительно к крестьянской пашне, если он за эти дни даже кое-как не мог обработать свой надел? Ведь монастырское хозяйство расходовало 59–64 чел. – дня на десятину (а на одну только обработку земли шло 39,3–42 чел. – дня), имея в итоге очень небольшую урожайность сам-3, сам-5.

Не легче было положение и оброчного крестьянина. Имея 100 рабочих дней, он мог на вспашку, боронование и сев потратить в расчете на одну десятину (без жатвы и обмолота) 22 рабочих дня, что почти вдвое меньше, чем у барина.

Находясь в столь жестком цейтноте, пользуясь довольно примитивными орудиями, крестьянин мог лишь с минимальной интенсивностью обработать свою пашню, и его жизнь чаще всего напрямую зависела только от плодородия почвы и капризов погоды. Реально же при данном бюджете рабочего времени качество его земледелия было таким примитивным, что он не всегда мог вернуть в урожае даже свои семена. Выход из этой по-настоящему драматической ситуации был один. Великорусский пахарь должен был в 22 рабочих дня (не говоря уже о том, когда у него на все работы было 10 рабочих дней) реально вложить в землю такой объем труда, который в более благоприятных условиях господского хозяйства на барщине занимал около 40 рабочих дней. Практически это означало для крестьянина неизбежность труда буквально без сна и отдыха, труда днем и ночью, с использованием всех резервов семьи (труда детей и стариков, использование на мужских работах женщин и т. д.). А для тех, кто не мог выдержать такого режима труда, оставалось обрабатывать пашню кое-как и ждать чудес от природы. Именно этих бедолаг имел в виду князь М.М. Щербатов, когда писал о “чуть не пятой доле крестьян, которые питаются мякинным хлебом, живя скорее как животные, а не как люди”[1035].

Очерк седьмой

Особенности развития скотоводства

В Центральной России, и прежде всего в нечерноземной полосе и приокской зоне деградированных черноземов, условия для развития скотоводства были неблагоприятны. Суть их весьма толково еще в XVIII в. сформулировал безвестный нам создатель топографического описания Тверской губернии. Первая причина состояла в недостатке “угодий к продовольствию онаго [скота] в летнее время, ибо земли делятся везде токмо на три поля”[1036] и нет постоянных пастбищ. “Летом скотине на дворе корм не дается”, так как его не хватает на зиму, и пастьба идет поначалу на лугах сенокосных, пока их не закроют, а потом на паровом клину. Когда пары навозят, а это бывает примерно с 12 июня, то скотина “от недостатку [подвергается] изнурению, когда два поля посеены хлебом, а третие приготовлением под посев заняты”[1037]. Вторая причина слабого развития скотоводства состоит в длительности содержания животных на “дворовом корме”: ведь скот “почти семь месяцев довольствуется сухим кормом”[1038]. Сочные корма отсутствуют, так как при трехпольном севообороте для них нет земли, не говоря уже о том, что на них нет резерва рабочего времени. А семь месяцев стойлового содержания – срок огромный. Ведь такой ситуации нет нигде в Европе, не говоря уже о США. Период стойлового содержания усугубляется жестокими морозами зимы. И в этом наш наблюдатель видит третью причину худого в Центральной России скотоводства, слабости и малорослости животных. Ведь в мороз скотине нужны рационы, увеличенные в два-три раза, так как “крупная [скотина] по всю зиму ходит по двору и от стужи много претерпевает”[1039].

Пространства огромныИтак, в конечном счете все сводится к а сенокосов мало проблеме кормов, проблеме, на первый взгляд, довольно странной, поскольку территория России обширна, богата и лесами и лугами. Однако при более пристальном взгляде. выясняется, что это не так. Ведь мы только что убедились, что в условиях Центральной России крестьянин был резко ограничен в возможностях расширить свою пашню. Та же закономерность и с лугами и сенокосами. Вот данные об обеспеченности сенокосами, накопленной народом за века, на 80–90-е гг. XVIII в.[1040] (см. табл. 1.12).

Приведенные в таблице № 1.12 данные, собранные и обработанные И.Д. Ковальченко и дополненные нашими расчетами, можно прокомментировать, привлекая некоторые общие для крестьянского хозяйства положения. Одно из них гласит, что на десятину пашни необходимо иметь 1,24 дес. луга[1041]. Разумеется, эта норма выступает как некий идеал и в жизни могут быть отклонения от него. А из данных таблицы следует, что даже в конце XVIII в. отклонения эти просто разительны. За исключением Архангельской губ. и малоосвоенных в то время территорий Саратовской и Оренбургской губерний, почти всюду, за исключением Воронежской губернии, где соотношение было в норме, сенокосов и лугов было во много раз меньше нормы. В Новгородской, Псковской, Смоленской, Костромской, Ярославской, Тверской, Калужской, Рязанской, Орловской, Вятской губерниях сенокосов было в 6–10 раз меньше указанной нормы. А ведь это большая часть исторического ядра России. В Нижегородской и Тульской губерниях сенокосов меньше нормы в 11–15 раз. И только в 7 губерниях (Вологодской, Олонецкой, Петербургской, Пензенской, Симбирской, Саратовской и Пермской) сенокосов меньше нормы лишь в 2–4 раза.

Невольно возникает вопрос, так как же развивалось скотоводство в Центральной России, как русское крестьянство приспосабливалось к таким условиям.