Том 5. Энн Виккерс - Синклер Льюис

На одном из таких вечеров высокодуховных «развлечений Энн повстречала свою старую знакомую Перл Маккег — ту самую тощую идейную девицу с высоким крутым лбом, которая когда-то, в колледже Пойнт-Ройял, упрекала ее за политическое приспособленчество. (Теперь Энн казалось диким, что неловкая, наивная Энн Виккерс тех дней могла показаться кому-то — пусть даже Перл — изворотливой интриганкой.) Перл приехала в Нью-Йорк, чтобы заняться общественно полезной деятельностью: сначала пропагандировала потребительскую кооперацию; после войны стала ратовать за автономию Македонии; затем совершила отчаянный шаг и стала стопроцентной коммунисткой. Она вела организационную работу в коммунистической Лиге единства профессиональных союзов, соперничавшей с Американской федерацией труда; она проповедовала коммунизм с любой трибуны — от ящика из-под мыла до церковной кафедры в Канзас-Сити; она писала статьи для «Дейли уоркер», доказывая, что все социалисты и либералы — тайные агенты Дж. Пирпонта Моргана, и носила всегда один и тот же суконный коричневый костюм, бумажные чулки, башмаки на толстой подошве и куртку из искусственной замши с застежкой-«молнией». В ее глазах вечерние туалеты, Джеймс Брэнч Кэбелл,[162] мясная пища, слуги в доме, Уолтер Патер, Герберт Гувер,[163] Кларенс Дэрроу, лакированные туфли, сигары, вино, рыбная ловля, Джозеф Хергесгеймер,[164] отель «Ритц», каюты первого класса, Освальд Гаррисон Виллард,[165] капиталовложения в металлургическую промышленность, Троцкий, принц Уэльский, папа римский, нью-йоркские газеты «Тайме», «Ивнинг пост», «Сан» и «Геральд трибюн», Хейвуд Браун,[166] шелковое белье, любые мундштуки, кроме картонных, Япония, благотворительные общества, непристойные анекдоты, брильянты, Окассен и Николет,[167] Гарвард, поло, Уильям Рэндольф Херст,[168] единый подоходный налог, Рамсей Макдональд, гольф, рождество, Веласкес, румяна, Толстой, ароматические экстракты для ванны, Петр Кропоткин, груши авокадо, «Сатердей ивнинг пост»,[169] банкиры, врачи, юристы, пребывание на пляже — разве только в рамках планового мероприятия для нудистов, представителей всех трех полов, — Эвелин Во,[170] Польша, Герберт Уэллс, Норман Томас,[171] Рой Говард,[172] батистовые носовые платки, вставание с постели позже шести утра, пульмановские вагоны, «Нью рипаблик», англиканская церковь, три основы учения баптистов духа, последователи «христианской науки», «Красная книга»,[173] «Космополитэн»,[174] «Нью-Йоркер»,[175] Г. Л. Менкен, Джон Д. Рокфеллер первого, второго и третьего выпуска, Уилл Роджерс,[176] все легковые автомобили, за исключением фордов и подержанных шевроле, декан Керчуэй,[177] «Вог»,[178] «Чикаго трибюн»,[179] кардинал Хейс, Джейн Адамс,[180] Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения,[181] Палм-Бич,[182] рулетка, спиртные напитки, трюфели, домашние халаты (в том случае, если они по виду отличались от одеял), такси и доктор Энн Виккерс были в одинаковой мере буржуйскими, вредными, индивидуалистическими, старомодными и вообще свидетельствовали о предательстве интересов рабочего класса и СССР.

Бесстрастным, ровным тоном монастырской экономки она задала Энн вопрос:

— Вы по-прежнему пытаетесь с помощью реформ залатать насквозь прогнившую капиталистическую систему? И самые темные и холодные карцеры отводите, вероятно, политическим заключенным?

— Вот именно! — отрезала Энн, которую в присутствии Перл так и подмывало схулиганить — нормальная реакция простых смертных на химически чистые души.

Во время медового месяца Энн предложила Расселу — благо теперь это позволяют их объединенные средства — снять дом в пригороде и зажить по-человечески, вместо того, чтобы тесниться между небом и землей среди прочих манхэттенских ворон.

— Позволь, дорогая, ты совершенно не права! — запротестовал Рассел. — Уехав из города, мы лишимся всяких интеллектуальных контактов, а они для нас чрезвычайно важны. Только подумай, за один вечер у Мориса Стайнблатта можно перевидать массу людей и оказаться в курсе всех последних событий — положение на Липарских островах, негры-издольщики, скандал с иностранным займом… Да что говорить! В пригородах и людей-то порядочных не найдешь, у них один бридж на уме!

