Черчилль. Биография - Мартин Гилберт

Упоминание Черчиллем в этом письме «королей и императоров» было не просто риторической фигурой. 29 июля, говоря коллегам по кабинету о возможности европейской войны, он заявил, что цивилизованным народам грозит страшная катастрофа и что европейские монархи могли бы собраться вместе ради сохранения мира.

Кабинет согласился с рядом предложений Черчилля по принятию необходимых превентивных оборонительных мер. Все морские гавани должны быть освобождены от торговых судов, мосты и виадуки взяты под вооруженную охрану, на побережье высланы наблюдатели, чтобы сообщать о появлении вражеских кораблей. Но относительно того, что именно следует считать достаточной причиной для вступления в войну, мнения разделились. По крайней мере половина министров Асквита не хотела вступать в войну с Германией в случае ее нападения на Францию, аргументируя это тем, что между Британией и Францией нет официального договора.

Черчилль же был убежден, что вторжение Германии во Францию – достаточный повод. Опасаясь раскола и даже возможного падения либерального правительства, он начал, после завершения заседания, с помощью Ф. Э. Смита выяснять возможность формирования коалиционного правительства в случае оказания Британией военной поддержки Франции. Несколько консерваторов, к которым обратился Смит, в том числе Карсон, высказались в пользу коалиции. Некоторые отвергли эту идею.

На следующий день утром, когда Черчилль проводил совещание с высшими чиновниками Адмиралтейства, поступило сообщение: «Первый флот вышел в Северное море». Черчилль испытал облегчение. «В годы подготовки к войне я всегда помнил, – писал он позже, – эпизод, когда русский флот подвергся неожиданной торпедной атаке в Порт-Артуре. Военные действия до или одновременно с объявлением войны всегда были одним из моих кошмаров»

Уверенный, что Британии все-таки придется вступить в войну как союзнику Франции, Черчилль дал указание адмиралу, командующему британскими силами в Средиземноморье, в качестве первоочередной задачи способствовать переходу французских транспортных судов с войсками из Северной Африки в материковую Францию, осуществляя их прикрытие и по необходимости вступая в бой с немецкими кораблями. Вечером Черчилль ужинал с Асквитом. «Как всегда невозмутим, – написал Черчилль Клементине. – Полностью поддержал меня во всем».

31 июля кабинет узнал, что Либеральная партия категорически против любого участия Британии в европейской войне на стороне Франции. «Пока нет никаких договорных обязательств и не затрагиваются реальные интересы Британии, – написал Черчилль одному парламентарию от либералов, стороннику невмешательства, – я согласен с вашим мнением, что мы должны сохранять нейтралитет. Балканские дрязги нас не касаются. Мы делаем все, что в наших силах, чтобы сохранить мир, и будем продолжать действовать в этом направлении. Но развитие событий угрожающее».

В этот день германское правительство сделало секретное предложение Британии: если она останется нейтральной, Германия дает обещание не вступать на территорию Франции и Голландии. Однако Германия хотела бы приобрести французские колонии и не дает обещания не вторгаться в Бельгию. Но Британия была связана договором о защите территориальной целостности Бельгии.

Отвечая на немецкие предложения, Грей назвал их «невозможными и бесчестными». Эти слова явно указывали на неизбежное столкновение. «Надежда еще не умерла, – писал Черчилль Клементине. – Рассчитываю только на то, что Германия осознает, насколько велики противостоящие ей силы, и попытается, хотя бы с опозданием, удержать своего идиотского союзника – Австро-Венгрию. Со своей стороны, Британия постарается унять Россию. Но все спешно готовятся к войне, и удар может быть нанесен в любой момент. Мы готовы».

Черчилль с гордостью писал Клементине: «Не могу рассказать тебе обо всем, что я сделал и какую ответственность принял на себя за последние дни. Но все складывается хорошо, и все реагируют как надо. Газеты соблюдают замечательную сдержанность». Его друг де Форест, австрийский барон и член британского парламента, извещенный, что его яхта должна покинуть гавань Дувра, поспешил туда. «На всем пути вдоль железной дороги, – писал Черчилль, – он видел, что каждый мост и каждый туннель взяты под охрану, и был чрезвычайно встревожен. Он послал телеграмму в парламент, требуя объяснения и обсуждения. Никто даже не пошевелился. Страна будет единой, когда того потребуют обстоятельства. Можешь не сомневаться».

