Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

Через месяц войны газеты еще были полны репортажами о продолжающемся отступлении. 30 августа, во время отступления из Монса, Times писала о разрозненных частях и о британских солдатах, измученных постоянными переходами. Когда Черчилль выразил неудовольствие появлением такого рода панических материалов, Асквит предложил ему выпустить без подписи коммюнике, отражающее твердую позицию правительства. Черчилль согласился. «Очевидно, что наши солдаты имеют моральное превосходство над немцами, – написал он. – Они прекрасно осознают, что, несмотря на неравенство сил, окончательный результат не вызывает сомнений». Коммюнике Черчилля было опубликовано 5 сентября. «Я хочу попросить Уинстона повторить его прошлое выступление, – написал Асквит Венеции Стенли, – и преподнести со всеми журналистскими приправами историю военных действий за неделю».

Еще в 1911 г. Черчилль предсказывал, что наступление немецких войск во Франции захлебнется на сороковой день. И действительно, 8 сентября, на тридцать восьмой день, в наступление перешли уже французские и британские войска у реки Марна. Немцы вынуждены были отступить. В этот день Черчилль сообщил Бальфуру о своих планах. «Он легко рассуждает о британской армии численностью в миллион человек, – сообщал Бальфур Асквиту, – и рассказывает, что в Вулвиче изготавливают осадные минометы такие же, если не более мощные, чем у немцев, чтобы разнести все крепости на Рейне».

10 сентября, доложив только Асквиту, Черчилль переправился во Францию. Он стал первым членом кабинета министров, который решился на такое во время войны. Двадцать четыре часа он изучал фортификационные сооружения Дюнкерка, инспектировал авиабазы и парки бронемашин. Он также обсудил вопросы обороны порта с французским губернатором. Тот, по словам британского консула, был весьма воодушевлен визитом Черчилля, и это произвело самое благоприятное воздействие на моральный дух населения. Через несколько дней по требованию Китченера Черчилль направил в Дюнкерк бригаду морской пехоты, чтобы отвлечь немецкие кавалерийские части, продвигающиеся в сторону Ла-Манша.

По возвращении в Лондон Черчилль выступил в качестве представителя Либеральной партии на объединенном мероприятии всех партий «Призыв к оружию». Не считая краткого выступления в ратуше на предыдущей неделе, это была его первая публичная речь во время войны. Она произвела поистине зажигательный эффект. Manchester Guardian отметила, что это была «речь огромного напряжения и захватывающей силы. Как и многие другие его выступления, она выражала решимость и уверенность, была яркой и образной и захватила публику». К примеру, говоря об отступлении английской армии, он уподобил ее английскому бульдогу: «У бульдога ноздри вывернуты, чтобы он мог дышать, не выпуская из зубов жертву». Впрочем, он не скрывал опасностей и предупредил: «Война будет долгой и изматывающей. Придется многое испытать, и многие надежды окажутся несбывшимися».

Кое-кому, впрочем, казалось, что Черчилль жаждет кровопролития. «Меня прямо передернуло, – писал Асквит Венеции 14 сентября, – когда Уинстон заявил, что в настоящее время мир – последнее, о чем он готов молиться». 15-го числа, проведя совещание, посвященное ускоренному строительству самолетов, Черчилль, по просьбе Китченера, вернулся во Францию. Перед ним стояла задача объяснить главнокомандующему сэру Джону Френчу, почему британские экспедиционные силы должны занять позиции вдоль побережья Ла-Манша и поддерживать контакт с флотом для защиты портов.

В штабе французской армии Черчилль встретился за ужином с Хью Доуни, сослуживцем еще по Омдурману и Англо-бурской войне. Из стога сена он наблюдал за действиями французской артиллерии у Суассона. «Я впервые увидел, – вспоминал он, – британский аэроплан, летящий среди разрывов снарядов. В то время это казалось почти чудом. Я видел взрывающиеся большие черные немецкие бомбы – «Угольный ящик» и «Джек Джонсон», как их тогда называли. Когда стемнело, горизонт стал освещаться вспышками взрывов. Подобные сцены позже стали привычными, но в первый раз это было захватывающее зрелище».

