Эмма - Джейн Остен

Покончив с холодными закусками, общество снова решило выйти в сад и осмотреть то, чего еще не видели, – старинные пруды аббатства, в которых разводили рыбу. А может, дойти до клеверного поля, которое завтра должны были косить? Словом, всем захотелось погреться на солнышке, а потом снова отдохнуть в тени. Мистер Вудхаус, уже совершивший прогулку по самой верхней части сада, где даже ему не могли бы пригрезиться сквозняки и сырость с реки, больше не выходил. Дочь его решила остаться с ним, дабы дать возможность миссис Уэстон переменить обстановку и вместе с мужем погулять по саду, ведь женщинам в ее положении прогулки совершенно необходимы.

Мистер Найтли особо позаботился об удобстве мистера Вудхауса. Альбомы старинных гравюр, оттиски медалей, камеи, кораллы, раковины и все прочие диковинки и фамильные коллекции из его кабинетов были приготовлены к услугам его старого друга, чтобы тому легче было скоротать утро. Доброта хозяина не пропала втуне. Мистер Вудхаус провел время с пользой. Миссис Уэстон успела показать ему все интересные диковинки, и теперь он вознамерился показать все их Эмме, он радовался, как ребенок, всему, что видел, без разбору, и со свойственной ему медлительностью, обстоятельностью и методичностью приготовился вести рассказ. Однако прежде чем начался этот повторный показ редкостей, Эмма вышла в прихожую, дабы еще немного полюбоваться парадным подъездом и планом первого этажа. Не успела она выйти, как чуть не столкнулась с Джейн Ферфакс, которая почти вбежала из сада, словно ища в доме спасения. Так как она, видимо, не ожидала встречи с мисс Вудхаус, в первый момент она вздрогнула; оказалось, однако, что именно мисс Вудхаус она и искала.

– Не будете ли так добры, если меня хватятся, сказать, что я ушла домой? Я сию секунду ухожу… Тетя не отдает себе отчета, как уже поздно! Нам давно пора быть дома… Я уверена, что бабушка будет волноваться, и потому решила идти прямо домой… Я никому ничего не сказала о своем намерении… не хочу стать причиной неудобств и огорчений. Некоторые гости ушли смотреть пруды, другие гуляют в липовой аллее. Пока все не вернутся в дом, меня не хватятся, когда же начнут искать, будьте так любезны – скажите, что я ушла. Пожалуйста!

– Разумеется, если вы так хотите… но… неужели вы собрались возвращаться в Хайбери одна?

– Да, а что такого страшного? Хожу я быстро. Я буду дома через двадцать минут.

– Но ведь до Хайбери очень далеко! Не годится идти по дороге в одиночестве. Позвольте, батюшкин лакей вас проводит… Погодите, я прикажу подать карету. Она подъедет через пять минут.

– Спасибо, спасибо… но ни в коем случае. Я лучше пройдусь… Нашли о ком беспокоиться из-за пешей прогулки – обо мне! Мне совсем скоро предстоит опекать и охранять других!

Она отвечала с необычным пылом, но Эмма все же возразила:

– Тем более вам сейчас нельзя подвергать себя опасности! Я прикажу подать карету. Жара чрезвычайно коварна, а вы и так утомились!

– Да, – отвечала ее собеседница, – я утомилась, однако это не физическая усталость… быстрая ходьба освежит меня. Мисс Вудхаус, всем известно, что значит «утомленная душа». Не стану скрывать от вас: моя душа просто изнемогает. Вы не можете оказать мне большей милости, чем позволив поступать по собственной воле! Прошу вас об одном: скажите, что я ушла, когда меня хватятся.

Больше Эмма не возразила ей ни словом. Она все понимала и, войдя в ее положение, помогла ей немедленно покинуть дом. Эмма смотрела ей вслед с дружеским участием. На прощание Джейн Ферфакс наградила ее красноречивым взглядом и воскликнула:

– Ах, мисс Вудхаус, какое наслаждение иногда побыть одной!

Казалось, слова эти вырвались прямо из глубины измученного сердца. Очевидно было, что подчас Джейн Ферфакс, несмотря на внешнюю сдержанность, трудно бывает сносить даже тех, кто любит ее больше всех.

– Что за семья! – проворчала Эмма, возвращаясь в прихожую. – И такая тетка! Мне искренне жаль ее. И чем больше чувств она выкажет по отношению к своему ужасному – поистине ужасному – положению, тем больше она будет мне нравиться.