Вечером Черчилль дал указание своим старшим морским советникам обсудить с французским военно-морским атташе в Лондоне совместные действия, которые могут быть предприняты в случае, если Франция и Британия станут союзниками во время войны. Он также разослал повестки всем резервистам флота, с тем чтобы мобилизация была проведена сразу же после получения санкции кабинета министров.

Утром 1 августа, несмотря на неудачу создания коалиции, он получил письмо от Ф. Э. Смита с заверением от имени консерваторов: «Судя по фактам, Германия намерена нарушить нейтралитет Бельгии. Правительство может рассчитывать на поддержку нашей партии». Черчилль зачитал это заверение членам кабинета, на которых, как он написал Смиту, это «произвело глубокое впечатление». У него самого сложилось четкое мнение. «Не представляю, чтобы войну уже можно было предотвратить, – сказал он Смиту. – Германия должна пройти через Бельгию, и я уверен, что большинство в обеих партиях решительно выступит против этого».

Утром Черчилль обратился к кабинету министров с просьбой санкционировать полную мобилизацию на флоте. Но мнения разделились. Ллойд Джордж был на стороне тех, кто сомневался в необходимости поддерживать Францию. В письме кузине Клементины Венеции Стенли Асквит сообщал: «Ллойд Джордж, выступая за мир, ведет себя как государственник, оставляя ситуацию открытой. Уинстон же очень воинственный и требует немедленной мобилизации». В ходе обсуждения стало ясно, что многие министры не хотят вступления в войну, несмотря на германскую угрозу для Франции и Бельгии. Черчилль и сам еще не был уверен, что в случае вторжения немцев в Бельгию необходимо немедленно объявлять войну Германии. «В данный момент, – написал он в записке к Ллойд Джорджу, – я бы предпочел продемонстрировать Германии лишь наше намерение сохранить нейтралитет Бельгии. Пока непонятны конкретные цели Германии, я бы остановился на этом. Но если Германия вторгнется в Бельгию, общественное мнение может резко измениться, и мы должны быть готовы на это отреагировать».

Черчилль надеялся убедить Ллойд Джорджа, что вступление в войну может оказаться неизбежным. «Больше всего меня беспокоит, чтобы не было прервано наше давнее сотрудничество, – пояснял он в другой записке к нему. – Вспомните вашу роль в Агадире. Я тогда упросил вас приехать и оказать помощь в выполнении нашего долга. Теперь же участием в мирном процессе мы в будущем сможем регулировать договоренности и предотвратить повторение условий 1870 г.». В этот же день Черчилль попытался иным образом повлиять на Ллойд Джорджа. Он направил к нему армейского офицера майора Олливанта, который в течение года осуществлял взаимодействие между Военным министерством и штабом военно-морских сил. Майор объяснил Ллойд Джорджу: «Основная задача Германии в отношении нашей страны заключается в недопущении высадки британской экспедиционной армии. Поэтому можно полагать, что присутствие или отсутствие британской армии определит действия Бельгии. А это, скорее всего, решит судьбу Франции».

Ллойд Джордж все еще не мог решить, станет ли нападение на Бельгию достаточной причиной для объявления Германии войны. «Мы станем противниками до конца жизни, – предупреждал его Черчилль. – Притом что я глубоко привязан к вам и доверял вашим инстинктам на протяжении почти десятка лет».

1 августа Черчилль получил заверение от влиятельного члена Консервативной партии лорда Роберта Сесила, что «если правительство решит направить экспедиционные силы на континент, оно может рассчитывать на поддержку всей нашей партии». Но в этот же день, казалось, появился шанс на предотвращение конфликта. «Вечерние новости вновь возрождают надежду, – написал Черчилль Сесилу. – Открывается перспектива проведения переговоров между Австрией и Россией на условиях, предложенных Германией. Для этого необходимо приложить все усилия. Но столкновение может произойти в любой момент по недоразумению или случайности. Я полагаю, что при любых обстоятельствах, если мы позволим Германии растоптать бельгийский нейтралитет и не поможем Франции, мы окажемся в очень незавидном положении как с точки зрения наших интересов, так и нашей чести».