Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

class="p1">Н.А. Бердяев в книге «Истоки и смысл русского коммунизма» писал: «В мифе о пролетариате по-новому восстановился миф о русском народе. Произошло как бы отождествление русского народа с пролетариатом, русского мессианизма с пролетарским мессианизмом. Поднялась рабоче-крестьянская, советская Россия. В ней народ-крестьянство соединился с народом-пролетариатом вопреки всему тому, что говорил Маркс, который считал крестьянство мелкобуржуазным, реакционным классом» [168, с. 88–89]. Таким образом, в России под «пролетариатом» понимался не класс, а именно народ, за исключением очень небольшой, неопределенной группы «буржуев».

А что же представляла из себя буржуазия? Была ли она для русских крестьян действительно классом? М.М. Пришвин пишет в дневнике (14 сентября 1917 г.): «Без всякого сомнения, это верно, что виновата в разрухе буржуазия, то есть комплекс “эгоистических побуждений, но кого считать за буржуазию?… Буржуазией называются в деревне неопределенные группы людей, действующие во имя корыстных побуждений». И здесь внешне классовому понятию придается совершенно «неклассовый» смысл, несущий нравственную оценку людям, которые в трудное время ущемляют интересы «общества».

Но между ветеранами и социальной базой партии большевиков возникло расхождение в понятиях государство и диктатура. Ленин в разных формах объяснял марксистам-большевикам, что в реальности общество гетерогенно, оно состоит из разных общностей с их интересами и ценностями, и что в государстве правящая партия не может действовать согласно идеалам и интересам одного класса, что задача власти – разные общности соединить в союз. Актив партии воспринимал это с трудом, хотя различия интересов и ценностей были очевидны тогда (и видны сегодня).

Но в тот момент опровергать догму Маркса и его классовую теорию диктатуры пролетариата было невозможно – для многих эта догма была предметом веры. Теоретический вопрос породил политический конфликт.

В 1918 г. возникла и развивалась проблема, которую поставил Ленин в статье «Очередные задачи Советской власти», где он ее сформулировал: «Революция, и именно в интересах социализма, требует беспрекословного повиновения масс единой воле руководителей трудового процесса». Историк Б.Н. Земцов пишет: «Со стороны одного из членов большевистского правительства – Председателя Высшего Совета народного хозяйства РСФСР Н. Осинского – последовало быстрое и резкое возражение: “Мы стоим на точке зрения строительства пролетарского социализма – классовым творчеством самих рабочих,… мы исходим из доверия к классовому инстинкту, к классовой самодеятельности пролетариата. Иначе и невозможно его ставить. Если сам пролетариат не сумеет создать необходимые предпосылки для социалистической организации труда, – никто за него это не сделает и никто его к этому не принудит”…

В среде большевиков с дооктябрьским стажем это [Заявление Ленина. – Прим. ред.] вызвало сначала недоумение, а затем протест. Диктатура пролетариата воспринималась ими диктатурой по отношению к другим классам и социальным группам, по отношению же к самому пролетариату она представлялась системой самоуправления. Поэтому в 1919 г. вокруг Н. Осинского и его товарищей Т.Б. Сапронова, Б.М. Смирнова в РКП(б) сложилась группа “демократического централизма” (децисты). В декабре 1919 г. на VII съезде Советов РСФСР децисты получили большинство голосов по вопросу о советском строительстве, и съезд принимает их резолюцию, а не Ленина.

После Гражданской войны фракционная борьба разгорелась с новой силой. Помимо децистов, зимой 1920–1921 гг. в РКП(б) возникла группа “рабочая оппозиция”» [195].

Дискуссии между большинством ЦК и «рабочей оппозицией» не получилось, что обернулось фракционной борьбой. В 1922 г. возникла «рабочая группа», возглавляемая старыми большевиками-рабочими (Г.И. Мясниковым и др.).

Недовольство отходом от классового подхода возникло не только в РКП(б) – меньшевики и эсеры называли поддержку «отсталого мелкобуржуазного крестьянства», вместо рабочего класса, капитуляцией. И этот спор был очень длительным и жестким. М. Горький вспоминал «Апрельские тезисы»: «Когда в 17 году Ленин, приехав в Россию, опубликовал свои “тезисы”, я подумал, что этими тезисами он приносит всю ничтожную количественно, героическую качественно рать политически воспитанных рабочих и всю искренно революционную интеллигенцию в жертву русскому крестьянству». Горькому казалось, что «эта единственная в России активная сила будет брошена, как горсть соли, в пресное болото деревни и бесследно растворится, рассосется в ней, ничего не изменив в духе, быте, в истории русского народа» [196].

Даже в открытой дискуссии о литературе сильное «классовое» давление Пролеткульта приходилось сдерживать ссылками на НЭП. Докладчик по этому вопросу М.В. Фрунзе говорил, что «необходимость допущения в известных пределах капиталистического накопления в деревне» предполагает терпимость и к непролетарским элементам в литературе. Похожим образом стоял вопрос в острых спорах в комсомоле, который стал преимущественно крестьянской организацией: если сельские жители, в основном интеллигенция, составляли лишь 1/5 состава партии, в комсомоле 59 % были крестьяне, причем главным образом середняки (доля батраков была 5–8 %). Против этого, как и Пролеткульт в литературе, выступали «классовики», с которыми ЦК партии вел непростую борьбу. По сути, это был вопрос о выборе цивилизационного пути, который даже после победы в гражданской войне не был снят.

Казалось, что суждение Маркса в «Критике Готской программы» можно было принимать только как абстракцию, – даже примитивное общество долго не просуществует под диктатурой одной общности. Но пафос революции у некоторых сужает диапазон мышления. Ленин им писал: «Диктатуру пролетариата через его поголовную организацию осуществить нельзя. Ибо не только у нас, в одной из самых отсталых капиталистических стран, но и во всех других капиталистических странах пролетариат все еще так раздроблен, так принижен, так подкуплен кое-где (именно империализмом в отдельных странах), что поголовная организация пролетариата диктатуры его осуществить непосредственно не может. Диктатуру может осуществлять только тот авангард, который вобрал в себя революционную энергию класса» [197].

10.7. Критические противоречия и конфликты НЭПа ослабевают

Решения и их поправки в процессе восстановления и развития хозяйства и отношений людей становились частью системы новой, самобытной «практической политэкономии».

В марте 1922 г. для укрепления позиции промышленных предприятий на рынке их стали объединять в большие группы (синдикаты), которые давали от 70 до 100 % продукции своих отраслей. Конкуренция между предприятиями была устранена, цены стали сдвигаться в другую сторону, так что снова возникли «ножницы цен» – но теперь уже в ущерб сельскому производителю. Кроме того, в тяжелом кризисе оказывалась крупная промышленность и транспорт. Но все более очевидным для партийного и хозяйственного руководства, и для профсоюзов, было создание системы планирования и государственного финансирования.

Малые и средние предприятия стали сдавать в аренду. В основном их арендовали кооперативы и рабочие артели, частников было намного менее половины (в основном это были прежние владельцы). В марте 1923 г. была проведена перепись предприятий. Выяснилось, что 84,5 % всех промышленных рабочих были заняты на государственных предприятиях, которые давали в стоимостном выражении 92,4 % продукции. На долю частных предприятий приходилось 4,9 % продукции, и на кооперативы – 2,7 %.

Всеобщей тревогой в партии и