Матрица. История русских воззрений на историю товарно-денежных отношений - Сергей Георгиевич Кара-Мурза

они не могут быть доказанными, как теорема: «Политические рассуждения являются формой практического умозаключения, и ни один шаг в них логически не следует из другого; намеки на это можно найти еще у Аристотеля. Политическое мышление обращается к концепции политической жизни как к сфере практических рассуждений, чья цель (telos) – это образ жизни (modus vivendi), а также к освященной авторитетом Гоббса концепции политики, понимаемой как сфера стремления к гражданскому миру, а не к истине» [21, с. 150].

В нашем конкретном случае конфликт ценностей союзных общностей (промышленных рабочих и батраков – и сельских крестьян) активизировал сложную и тяжелую угрозу – красный бандитизм. Особенно остро натолкнулся НЭП в Сибири на сопротивление со стороны значительной части населения, которая являлась опорой советской власти: сельских коммунистов, чоновцев, партизан, сотрудников милиции и ВЧК, бедноты.

В отчете Бийского горкома РКП(б) в апреле 1921 г. говорится: «Не отвыкшие еще от партизанских методов борьбы и работы сибирские коммунисты, на которых поднималась вся глухая ненависть кулаков по поводу проведенной разверстки, никак не могут освоиться со взятым в настоящее время курсом нашей партии на середняка и хозяйственного крестьянина. Они не могут понять того, что сейчас необходимо оказывать содействие в хозяйственном отношении тому кулаку, с которым они враждовали всю зиму, и у них еще больше разгорается злоба, и они еще с большим рвением принимаются за реквизиции и конфискации. Местами наблюдается явление, которое можно назвать коммунистическим бандитизмом» [194].

Это широкое явление здесь связано с антагонизмом военного коммунизма и НЭПом. Комиссия Сиббюро представила пленуму ЦК РКП(б) доклад об этой проблеме, где сказано: «С весны 1921 года в красный бандитизм начала вливаться новая струя недовольства политикой Советской власти, имеющая гораздо более глубокие политические и экономические основы. Тот слой деревенского населения, из которого вербуются красные бандиты, – это либо беднота, либо элементы, разоренные Колчаком и отброшенные в ряды бедноты. До весны 1921 г. они экономически поддерживались государством и жили за счет внутреннего перераспределения излишков продовольствия, остающихся после разверстки; вместе с тем они были опорой Советской власти в деревне.

С отменой разверстки они утратили экономический базис, почувствовали себя столь же обездоленными, как были при Колчаке, и почуяли, что новый курс неизбежно ведет к усилению враждебных им элементов и понижает их собственное влияние. Эти обстоятельства все более делают их из просто недовольных – резко политически враждебными Советской власти. Нового курса они не приемлют. На этой стадии красный бандитизм начинает принимать уже другие формы: вместо самочинной расправы с контрреволюционерами те же группы начинают активно срывать новую продполитику; продолжают производить внутреннее перераспределение, конфискуют и реквизируют те продукты, которые отдельными домохозяевами ведутся для целей товарообмена» [194].

Эти тяжелые конфликты интересов и ценностей между рабочими и крестьянами и между промышленностью и сельским хозяйством породили важное противоречие в самой партии большевиков: группы большевиков разошлись в понимании главных смыслов революции. В острой форме оно проявилось в отношении НЭПа.

10.6. Противоречия двух советских политэкономий и представление о классах

Во всех политических партиях России, в том числе и в дореволюционной партии большевиков, в представлениях общества господствовал принцип отношенийклассов, оформленный в теории классов и классовой борьбы Маркса. Эта теория создала в российской революции острые противоречия. Большинство членов партий читали «Манифест Коммунистической партии» и были очарованы не только пророчествами пролетарской революции, но и авторитетным прогнозом классовой войны крестьян против пролетариев.

Надо прочитать этот прогноз: «В таких странах, как Франция, где крестьянство составляет гораздо более половины всего населения, естественно было появление писателей, которые, становясь на сторону пролетариата против буржуазии, в своей критике буржуазного строя прикладывали к нему мелкобуржуазную и мелкокрестьянскую мерку и защищали дело рабочих с мелкобуржуазной точки зрения. Так возник мелкобуржуазный социализм…

Этот социализм прекрасно умел подметить противоречия в современных производственных отношениях. Он разоблачил лицемерную апологетику экономистов. Он неопровержимо доказал разрушительное действие машинного производства и разделения груда, концентрацию капиталов и землевладения, перепроизводство, кризисы, неизбежную гибель мелких буржуа и крестьян, нищету пролетариата, анархию производства, вопиющее неравенство в распределении богатства, истребительную промышленную войну наций между собой, разложение старых нравов, старых семейных отношений и старых национальностей.

Но по своему положительному содержанию этот социализм стремится или восстановить старые средства производства и обмена, а вместе с ними старые отношения собственности и старое общество, или – вновь насильственно втиснуть современные средства производства и обмена в рамки старых отношений собственности, отношений, которые были уже ими взорваны и необходимо должны были быть взорваны. В обоих случаях он одновременно и реакционен, и утопичен» [148, с. 450].

Но в «Манифесте» сказано не только о реакционных крестьянах, но и о других классах (шире – общностях).

В разделе «Пролетарии и коммунисты» сказано: «Политическая власть в собственном смысле слова – это организованное насилие одного класса для подавления другого. Если пролетариат в борьбе против буржуазии непременно объединяется в класс, если путем революции он превращает себя в господствующий класс и в качестве господствующего класса силой упраздняет старые производственные отношения, то вместе с этими производственными отношениями он уничтожает условия существования классовой противоположности, уничтожает классы вообще, а тем самым и свое собственное господство как класса» [148, с. 447].

После 1905 г. Ленин и большинство большевиков отвергли эту устаревшую теорию Маркса – они за десять лет создали сложный, но крепкий союз рабочих и крестьян (о котором еще писал Бакунин). Не будем обсуждать Францию, в России было так.

Но многие марксисты надеялись, что мировая социалистическая революция установит диктатуру пролетариата, а до этого, при капитализме, будет существовать гражданское общество – арена холодной борьбы классов. Они читали Маркса, он, развивая теорию классовой борьбы, сделал такой вывод в «Критике Готской программы» (1875): «Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата» [157, с. 27].

Но в России, в доктрине Октябрьской революции большевики не предполагали, а население не приняло бы смысл власти, который был формулирован в «Манифесте»: «Политическая власть – это организованное насилие одного класса для подавления другого». Это формула Гоббса: «война всех против всех». От народников до СССР подавляющая часть населения представляла общество как большую соборную общность, а не как два враждебных класса. Были противоречия и конфликты, но почти все считали, что для жизни в народе необходимо разнообразие (в интеллигенции говорили всечеловечность). Было очевидно, что у возникающей советской политэкономии нет никакого подобия с политэкономией капитализма, конкретно, созданной Марксом.