Григорий Шелихов - Владимир Григорьев

О плаваниях предстоящих, торговлишке и прочем таком особо пишу — на общее рассуждение моих компанионов… — порылся Шелихов в исписанных листах и, найдя, что искал, прочел: — «…Всякого рода зверя выменивать добровольным торгом. В долг никому ни подо что товаров не давать, покупать наличное за наличность — им веселее, да и нам такой торг без греха. Долговые дачи, мною самим признаны на практике вредными».

Подписал: «Морских Северного океана вояжиров компанион Григорий Шелихов», а компанионам писулю свою и прочесть не могу — закусают, как гнус оленя в тайге! — с горечью закончил он чтение письма.

— Письмо ваше за трактат почесть можно, Григорий Иваныч! Цивилизованнейшие мореплаватели обхождению с туземными народами на нем учиться должны! — живо откликнулся Резанов. — Калиопа, муза героического эпоса, и Клио, строгая муза истории, будут спорить о праве занести в свои свитки в назидание грядущим поколениям такое блистательное свидетельство о величии духа и разума русских людей. Я переведу ваше письмо и пошлю его аббату Рейналю… Помнится, вам нравилась и в моем неискусном переводе его «Философическая и политическая история о заведениях и коммерции европейцев в обеих Индиях»? Господин Рейналь за счастье почтет вписать хоть одну светлую страницу в свой обширный и безрадостный труд.

— Не стоит труда писать, где уж нам… Клеопы и Кли… Клии эти нас и за людей вровень с собой не считают! — путаясь в мифологических туманах резановского красноречия, смущенно отказывался Шелихов от чести войти в историю. — Одна такая Клёпа — английский посланник, что ли, — усмехнулся он, вспоминая надменно напыщенную фигуру лорда Уитворта, — не посовестилась за ужином у самого Гаврилы Романыча Державина кинуть в лицо русским людям: не бывать-де вам в Новом Свете, нечего вам, мол, в Америке делать… И что же, проглотили!

— А Рейналь ответил бы: «Англия известна была в Новом Свете одними токмо разбоями, часто удачными и всегда многозначащими!» Это его собственные слова о колонизационной деятельности Англии, — сказал Резанов. Память Николая Петровича цепко удерживала прочитанное.

Напоминание о разбойной Англии попало в больное место Шелихова. Опасности постоянно грозили Славороссии. Шелихов пристально следил за численно нарастающими морскими и сухопутными попытками Англии проникнуть в северо-западную часть Тихого океана и присвоить огромные пространства Америки на далеком Западе — то самое «белое пятно», на котором, по уверению англичан, не было даже туземного населения. Давно ли плавал здесь на трех кораблях Кук и дважды приходил в Петропавловск-на-Камчатке! В прошлом году его помощник капитан Ванкувер на двух королевского флота кораблях на Кадьяке снова объявился и сказывал, что прибыл для измерения и нанесения на карту «открытых Куком» берегов. А какое ему до того дело! Прибыл, говорит, и пробудет, пока не закончит… А чем закончит?!

Шелихов молчал, подавленный нахлынувшими на него безотрадными мыслями. Ответ на вопрос, чем закончит капитан Ванкувер свое ознакомление с ничтожной силой и снаряжением русских на берегах Америки, не вызывал, казалось, никакого сомнения: выгонит. И хорошо, если живыми выпустит…

Григорий Шелихов ошибался, он так никогда и не узнал то главное, что заставило капитана Ванкувера пренебречь инструкциями английского адмиралтейства и мирно удалиться от берегов, объявленных немногими встреченными там русскими «землями российского владения».

Три года спустя после смерти Шелихова, в 1798 году, в Лондоне вышел отчет Ванкувера о том, с чем встретился он в Тихом океане у северо-западных берегов Америки.

«…Индейцы, — писал Ванкувер, — были весьма живы, ловки и искусны в торговых оборотах и отнюдь не употребляли во зло оказанную доверенность… Многие из них говорили русским языком, и, судя по тому, что мы понимали из их разговора и знаков, казалось, что они весьма привязаны к русским.

…Хотя русские и не показались нам ни образованными, ни весьма трудолюбивыми, но тем не менее они во всех колониях берут к себе детей туземцев и содержат их в особенном для сего выстроенном здании, где обучают их русскому языку. Покорив туземцев под свою власть, русские удерживают влияние над ними не страхом победителей, но, напротив, приобретая любовь благосклонным обращением.

