Ночи Виллджамура - Марк Ньютон

Рандур был в постели правительницы Виллджамура, где они любили друг друга. Он ясно осознавал перемену в своем миросозерцании, внутренний сдвиг – он стал другим человеком.

Ее нога была перекинута поверх его ноги, когда они лежали рядом, потные, и отдыхали от недавних усилий, делясь друг с другом теплом. Удовлетворенные. Солнечные лучи падали из-за гобеленовой занавеси на окне, которая чуть покачивалась от сквозняка. Эйр легла так, что он оказался у нее за спиной. Он обхватил ее рукой за талию, и ее пальцы лениво сплетались с его пальцами. Он жадно поцеловал ее в шею.

Рандуру хотелось длить и длить их близость.

Они были влюблены так, как могут быть влюблены только очень молодые люди: страстно, самозабвенно, остальной мир перестал для них существовать.

Почему это вдруг пришло к нему, впервые в его жизни? Рандур читал в книгах, что такое бывает, но сам никогда до конца не верил; но вот любовь нашла и его. Два дня, проведенные вместе, казались вечностью, а ночные нежности создавали у обоих впечатление, будто они уже много лет любовники. Само время как будто утратило для них смысл.

Рандур понимал, что люди в Балмакаре уже шепчутся, задают вопросы. Он подозревал, что под сенью богатых трактиров уже плетутся политические интриги, зрелые мужчины переглядываются с юнцами, и кое-где между ними на столе появляется нож, произносится его имя, и какой-нибудь юноша погружается в мечты о богатстве.

С их точки зрения, Эйр не может принадлежать неведомому чужаку вроде Рандура. Это нарушило бы все неписаные законы и привело бы к разжижению власти, сконцентрированной в общественной верхушке. Ее судьба уже была решена втайне от нее самой. Возможно, старшими членами Совета. Купаясь в своем новообретенном счастье, он плевать хотел на то, что думают о нем эти люди. Что, циничный островитянин попался-таки на крючок? Он сам рассказал ей все о себе, о своем бесчестном прошлом.

И это был единственный по-настоящему честный поступок в его жизни.

Раньше он думал так: закончится Снежный бал и он уйдет, прихватив с собой то, что приготовила ему культистская хитрость для продления жизни матери. Он вздохнул. Теперь все стало куда сложнее.

Он вытащил руку из-под шеи Эйр.

–  Ты куда-то уходишь? – прошептала она, по-прежнему глядя в стену.

Он убрал с ее уха короткие пряди волос, просто так, от нежности. Поцеловал ее плечо.

–  Сегодня я должен сходить к культисту, заплатить ему. Я чуть не забыл.

–  Конечно. Я дам тебе денег. – Она повернулась к нему с нежной улыбкой.

Рандуру было неловко, когда он благодарил ее за четыре сотни ямунов, хотя она и настаивала, что деньги мало значат для нее. Месяц назад он обозвал бы ее избалованной девчонкой за такое отношение к ним. Удивительно, подумалось ему, до чего быстро любовь меняет отношение к человеку.

Завтра, взволнованно напомнила ему она, состоится Снежный бал. И она проведет весь вечер с человеком, которого любит. Даже циничный Рандур с удивлением обнаружил, что тоже ждет этого события. Он решил приглядеться к последним новинкам моды и одеться в соответствии с ними, а впрочем, даже зайти чуть дальше, ведь его тайной честолюбивой миссией в этом городе было расшевелить его лишенную воображения моду.

Вниз по ступеням Балмакары, с мешком, полным ямунов, под плащом, затем вдоль высокой платформы, откуда открывался вид на город, укрытый туманом. В нем утонула половина тех шпилей, которые были видны еще вчера, зато хотя бы снега нет. Гаруда скользнул над его головой и скрылся в молочной белизне, а вот людей на улицах почти не было – ни вчера, ни сегодня.

С четверть часа он потратил на поиски улицы культистов, напрягая память, чтобы припомнить, каким именно путем он добирался туда по невероятному лабиринту городских переулков. Наконец он прибыл на место, которое казалось ему верным, и нахмурился, не увидев никакой двери, а только стражницу в черном.

–  Доброе утро, – вежливо сказал Рандур и сделал попытку пройти мимо нее внутрь.

–  Убирайся! – прошипела женщина.

–  Мне надо видеть Дартуна, – запротестовал Рандур. – Я ему кое-что принес. Мы с ним договорились.

–  Его здесь нет, – кисло сообщила стражница.

–  А есть кто-нибудь другой из ордена Равноденствия?

Она сердито уставилась на него:

–  А зачем тебе знать?

Он объяснил, и его провели внутрь, где стали задавать еще вопросы.