Энн в бридж никогда не играла.

Но тут она, грешным делом, подумала, что бридж, пожалуй, #9632; действует успокаивающе после того, как день — деньской убеждаешь молодых и не слишком добродетельных женщин в том, что монастырская унылость Образцовой тюрьмы приятнее развлечений в притонах.

Они сняли просторную квартиру, пленившись ее дешевизной, в старом, чуть ли не допотопном доме, построенном в 1895 году и украшенном минаретами и арками в мавританском стиле. Дом был расположен по соседству с Шестой авеню, прямо под окнами проходила ветка надземки, и грохот поездов, в сочетании с трамваями, легковыми автомобилями, грузовиками и молочными фургонами по ночам не давал Энн покоя: она просыпалась, нервно вздрагивая, словно от визга леопардов за тростниковыми стенами ее хижины в джунглях. В доме водились тараканы, пахло рогожей и сыростью.

Но зато гостиная была грандиозная — тридцать футов в длину, восемнадцать в высоту-великолепное место для встреч радикалов или даже либералов: последние обычно собираются в большем количестве, хотя производят меньше шума (из расчета на человеко-единицу). Объединенная библиотека супругов насчитывала свыше тысячи томов — в трех жанрах: социология, поэзия и детективные романы; книги придавали комнате весьма солидный вид. В этой высокодуховной атмосфере можно было отрешиться от мира и даже забыть, что существуют поезда надземки-покуда очередной поезд не проносился под окном.

Тут постоянно клокотала и пенилась океанская пучина разговоров, и одна волна была для Энн неотличима от другой, как волны моря.

Стены были оклеены коричневыми обоями под тисненую кожу, и по ним, имитируя панели, проходили сосновые планки, оптимистически выкрашенные под красное дерево. Обои надо было бы сменить, но лишних денег все не находилось, а Энн мало-помалу открыла, что Расселу даже импонирует этот псевдоаристократический стиль.

В одном конце гостиной была довольно глубокая ниша-почти отдельная комнатка. Когда они приходили смотреть квартиру, Энн заметила, что Рассел окинул этот уголок вожделенным взглядом и сразу же предложил:

— Вот тут, дорогая, ты сможешь устроить себе кабинет.

— Нет, Игнац, лучше ты сам здесь устраивайся. Я люблю работать на просторе. И вообще дома я ничего особенного не делаю, в основном читаю.

И теперь с чуть снисходительным умилением она наблюдала, как он проводит гостей в свою нишу — он именовал ее то своей «обителью», то «конторой», то «кабинетом» и, наверное, назвал бы «студией», не будь помещение таким крохотным. В те редкие вечера, когда он никуда не был зван и никого не мог зазвать к себе, он потихоньку удалялся туда, радуясь, как мальчишка, и часами переклеивал марки в своем альбоме. Он был заядлый коллекционер. На столе у него громоздились десятки загадочных для Энн каталогов и прейскурантов, где шла речь о цветной чаркхарской серии, о марках треугольных, марках с надпечаткой, марках зубцовых и беззубцовых, марках воздушной почты… Он сидел, вооружившись лупой, подпрыгивал на стуле, скреб за ухом и прищелкивал языком, обнаружив в иллюстрированном каталоге какой — нибудь особо ценный экземпляр. Он демонстрировал свою коллекцию с такой же гордостью, с какой его брат Генри в провинциальных Сиракузах демонстрировал альбом с фотографическими снимками своего наследника, в возрасте от одного до одиннадцати лет.

В августе, спустя пять месяцев после замужества Энн и спустя неделю после окончания летнего отпуска, который по настоянию Рассела они провели в Адиронадакском горном лагере радикалов, где в это время происходила политическая конференция Деятелей Прогресса, пришло письмо из Нью-Рошелла от Пэт Брэмбл:

«Милая Энни!

Как тебе нравится твое замужнее состояние? Могла бы наконец выбраться ко мне на субботу и воскресенье. Мои гешефты идут не блестяще. Всю мою клиентуру переманил некий Лестер Помрой, тоже агент по продаже недвижимости, типичный Бэббит — только длинный, тощий и жизнерадостный — эдакая простая душа. Но, невзирая на простоту, он отлично умеет обрабатывать покупателей, которые желали бы приобрести семидесятипятитысячный дворец с фонтаном и золотыми рыбками за тридцать пять тысяч: с места не сходя, требует шесть сотен комиссионных и в придачу сигару. Я осталась не у дел. Пришлось выйти за него замуж. Словом, приезжай повидаться. Вези и Рассела, если не можешь без него.