Сыновья Ананси - Neil Gaiman
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вот это.
Толстый Чарли выпрямился. Отец смотрел на него со странным выражением, которое на лице любого другого Толстый Чарли счел бы гордостью.
– Покажи мне перо, – велел Ананси.
Толстый Чарли опустил руку в карман. Перо выглядело еще более мятым и растрепанным, чем раньше. Неодобрительно цокнув языком, отец посмотрел его на свет.
– Красивое, – сказал он. – Нельзя его было так обмусоливать. Она испорченное не возьмет.
Мистер Нанси провел рукой по перу, и оно снова расправилось. Но пожилой джентльмен снова нахмурился.
– Зачем стараться? Ты же только снова его испортишь.
Дыхнув на ногти, он потер их, полируя о куртку. Потом словно бы принял какое-то решение. Снял шляпу и заткнул перо за ленту на тулье.
– Вот, щегольская шляпа тебе не повредит. – Он надел шляпу на голову Толстого Чарли. – Тебе идет.
– Я не ношу шляп, папа, – вздохнул Толстый Чарли. – Она выглядит глупо, и я в ней выгляжу полным идиотом. Почему ты всегда стараешься вогнать меня в краску?
В сгущающихся сумерках старик посмотрел на сына.
– Думаешь, я стал бы тебе лгать? Чтобы носить шляпу, сынок, нужно настроение, нужен подход, ни больше ни меньше. А в тебе это есть. Думаешь, я бы сказал, что тебе идет, если она была бы тебе не к лицу? Ты сама элегантность. Не веришь?
– Не особенно.
– Взгляни, – сказал отец и указал за перила моста.
Вода под ними блестела неподвижная и гладкая как зеркало, и человек в новой зеленой шляпе, посмотревший оттуда на Толстого Чарли, действительно был сама элегантность.
Он поднял глаза, чтобы признаться отцу, что ошибался, но старик уже исчез.
Толстый Чарли шагнул с моста в сумерки.
– Так. Я хочу знать, куда он подевался? Куда пропал? Что вы с ним сделали?
– Я-то ничего не делала, – вздохнула миссис Хигглер. – Господи, дитя! В прошлый раз все было иначе.
– Его словно бы лазерным лучом вернули на корабль-матку, – сказал Бенджамин. – Круто. Спецэффекты реальности.
– Сейчас же верните его назад! – яростно выпалила Дейзи. – Немедленно!
– Я даже не знаю, где он, – ответила миссис Хигглер. – И не я его туда послала. А он сам отправился.
– И вообще, – вмешалась Кларисса, – что, если он отправился делать что нужно, а мы заставим его вернуться? Можем все испортить.
– Вот именно, – поддакнул Бенджамин. – Все равно что вытащить разведывательную экспедицию в момент высадки на чужую планету.
Подумав, Дейзи раздраженно признала, что это звучит разумно – как минимум настолько разумно, насколько вообще что-то за последние несколько дней казалось логичным или здравым.
– Если мы закончили, – сказала Кларисса, – мне, наверное, надо возвращаться в ресторан. Присмотреть, чтобы все как следует прибрали.
– У нас тут вроде все, – согласилась, отхлебнув кофе, миссис Хигглер.
– Прошу прошения. – Дейзи с силой хлопнула ладонью по столу. – У нас тут убийца ходит на свободе! А теперь еще и Толстого Чарли унесло на «корабль-манку».
– На корабль-матку, – поправил ее Бенджамин.
Миссис Хигглер моргнула.
– Действительно, нам следует что-то предпринять. Что ты предлагаешь?
– Не знаю, – призналась Дейзи. – Убивать время, наверное.
Взяв «Уильямстаунский курьер», который читала миссис Хигглер, она начала перелистывать страницы.
Заметка о пропавших туристках, женщинах, которые не вернулись на свой лайнер, нашлась на третьей странице. «Поэтому подослали мне тех двух, да? Ту парочку в доме? – произнес у нее в голове голос Грэхема Хорикса. – Вы думали, я поверю, что они действительно поехали в круиз?»
В конце концов Дейзи была полицейской, а это ничем не вытравить.
– Найдите мне телефон, – велела она.
– Кому ты собираешься звонить?
– Думаю, начнем с министра по туризму и шефа полиции, а там посмотрим.
Алое солнце, сжимаясь, уходило за горизонт. На острове, в том месте, где существует четкая линия между днем и ночью, Паук смотрел, как море поглощает красный апельсин солнца. Не будь он Пауком, то отчаялся бы. У него ведь были только камни и шест.
Он жалел, что нет костра, и спрашивал себя, поможет ли ему луна. Когда она взойдет, у него, вероятно, будет шанс.
Солнце село, пропал последний мазок красного на темной воде. Наступила ночь.
– Сын Ананси, – сказал голос из темноты. – Скоро, очень скоро я буду кормиться. Ты не узнаешь, что я здесь, пока не почувствуешь мое дыхание у себя на загривке. Я стоял над тобой, когда тебя привязали для меня к шесту, и прямо тогда мог перекусить тебе шею, но передумал. Убить тебя спящего не доставило бы мне удовольствия. Я хочу, чтобы ты чувствовал свою смерть. Я хочу, чтобы ты знал, почему я лишил тебя жизни.
Паук бросил камень туда, откуда, как ему казалось, исходил голос, – судя по звуку, он безобидно упал в кусты.
– У тебя есть пальцы, – продолжал голос, – но у меня есть когти, много острее ножей. У тебя – две ноги, а у меня – четыре, которые никогда не устают, и бежать я могу в десять раз быстрее, чем ты станешь улепетывать. Ты способен жевать мясо, если его размягчить и лишить вкуса на огне, ведь у тебя мелкие обезьяньи зубки, которые годятся только на то, чтобы жевать мягкие фрукты и ползучих зверьков. А мои клыки кромсают и рвут живую плоть, отдирают ее с костей, и я могу глотать ее, пока соки жизни еще бьют фонтаном в небо.
Тут Паук издал звук, какой можно издать и не имея языка, одними губами. Это было «хм» пренебрежения. «Возможно, ты и впрямь таков, как утверждаешь, Тигр, – говорило это «хм», – но что с того? Все сущие истории принадлежат Ананси. А о тебе в них ничего не рассказывается».
Из темноты раздался рев. Рев ярости и обманутых ожиданий.
Паук начал напевать без слов мелодию «Рэгги про тигра»: это была очень старая песня, которой хорошо дразнить диких зверей. «Держите того тигра. Где этот тигр?» – пелось в ней.
Когда из темноты снова раздался голос, он прозвучал ближе:
– Твоя женщина у меня, сын Ананси. Когда я покончу с тобой, я разорву ее на куски. Мясо у нее будет послаще твоего.
Паук издал переходящий в смешок «хм», так люди хмыкают, когда знают, что им лгут.
– Ее зовут Рози.
Из горла Паука вырвался невольный стон. В темноте кто-то рассмеялся.
– А что до глаз, – сказал голос. – Твои глаза видят только очевидное, при ярком свете, если тебе повезет. А у моего народа – глаза такие, что видят, как встают дыбом волоски у тебя на руках, когда я с тобой разговариваю, видят ужас у тебя на лице – и все это под покровом ночи. Бойся меня, сын Ананси, и если у тебя есть прощальная молитва, произнеси ее сейчас.
Молитв у Паука не было, зато имелись камни, и он умел их бросать. Может, ему повезет и камень нанесет хоть какой-то урон в темноте. Паук знал, что такое было бы чудом, но ведь он всю жизнь полагался на чудеса.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});