Не прошло и четверти часа после ухода Джейн – Эмма с отцом успели посмотреть лишь несколько видов площади Святого Марка в Венеции, – когда в комнату вошел Фрэнк Черчилль. Эмма совсем не думала о нем, она и думать о нем забыла – однако была очень рада видеть его. Наконец-то миссис Уэстон успокоится! Черная кобыла вела себя безупречно! Правы были те, кто считал, что причина задержки в миссис Черчилль. Он задержался из-за временного ухудшения ее состояния: нервный припадок, который продолжался несколько часов. Он уже оставил было всякую надежду на свой приезд сюда, и знай он, какая жаркая ему предстоит скачка и как поздно, несмотря на всю спешку, попадет он в Донуэлл, наверное, он предпочел бы вовсе не приезжать. Жара невыносимая! Никогда еще он так не мучился – почти жалел, что не остался дома… Жара просто убивает его… Он может вынести любой холод и что угодно, но жара для него невыносима… И с этими словами он сел, держась по возможности подальше от камина, хотя мистер Вудхаус и предостерегал его против сквозняков. Вид у него был весьма плачевный.

– Если вы будете сидеть спокойно, то скоро остынете, – заметила Эмма.

– Как только я остыну, тут же поеду назад. Без меня там не обойдутся. Зачем меня так упорно звали в гости! Полагаю, все вы скоро разойдетесь по домам; праздник заканчивается. Одну гостью я уже встретил по пути. Безумие – идти пешком в такую жару! Совершенное безумие!

Эмма слушала, смотрела и вскоре поняла: Фрэнк Черчилль, что называется, не в духе. Многие люди буквально бесятся от жары. Возможно, и он так устроен; и поскольку она знала, что еда и питье способны в считанные минуты излечить ворчунов, она порекомендовала ему чем-нибудь подкрепиться; в столовой накрыты закуски – и она участливо показала ему на дверь.

Нет, есть он не будет. Он не голоден… От еды ему сделается только жарче. Однако через две минуты он смягчился и, пробормотав что-то о хвойном пиве, вышел. Эмма вновь обратила все свое внимание на отца, сказав про себя: «Я рада, что больше не влюблена в него. Мне бы не понравился мужчина, который способен утратить равновесие из-за жаркого утра. А вот простодушной Харриет его вспыльчивость покажется в порядке вещей».

Молодой человек отсутствовал достаточно долго для того, чтобы предположить, что он успел сытно и с удовольствием поесть, и вернулся в куда лучшем расположении духа, заявив, что он, пожалуй, остыл. К нему вернулись его хорошие манеры, и он стал более похож на себя. Мистер Черчилль нашел в себе силы подвинуть стул поближе к ним и проявить интерес к их занятию; он посокрушался, впрочем вполне умеренно, что приехал так поздно. Он был не в лучшем настроении, но, казалось, решил всячески это скрывать. Скоро он снова стал способен болтать милую чушь. Они рассматривали виды Швейцарии.

– Как только тетка поправится, уеду за границу, – заявил он. – Не успокоюсь, пока не повидаю некоторые из этих мест. Вы будете время от времени получать мои наброски или путевые заметки… или стихи. Я непременно как-нибудь самовыражусь.

– Это можно – только не посредством набросков швейцарских видов. Вы никогда не поедете в Швейцарию. Ваши дядя и тетя ни за что не позволят вам покинуть Англию.

– Их можно уговорить поехать вместе. Вдруг врачи предпишут ей теплый климат? Я почти уверен, что мы все поедем за границу. Уверяю вас, не смейтесь! Сегодня утром у меня возникла твердая уверенность в том, что скоро я окажусь за границей. Мне необходимо путешествовать. Я устал бездельничать. Мне нужны перемены. Я серьезно, мисс Вудхаус, что бы там ни высмотрели ваши проницательные глазки… Англия мне надоела… Если бы я мог, я бы уехал отсюда завтра же!

– Вам надоело жить в холе и неге? По-моему, проще придумать для себя какие-нибудь трудности и остаться здесь.

– Чтобы мне – мне надоело жить в холе и неге! Вы очень ошибаетесь. Правда, мне вовсе не кажется, что я живу в холе и неге. Наоборот, ничто существенное мне не удается. Я вовсе не почитаю себя везунчиком.

– И все же вы вовсе не так несчастны, как в тот момент, когда вошли сюда. Ступайте, подкрепитесь едой и напитками, и скоро вы совсем развеселитесь. Еще кусочек холодной баранины, еще глоток мадеры с водой сделают вас почти таким же благостным, как и все остальные.

– Нет… Я шагу отсюда не ступлю. Посижу возле вас. Вы – мое лучшее лекарство.

– Завтра мы едем на Бокс-Хилл. Это не Швейцария, но уже что-то для молодого человека, которому так остро нужны перемены. Вы останетесь? Поедете с нами?

– Нет, определенно нет! Вечером, по холодку тронусь домой.

– Но завтра утром вы также можете приехать по холодку.

– Нет… Это того не стоит. Если я приеду, то буду сердит.

– Тогда умоляю, лучше оставайтесь в Ричмонде.

– Но если я останусь, то рассержусь еще больше. Ни за что не вынесу мысли о том, как вы все тут веселитесь – без меня!