Рандур оказался в одной из тех мрачных подземных камер, которых в Виллджамуре было в избытке, – с минимумом света и тепла. Его посадили на неудобный табурет в углу и велели ждать. Рандур слегка запаниковал, ведь он столько месяцев считал, что ему надо будет только принести деньги и его мать окажется чудесным образом спасена.

Послышались звуки: лязгнула железная дверь, зашаркали по полу чьи-то подошвы, кто-то засопел рядом. Потом этот кто-то ухватил его за плечо и прижал к стене.

Другой женский голос прорычал:

–  Зачем тебе Дартун?

Рандур вглядывался во тьму, пальцы на его плече каменели.

–  Я пришел, чтобы вручить ему плату, как мы договорились. А мне говорят, что его нет, и вокруг творится не пойми что. А теперь отпустите мое плечо и скажите мне, что с ним?

–  Он больше не вернется в Виллджамур.

–  Но… а как же другие культисты из его ордена? – Рандур начинал впадать в отчаяние. Дартуну следовало быть здесь.

–  Они либо ушли с ним, либо арестованы. Орден Равноденствия объявлен вне закона по всей империи.

–  Вот дерьмо! – Рандур даже задохнулся от страха, а затем начал объяснять свою ситуацию.

–  Я тебя вспомнила, – произнес тот же голос. – Ты – тот мальчик, которого я сама направила к нему в благодарность за спасение моей жизни. Но больше я ничем не могу тебе помочь.

–  Вы должны. Вы обязаны. Иначе зачем я вообще пришел в этот дурацкий город.

–  Прости. Ты можешь идти.

–  Разве другой культист не может мне помочь? У меня есть деньги – я покажу. – Рандур вскочил, но после долгой паузы обнаружил, что в камере никого больше нет. Вскоре в камере появился свет, и его вывели наружу.

Его мир рухнул. Позже, лежа ничком на постели Эйр, ему хотелось блевать, но он лишь плакал, как десятилетний мальчишка, рассказывая ей все. Она сидела рядом с ним и ждала, когда он успокоится. Он знал это, и ему было стыдно за свою несдержанность. Но в ней, несмотря на столь юный возраст, оказались сильны задатки материнства. Это ему понравилось. Потом он встал, вышел и два часа бродил по городским мостам, вернулся промокший и замерзший.

И снова заплакал.

Эйр держала его за руку:

–  Я понимаю, что ты расстроен, Ранд, но не будь так беспощаден к себе.

Она встала, зажгла лампы и свечи из успокаивающих трав и стала ждать, когда он придет в себя. И он вдруг ощутил, что ему нисколько не стыдно быть слабым рядом с ней. Скоро ему стало лучше, а немного погодя его сыновние недостатки вообще перестали иметь такое уж большое значение.

Глава сороковая

В долгой жизни Джерида случались моменты, когда ему было страшно. Например, когда его окружили в темном переулке и приставили меч к горлу. Или когда в юности он работал под прикрытием в бандах. Или гонялся за подозреваемым по обледеневшим мостам и скользким крышам. Когда имеешь дело с преступлениями, такое случается.

Но только теперь, ожидая пробуждения Марисы, он понял, что значит бояться по-настоящему.

Она проспала двое суток подряд, не раскрывая глаз, как заколдованная. Все это время его жизнь висела на волоске. Он уже простил ей все грехи. Какое имеет значение, если она на мгновение увлеклась кем-то другим, разглядела в нем что-то. Он даже думать об этом не будет, когда она откроет глаза. Просто притворится, что ничего не было. Его любовь к ней вызывала в нем невообразимую раньше боль.

Когда молочный свет дня начал просачиваться в окно, он огляделся и увидел, сколько всякой всячины наполняет комнату. Разумеется, все это были ее вещи. Джерид был из тех, кто не накапливает вокруг себя ничего. Как только вещь переставала быть ему нужной, он без сожаления расставался с ней. До женитьбы его комнаты стояли абсолютно пустыми. Когда в его жизни появилась она, пространство вокруг стало постепенно заполняться предметами, в основном антикварными. Конечно, бóльшая часть из них была, наверное, мусором, но ведь это был ее мусор.

Со временем он вполне привык к тому, что она постепенно наполняла его пустую жизнь объектами неизвестного назначения, и часто, бродя по дому, натыкался тут и там на предметы, которых он даже не помнил. И это прибавляло их отношениям глубины.

Когда он нежно положил ладонь на ее руку, она заворочалась, скомкав пальцами простыню. Он словно вернулся к жизни, безмолвная молитва Бору затрепетала на его губах.

Приподнявшись на локте, она смотрела на него, словно не узнавая.

–  Доброе утро, – сказал он. – Ты целых две ночи спала без просыпу. Надеюсь, тебя никто не опоил каким-нибудь любовным снадобьем. Сейчас это модно.