Наследство Пенмаров - Сьюзан Ховач

— Пошел ты… — грязно выругался он. — Пошли вы оба… ублюдки!

Глаза Уильяма расширились, а Хью пролетел мимо него и хлопнул ему в лицо дверью, закрывая ее за собой.

Я медленно опустился на кровать.

— Черт подери! — воскликнул опешивший Уильям. — Что происходит? Никогда не видел Хью таким злым! Что ты ему сказал? Что случилось? Объясни!

Но когда я смог наконец говорить, я произнес лишь:

— Я не поеду на свадьбу.

Мы с Уильямом проговорили два часа, но я не передумал.

— Я не поеду, — твердил я. — Мы там не нужны. Они все нас ненавидят, даже Мариана.

— Ерунда! — сказал Уильям. Он уже начинал злиться. — Хью врет, как всегда, и ты это знаешь. Он вышел из себя и напридумывал всяких глупостей. Это неправда.

— Мне все равно, что ты скажешь, — я не поеду!

— Папа разозлится!

— И пусть, — безразлично сказал я. — Но я в Лондон не поеду.

— Но на меня-то ты за что злишься? — с печальным изумлением спросил Уильям. — Ведь не я же затеял эту заваруху!

Но, конечно, я был зол и на него тоже. Я уже давно подозревал, что «кружка пива в дружеской компании» была не единственной целью его вечерних вылазок с Маркусом в ближайшие кабачки, но мне очень хотелось, чтобы это все-таки было именно так, и теперь, получив доказательства его вины, я чувствовал себя так, как будто меня предали. Я словно разделил его слабости и чувствовал себя виноватым и униженным, и ненавидел его за то, что он упал в моих глазах.

— Послушай, старина, — разумно рассуждал он, — тебе не обязательно надолго оставаться в Лондоне. Если ты приедешь на свадьбу и сразу после церемонии уедешь…

— Отстань от меня, — сердито отозвался я. — Незачем сотрясать воздух, потому что я не еду на свадьбу, и ни ты, ни кто-либо другой не заставит меня передумать.

Я сдержал слово. Все уехали в Лондон, а я остался в Пенмаррике. Я даже не ходил в церковь в Зиллане, опасаясь, что мистер Барнуэлл будет разочарован моим поведением, поэтому посещал службы в Сент-Джасте и проводил большую часть времени у себя в комнате или гуляя по пустоши. Тогда-то, предоставленный самому себе, я и начал писать. Поначалу я принялся было за проект, который предложил мне как-то раз папа, и стал писать автобиографию, но, конечно, был еще слишком молод, чтобы взглянуть на свою юность беспристрастно, поэтому убрал рукопись в ящик стола, где она и пролежала двадцать лет. Потом я попробовал писать стихи. Это мне понравилось больше. Долгие часы я сидел перед окном, смотрел на море и пытался уложить свои взволнованные мысли в безупречную словесную форму.

Я написал шесть стихотворений и дал им условное название «Деревенские размышления несчастного юноши», когда мое одиночество резко прервали. Через два дня после свадьбы папа вернулся домой один, без предупреждения и немедленно вызвал меня к себе в кабинет.

— Надеюсь, ты сможешь объяснить мне свой поступок, — с места в карьер начал он, — потому что лично я не смог объяснить его Мариане. Она была очень расстроена.

— Мне очень жаль, — сказал я, с трудом сглотнув. — Я и не думал, что она заметит мое отсутствие.

— Разумеется, она заметила! Надо признаться, что я считаю твой поступок невероятно эгоистичным. Я тебе много раз говорил, как мне хотелось бы, чтобы для Марианы этот день стал особенно счастливым, имея в виду, что всем нам придется чем-то пожертвовать, чтобы все прошло как можно лучше. — Он взял сигару и завозился с нею. — Конечно же, ситуация была непростая! Конечно же, ситуация была сложная! Уж не думаешь ли ты, что мне хотелось, чтобы вы с Уильямом остановились в городском доме? Я знал, что вам не понравится у Винсентов, но это было лучшее, что я мог придумать, и мне казалось, что ты достаточно разумен, чтобы понять и простить меня, хотя бы ради Марианы. Я знал, что, видя меня и жену на приеме, ты будешь чувствовать себя скованно, и тебе даже будет неприятно, но я надеялся, что у тебя достанет благородства, чтобы вынести это хотя бы один день! Но нет! Ты не потрудился этого сделать! Ты совсем не захотел мне помочь. Должен признаться, я очень в тебе разочарован.

Я смотрел в пол.

— Я сожалею.

— Ты думаешь, мне было легко помириться с женой на две недели? Ты думаешь, мне это было легко?

— Я…

— Так вот, не было. — Он сердито смотрел на сигару. — Это было чертовски тяжело. Если бы не Мариана… — Он замолк, чтобы закурить.

