Три жизни Юрия Байды - Иван Арсентьев

Глаза Юрася продолжали внимательно следить за кабинетом, и тут он заметил, что секретарь один. Совсем один. Он быстро подался вперед, прикрыл за собой дверь и, не ожидая вопросов секретаря, выпалил сходу все, что увидел вчера в лесу. Секретарь недоуменно слушал, затем потряс головой, словно хотел избавиться от наваждения, наконец выпрямился, щурясь на Юрася с откровенным любопытством.

«Не поверил, посчитал меня сумасшедшим…» — подумал Юрась и заговорил с еще большей горячностью:

— Хотите убедиться — поехали в лес! Или пошлите кого-нибудь со мной — покажу!

Секретарь молчал, хмуря лоб. Юрась смотрел на него с сочувствием. «Задумался секретарь… еще бы! Тут война, мобилизация, а в районе такое ЧП!»

Наконец, откинувшись на спинку кресла и положив на стол сжатые в кулаки руки, секретарь молвил устало, со вздохом:

— Я займусь сейчас этим… А вы подождите, пожалуйста, пока в передней. Может быть, еще понадобитесь.

Юрась кивнул. «Еще бы не понадобился! Кто без меня укажет вам место в лесу?» — подумал Юрась самодовольно.

Но больше он с секретарем не разговаривал. Через полчаса его пригласили к начальнику районного отдела МВД, где он опять повторил свой рассказ. Начальник Юрасю понравился: молодой, разговорчивый, вежливый. Конечно, его вежливость — профессиональная маска, но все равно с таким человеком приятно иметь дело. Ничего не записывает, протокола не ведет, тон разговора почти дружеский. А чего, собственно, записывать? Все яснее ясного. Колеса закрутились, и никакой председатель райисполкома их не остановит. Жаль все же его дочку! Славная девчонка. Глазищи, как у Агнии… Тьфу ведьма… при чем она здесь? Совсем замутила голову.

Зазвонил телефон. Начальник снял трубку, послушал и торопливо встал.

— Вот что, — сказал он, направляясь к двери и пропуская Юрася вперед, — я вынужден задержать вас еще на некоторое время для выяснения ряда вопросов, касающихся… В общем, сидите здесь, — показал он на скамью напротив угрюмого дежурного и, сделав ему какой-то знак, поспешно вышел.

Если бы Юрась мог хотя бы предположить что-то другое, кроме того единственного, что пришло в голову тогда в лесу и наутро погнало его в район!.. Если бы секретарь райкома и начальник районного отдела МВД были вправе открыть ему, в общем-то постороннему человеку, случайно прикоснувшемуся к секрету государственной важности, суть этого секрета!.. Тогда судьба Юрася, вся жизнь его, наверняка пошла бы по иному руслу.

ПРЕОБРАЖЕНИЕ ТЕМНЮКА

Война, словно дьявольский насос, принялась выкачивать людей из Рачихиной Буды. Тех, кто помоложе, в армию призвали, освобожденных от службы мобилизовали рыть окопы или направляли с колхозным скотом на восток. А некоторые и вовсе неведомо куда подевались… В колхозе «Перемога» по-прежнему наряжали на работы и люди по привычке выходили, но все валилось из рук. Враг занимал город за городом, и люди становились молчаливее, все ниже опускали головы. Село притихло, затаилось. Не сновали, как бывало, с утра до ночи по улицам хлопотливые хозяйки, редко доносился ребячий смех. Ночами тоскливо выли собаки, а днем с высоты гнусаво ревели хищные германские бомбардировщики.

Что такое война, что такое фашисты, в Рачихиной Буде многие хорошо не представляли. Но вот на дорогах района все чаще стали встречаться измученные беженцы, отбившиеся от своих эвакуированные, по железной дороге в двадцати километрах от села санитарные поезда везли раненых с фронта. Их отрывочные рассказы о боях, о силе врага, рассказы нередко искаженные, порою преувеличенные, — все это вносило еще большую сумятицу в головы местных жителей. Из дома в дом ползли темные слухи о диверсантах, вражеских ракетчиках, парашютистах. Незримый враг некоторым стал чудиться на каждом шагу.

А тем временем ночами по задворкам мельтешили неуклюжие теми. «Хозяйственные» люди что-то перетаскивали, складывали, зарывали в землю, старались припрятать на всякий случай… А вдруг и сюда дойдут фашисты? Никому неохота умирать голодной смертью.

Всенародное горе сплачивает сильных людей, но слабых оно разъединяет.

В первый день войны пропал Юрась, и Куприян Темнюк с бабкой Килиной остались вдвоем. Сколько ни ломал Куприян голову, но так и не смог додуматься, куда же исчез таинственно племянник. Уехал в раймаг за костюмом и как в воду канул. И так и этак прикидывал старик, советовался с мудрым Кормыгой. Кормыга по его просьбе пытался разузнать о Юрасе через знакомых в райцентре, но тщетно, никто его не видел. А бабка Килина неизменно твердила одно и то же: «Видно, посадили его. Выпил, подрался с хлопцами, вот и сидит». И хотя такого за Юрасем не водилось, Куприян и сам стал сомневаться: может, в самом деле набедокурил парубок? В районном отделении милиции ему сказали, что гражданин Байда не арестовывался и где находится, им не известно. В военкомате в списках мобилизованных или добровольцев также не значился.

«Неужто дезертировал? — удивился дядя, но, поразмыслив хорошенько, безнадежно махнул рукой. — Пропал, дурень упрямый. Такие не скрываются от войны, а сами черту на рога прут».

Вначале Куприяну казалось — война эта так себе… Побухают, как бывало прежде, пошумят с полгода, укокошат по нескольку тыщонок и утихомирятся. Но когда фашисты стали приближаться к Рачихиной Буде, он призадумался и тоже стал действовать. Ночью тайком перетащил в кузню и зарыл поглубже все то, что нужно было спрятать, запер «филиал МТС» на два замка и с той поры перестал близко к нему подходить. Газету на август предусмотрительно не подписал (зачем зря деньги тратить?), а из кратких радиосводок не очень-то поймешь, что происходит на свете. Для Куприяна ясно было одно: прежнему подходит конец. Ну и что? Туда ему и дорога! Плевать! Жил при царе, жил при Керенском, при гетмане Скоропадском, при Симоне Петлюре… Да мало ли при ком жил! Тех уж давным-давно на свете нет, и кости их сгнили, а Куприян — вот он! Когда пришла Советская власть, она не очень ему полюбилась. А вот нэп — другое дело… Эх и времечко началось! Пожили неплохо, только чересчур мало. Не успел проявить себя Куприян пошире, показать истинную ловкость, врожденную деловую сметку. Если б не проклятая коллективизация, кем бы сейчас был! Даже подумать боязно, да и поздно теперь думать, коль старость ненавистная за пятки хватает. Приходится жить и помалкивать если хочется жить. Нечего бередить душу воспоминаниями.

Но чем дальше продвигался враг на восток, тем чаще воспоминания возвращали Куприяна к блаженной памяти нэпу, к собственному преуспеянию на поприще частного предпринимательства, и он думал: «А может, немцы разгонят колхозы и станут продавать землю? Ото было бы добре для людей, у которых в голове не солома… Тут бы я развернулся!..»