21 сентября, вернувшись в Британию, Черчилль выступил на общепартийном митинге в Ливерпуле, посвященном мобилизации. «Если германские корабли не выйдут на честный бой, – сказал он, – их выкурят, как крыс из нор». Король, комментируя эту фразу, сказал, что она «вряд ли достойна министра правительства». Она показалась еще более неудачной на следующий день, когда немецкие корабли потопили три британских крейсера. Погибли 1459 моряков. В тот день корабли патрулировали Доггер-банку[22] вопреки письменной инструкции Черчилля, выданной четырьмя днями ранее, о прекращении действий в этом районе из-за слишком большого риска. Общественность не знала об этой инструкции, поскольку она держалась в секрете даже от правительства. В результате вину за потерю кораблей и экипажей возложили на Черчилля.

В день этой катастрофы он опять был во Франции. Это был третий визит за две недели. Его задачей было уговорить морских пехотинцев и летчиков, базировавшихся в Дюнкерке, атаковать коммуникации противника, поскольку немецкие войска, уже оккупировавшие Брюссель, продвигались в сторону побережья. Через пять дней после возвращения в Англию он снова решил отправиться во Францию. Клементина пыталась отговорить его или, по крайней мере, убедить сначала посоветоваться с Китченером. «Мне очень печально видеть тебя хмурым и недовольным положением, которого ты достиг годами непрерывных трудов и благодаря своей дальновидности, – писала она. – Премьер-министр полагается только на тебя и прислушивается к тебе все больше и больше. Ты – единственный полный энергии молодой член кабинета. Даже грешно с твоей стороны не раздуться от гордости, будучи первым лордом Адмиралтейства во время величайшей войны. Впереди еще очень много дел, и только ты способен их выполнить».

Черчилль внял совету жены и спросил совета у Китченера. Тот поездку одобрил. Китченер даже приветствовал посещение Черчиллем штаб-квартиры сэра Джона Френча, поскольку это могло положить конец досужим домыслам по поводу раскола между Китченером и Френчем. В то же время у Черчилля появлялась возможность встретиться с командующим морскими пехотинцами, который в это время передислоцировал своих людей из Дюнкерка в Кассель, и посоветовать ему: «Выберите одну цель и ударьте изо всех сил».

Ко 2 октября наступающие к побережью германские войска достигли Ипра и намеревались отрезать бельгийский порт и крепость Антверпен от войск союзников. Асквит считал падение Антверпена большей катастрофой, чем потеря Намюра. В этот день Черчилль намеревался в пятый раз отправиться из Лондона во Францию. Он хотел лично проверить боевой дух морских пехотинцев, летчиков и водителей бронемашин, которые вынуждены были отступить из Касселя в Дюнкерк, и обсудить дальнейшие планы с главнокомандующим. Однако едва он добрался до вокзала Виктория, ему вручили послание от Китченера и Грея. Ему предписывалось отложить визит и немедленно вернуться. У Китченера он обнаружил и принца Луи. Причиной тревоги стало известие о том, что бельгийское правительство намерено покинуть Антверпен.

В течение нескольких часов они вчетвером обсуждали, как направить подкрепление городу. Было ясно, что в случае ухода бельгийского правительства сопротивление рухнет. Китченер опасался, что, если Антверпен не продержится еще хотя бы неделю, немцы займут побережье, смогут захватить Дюнкерк и даже Кале. А это была бы уже прямая угроза Британии. Чтобы не допустить этого, он хотел направить на помощь городу британские войска и призвать французов сделать то же самое. По мере поступления новых телеграмм становилось все более очевидно, что ситуация в Антверпене смутная и опасность неминуема. Черчилль собирался провести эту ночь в Дюнкерке. Он вызвался лично поехать в Антверпен, доложить Китченеру об обстановке там и постараться убедить бельгийцев удержать город с англо-французской помощью по крайней мере до того, как союзнические войска смогут перегруппироваться и вернуться на бельгийское побережье.

После полуночи специальный поезд доставил его в Дувр, откуда он на борту эсминца отправился в Остенде. Из Остенде он приехал в Антверпен. Грей в телеграмме британскому послу в Антверпене выразил надежду, что Черчилль сможет получить аудиенцию у бельгийского короля Альберта до того, как будет принято окончательное решение об эвакуации правительства. «Неустрашимый Уинстон, – говорил Асквит Венеции утром 3 октября, – пойдет напролом, атакует короля и министров и сделает им необходимую инъекцию. Не знаю, свободно ли он владеет французским, но, если владеет, бельгийцев ждет такая лекция, какой они не слышали никогда в жизни. Уверен, после этого они станут тверды как скала». Тем временем они с Китченером ждали сообщений Черчилля.