— Папа, мне очень жаль. Теперь я понимаю, что поступил как эгоист. Я был очень расстроен… я не думал… Мне стало известно, что Мариана не хочет видеть меня на свадьбе, ее смущал тот факт, что мы с Уильямом будем присутствовать…

— Кто такое сказал?

Я покраснел и покачал головой.

— Не скажу.

— Что ж, очень глупо с твоей стороны, что ты в это поверил! Могу добавить, что Мариана гораздо больше любит тебя и Уильяма, чем Филипа и Хью. И, конечно же, она больше любила вашу мать, чем свою. Разве ты этого не понимаешь?

Я, не отвечая, только опустил голову.

— А ты услышал эту идиотскую сплетню и сразу решил, что ты ей не нужен! Адриан, нельзя быть таким чувствительным! Сколько раз мне тебе это повторять? Тебе нужно стать жестче, иначе ты будешь очень страдать. Я особенно разочарован, потому что мне казалось, что за последний год ты почти преодолел свои проблемы. Ты ведь был счастлив здесь, не правда ли?

Я опять сглотнул, но сказать ничего не смог.

— Разве не был?

— Да, полагаю, что был. Но…

— Да?

— Папа, когда я поступлю в Оксфорд, можно, я буду проводить каникулы в городском доме? Или в самом Оксфорде? Я… я совсем не чувствую родства с Корнуоллом. Мне бы хотелось…

— Мы поговорим об этом, когда придет время. — Он сказал это так резко, что поначалу я подумал, что он сердится, но потом неожиданно понял, что ему больно.

— Папа, я не хотел…

— Послушай, Адриан. — Сигара его потухла. Он раздавил обгоревший окурок в пепельнице и наклонился ко мне. — Мне просто хочется, чтобы ты был счастлив. И все. Запомни: все, что я делаю, каким бы ужасным и несправедливым это ни казалось, делается с этой целью. Если ты и в самом деле не захочешь жить в Пенмаррике, когда поступишь в Оксфорд, я не буду пытаться удержать тебя, но сейчас ты еще слишком мал, чтобы проводить каникулы вне дома, и ко всему прочему мне вовсе не хочется, чтобы ты чувствовал себя одиноким и нежеланным. Попробуй меня понять.

— Я понимаю, папа, прости, я не хотел тебя расстроить. Пожалуйста, прости меня.

— Я расстраиваюсь, только когда ты вбиваешь в голову эту абсурдную идею, что ты здесь не нужен. Кстати, кто сказал тебе эту глупость, будто Мариана не хочет видеть тебя на свадьбе? Филип после службы в воскресенье?

— Нет.

— Но один из братьев, не так ли?

Я промолчал.

— Что ж, Маркус не способен сказать что-либо неприятное, а если Филип ничего подобного не говорил, то единственный подозреваемый — Хью. Какой несносный ребенок! Когда мы встречаемся, он и десятка слов не произносит, пишет одно пустое письмо за триместр, а теперь стоило мне отвернуться, как он устраивает неприятности! Если он косвенно виноват в твоем отсутствии на свадьбе, я позову его сюда в кабинет и скажу все, что думаю о его таланте смутьяна!

— Нет, папа, пожалуйста, не надо.

— Почему?

— Потому что это будет доказательством… по крайней мере, он подумает, что это новое доказательство того, что твой любимчик — я, а не он.

— У меня нет любимчиков, — возразил папа.

— Я ему так и сказал, но он в это не поверил. Он считает, что ты несправедливо относишься к своим законным сыновьям.

— Полнейшая ерунда. Я ко всем своим сыновьям отношусь абсолютно одинаково. Если Хью хочет, чтобы я им больше интересовался, ему следует больше оставаться в Пенмаррике, а не бежать на ферму Рослин сразу после завтрака. Конечно же, это мать убедила его, что я не отношусь к ее сыновьям так же хорошо, как к тебе и Уильяму, — я бы ничуть не удивился, что она виновата во всей этой неприятной истории! Эта женщина всегда пыталась настроить детей против меня, а теперь я вижу, что она преуспела в этом больше, чем я думал. Сначала Филип, теперь Хью… Филип едва со мной разговаривал, когда мы жили в городском доме. Если бы я считал, что это изменит его отношение ко мне, то обратился бы в суд и забрал его из фермерского дома, но теперь уже поздно, слишком многое произошло, такая мера только отдалила бы Филипа от меня еще больше. И все же я постоянно волнуюсь за него. Нехорошо, что он заживо погребен с матерью на заброшенной корнуолльской ферме. — Отец принялся рвать сигару в клочки. — Теперь она хочет отвоевать у меня Джан-Ива, — горько признался он, — но у нее это не получается. Бедный малыш! Он же чувствует, что интересен ей не сам по себе, а только как оружие в ее войне против меня. Бедный маленький Джан-Ив. Мне следовало привезти его в Алленгейт, я знал, что мой долг послать за ним, но Роза и так без единой жалобы заботилась о шести детях моей жены, и я не мог просить ее принять на себя заботы еще и о седьмом, который, к тому же, служил таким неприятным напоминанием о…