Созвездие верности - Луанн Райс

– Ну, как и многие другие ирландки-эмигрантки, она выполняла работу уборщицы и нянечки. Она обожала детей – она была прекрасной матерью для нас и старалась поддержать девушек, приходивших сюда рожать своих первенцев. Некоторые из них сами еще были почти дети.

Он замолчал и поглядел на свою дочь, желая понять, как она восприняла его рассказ. Очевидно, Элизабет было неловко, но она все равно смотрела на тот большой мрачный дом.

– Изначально она должна была подметать полы и мыть туалеты, но так вышло, что она стала родственной душой для многих из этих девчонок. Со временем она получила солидный опыт по акушерской части и приняла немало родов.

– Похоже, ей было совсем нелегко, – сказала Зи.

– Она любила свою работу.

– Не могу понять, почему.

– Ну, ей всегда нравилось помогать другим… очень нравилось.

– Должно быть, свою святость Румер унаследовала от нее.

– Да, она была святой, – у Сикстуса вдруг спазмой сдавило горло. – Что правда, то правда.

Он откинулся на спинку удобного кожаного сиденья, а его жилистая рука ухватилась за ручку двери. Спортивный автомобиль дочери был небольшой, уютный, всего лишь для двух человек. Сикстус не мог поверить, что когда-нибудь будет вести беседу на такую тему именно с Элизабет… Это было интересно скорее Румер, но уж точно не Зи. Но вот пришло такое время – время откровений, и старшая дочь изменилась и с интересом слушала историю отца о своей бабушке, которой не знала.

– К сожалению, она была совсем одна, – вздохнул он. – Как бы она ни старалась, ей не удавалось помочь им всем.

– Правда? – Элизабет сбоку посмотрела на грустное лицо и помрачнела.

– Здесь родилось много детей, – продолжил Сикстус, проигнорировав ее вопрос. – Их плетеные колыбельки стояли ровными рядами, словно коробки с едой на полках в продуктовой лавке. Помню, как мы с братом бродили и разглядывали младенцев… мать впускала нас, когда погода была слишком скверной для рыбалки.

– Ну, значит, все оказалось не так уж и плохо.

– Но ведь так было не каждый день. Мы тоже были детьми; мы нуждались в материнской заботе. Но и в деньгах тоже… поэтому мама работала с утра до ночи. И чем дольше это продолжалось, тем больше она привязывалась к чужим малышам.

– А что делали вы?

– Мы были предоставлены сами себе. Играли на берегу, у скал; брат стал пропускать школу. Нажил себе неприятностей полный вагон – конечно, я пытался вразумить его, но он просто хотел привлечь ее внимание к своей особе…

– Вашей матери? – Элизабет вздрогнула. Напомнило ли это ей ту ситуацию, в которой побывала и она сама со своим отцом? А может быть, то, что происходило между ней и Майклом?

– Да. Она приходила домой совершенно измотанной… Там были дети всех возрастов. Карапузы, ползунки… не говоря уже о молодых роженицах.

– И твоя мать ухаживала за ними.

– Да, как я сказал, мы очень нуждались в деньгах. К тому же у нее было добрейшее сердце.

– Печально, – Элизабет поджала губы. Сикстус покосился на нее. В то же мгновение он почувствовал, как внутри дочери словно что-то захлопнулось. Вся эта история больно ранила ее. Она стала переключать передачу на полный ход, но Сикстус накрыл ее руку своей ладонью.

– Погоди, – сказал он. – Еще не все.

– Это просто ужасно, папа, – в глазах ее блестели слезы. – Но теперь я знаю, что случилось, – хотя я всегда догадывалась, что у тебя было тяжелое детство… И, право, мне очень жаль.

– Не извиняйся, милая. Ты-то здесь при чем? Это я виноват. Я самовольно превратился в отца-затворника, а потом переложил свою боль на тебя, старшую дочку, и больше не могу этого отрицать.

– Да не переживай ты так.

– Говори что угодно, а я все равно буду переживать. Прости меня, Элизабет. Я не уделял тебе достаточно времени, когда ты была маленькой девочкой, и я знаю…

Элизабет зажмурилась, словно желая выкинуть из головы мучительные воспоминания, и смахнула слезы, предательски покатившиеся по щекам.

– Наглядевшись здесь горя, изматываясь и физически, и душевно, моя мать стала выпивать, – продолжал Сикстус. – Сначала лишь по стаканчику шерри перед сном – чтобы расслабиться после тяжелого дня. Обычно она плакала, рассказывая нам о младенцах, которые были больны, недоношены… с последними дела обстояли хуже всего, и она очень переживала, когда не могла ничем им помочь.

– Майкл тоже родился недоношенным, – призналась Элизабет.

Сикстус кивнул. Он помнил, что дочь родила на семь недель раньше положенного срока. Майкла прямиком из родильной палаты перевели в закрытый кувез, где он и пролежал еще с месяц. И пока он там находился, не проходило и дня, чтоб Сикстус не думал о подопечных своей матери, о тех недоношенных младенцах, которые не выжили; молясь за своего внука, он молился и за их ангельские души.

– Пьянство украло ее душу, – с горечью в голосе сказала Элизабет. – То же самое произошло и со мной.

– Это моя вина. Меа culpa, – добавил Сикстус по-латыни, горестно вздохнул и погладил ее руку. – Все твои беды – от моего отчуждения… И это заставило тебя…

– Никто никогда не сможет «заставить» другого человека пить, – резко возразила Элизабет и прибавила газу. – Зачем ты привез меня сюда?

– Я хотел, чтобы ты узнала, Зи, – ответил Сикстус, вспоминая то, как его старшая дочь стояла на высоком скалистом берегу и протягивала руки так, словно ей было под силу удержать своего отца от бегства в море. – В нашей семье многое нужно исправить. И это лето как нельзя кстати.

– И что же нам нужно «исправить»?

– У нас не очень-то хорошие отношения. У меня с тобой, у тебя с Румер. Я старею, Элизабет. И хочу, чтобы мои дочери наконец поладили друг с дружкой. Очень хочется верить в то, что мы все еще способны забыть и простить. И покаяться в сотворенных грехах…

– Мне нечего прощать и не в чем каяться, – холодным тоном бросила Элизабет. – Хотя Румер наверняка думает иначе. Она-то уж точно винит меня во всех смертных грехах.

– Она работает над собой, – сказал Сикстус. – Зачем же еще нам дана жизнь? Разве не для того, чтоб примириться со своим прошлым и пытаться счастливо жить в настоящем?

– Значит, вот в чем смысл твоего путешествия? Примирение с прошлым?

– Отчасти, – Сикстус похрустел пальцами. – А в оставшейся части это просто одно большое приключение. Я всегда хотел сплавать домой – в Канаду.

– А как же Ирландия? – Сикстус рассмеялся.

– Возможно, добравшись туда, я отдам себя на попечение ирландской братии или какому-нибудь другому приходу. Чтобы они, а не твоя сестра, позаботились обо мне в старости. Я ни в коем случае не хочу быть для нее обузой.

– По-моему, она о тебе иного мнения, – тихо сказала Элизабет.