…Участие, которое берут туземцы в успехах и благосостоянии русских, основано на твердых правилах, и привязанность и уважение туземцев к русским не легко можно уничтожить влиянием иностранцев, желающих повредить торговле русских; напротив того, должно предполагать, что привязанность сия еще более утвердится».

Взвесив отчет Ванкувера и бремя войны с революционной Францией, английское адмиралтейство не, сочло возможным поддержать королевским флотом требование Гудзоновой и Ост-Индской компаний, настаивавших на изгнании русских из Америки.

Малопривычный труд писания, бессонная ночь и, возможно, прием гостей на именинах жены дали себя знать. Сердце сжимала уже знакомая щемящая боль. Кружилась голова.

— Мне… того… опять я на риф сел, Наташенька, — стесненно глядя на жену, признался Григорий Иванович и уронил голову на стол.

— Покличьте людей, Николай Петрович, в спальню Григория Ивановича снести. Как туман снега, съели его заботы и труды непрестанные, а тут вы с клеопами… клопами и прочей гадостью! — обернулась Наталья Алексеевна в сторону сопровождавших ее молодоженов.

Изумленно взглянув на обычно благоволительную к нему тещу, Резанов молча повернулся и вышел из комнаты.

— Маменька, за что вы Миколеньку обижаете? Чем же он причинен? Батюшка, сами знаете, только с ним в разговорах душу отводит, — заступилась Аннушка за мужа. — Ах, когда же Николеньку в Петербург вернут?

— Нам за океан ехать, а не в Петербург. Петербург этот и погубил орла нашего… Бережно несите! Глядите, о притолоку не хватите, — наставляла Наталья Алексеевна приведенных Резановым людей. — И куда девалась сила-удаль твоя, Гришенька! — горестно шептала она, вглядываясь в заострившиеся, как у мертвеца, черты мужа.

Спешно прибывший старик Сиверс, прощупав пульс и выслушав сердце морехода, долго и горестно качал головой.

— Будем еще раз пробовать мой китайски медикаментум, но должный открыто сказывать — табак… ах, как это по-русски? — а-а, табак дело! Колумбус наш на место сердца… имеют… пузир от бык…

Сиверс с полной откровенностью растолковал Наталье Алексеевне тяжелое состояние Шелихова. Нечего и думать ехать в Охотск, а тем более в зимнюю экспедицию на поиски незамерзающего, неведомо где находящегося порта.

На старом, много испытавшем на своем веку галиоте «Три святителя» — на нем десять лет назад Шелихов совершал свое первое плавание в Америку — Кусков вышел из Охотска только в половине октября. На такой поздний переход через океан не отваживался еще ни один русский корабль.

Злые «кошки» — боковые песчаные отмели Тунгусская и Уракская — три раза задерживали перегруженный галиот на своих бурунах. В то время эти «кошки» с севера и юга стерегли вход и выход из Охотского порта. Пройти через них было возможно только на гребне приливной или отливной волны и при попутном ветре. Штурман на «Святителях» Бочаров пил без просыпа, куражился и не захотел брать лоцмана. На бурунах, во время тяжкой и опасной работы по снятию с мели, потонуло несколько человек. Возвращаясь каждый день на берег после неудачных попыток выйти в открытое море, люди пропились в охотских тайных кабаках-«мухоловках» до нитки — «срам прикрыть нечем» — и в конце концов взбунтовались, отказались плыть в Америку.

Кусков с командой, наряженной ему в помощь охотским комендантом, вылавливал «дезентиров» поодиночке и силой отправлял на корабль, завязав в мешки… Васька Бубнов выбрался на палубу и, закричав: «Погибать, так на родной стороне!», в мешке скакнул за борт и потонул.

Рассказы вернувшихся из Охотска людей на этот раз нагоняли на Шелихова тоску и уныние. Ежегодное отправление и прибытие кораблей из Америки редко обходилось без происшествий, но они быстро забывались.

Сейчас же тревога не покидала души морехода. Если погибнет корабль, погибнут эти люди, Кусков, Щукин, выехавший в Охотск в твердой уверенности, что хозяин разделит с ними опасности позднего плавания через вздыбленный осенними штормами океан, — на чьей душе грех будет? Не считаясь с самолюбием, насмешками компанионов и необходимостью принять на себя тысячные убытки, Шелихов охотно бы вернул «Святителей» в порт и до весны держал людей на своем коште.

— Передайте хозяину нашему поклон и почтение. Скажите, что на том свете увидимся, от того света и купец не отвертится, — говорил шелиховским дворовым Щукин в Охотске перед отплытием в Америку.