Как весть о том… - Леонид Советников

«Наполнен мир сияньем и тоской…»

Наполнен мир сияньем и тоскойИ пальцами лучей тенистость лепит,Едины в нём кладбищенский покойИ молодой листвы задорный лепет.

Лишь слова жрец, как древний иудей,Пытает камни слов – звучать им нечем.Ну как, век коротая средь людей,Не сознавать, что слишком человечен

И свет в листве, и шорох от костра?..Оставь тщету! Тогда поверить смог быУ дерева бессмертья – в тень креста,У дерева познанья – в поиск смоквы.

Олеся Матяш «Путь в храм». Масло, холст, 50 х 40, 2012.

Татьяна Ефимова «Мадонна с кистью винограда». Вышивка крестом, канва «Аида», нитки «Мулине», 49 х 34, 2004.

Рождение таинства

Черновую кровь фантасмагорийНочь пыталась – не заговорила.Винограда кисть, как снег Маджоре,По письму парсунному парила.

Молний кривь иль византийства ересьВ папской зале витражи корёжит?Но Мадонны утреннюю прелестьБудто привкус каперсов тревожит.

В час, когда дрова забудут плакать,В жадности признается им пламя,Виноградин претворённых мякотьТы припомнишь тихими губами.

«Опять растрезвонило эхо листвы…»

Опять растрезвонило эхо листвыВ посаде прибрежном и птичьем,Что юному дню не сносить головыС его простодушным величьем.

На что уж предтеча был скрытен и горд,А чёрным клинком обезглавлен.Я помню багровую накипь аорт,Питавшую повесть о Савле.

«Когда и в будущем одна печаль руин….»

«Мы, оглядываясь, видим лишь руины».

Когда и в будущем одна печаль руин,О, как во сне шепчу я жизни имя!И губы тянутся к трилистникам терцин,Воркуют голуби, как на карнизах в Риме.

На форум дня стремятся лепестки,Воркуют голуби, и помогаю им я.

В календы крошками кормила их с руки,Смеясь, календул городских подруга.И на колени опускались голубки,

На платье жёлтое, не ведая испуга.Что миг? Что вечность? Дымная вражда.О, если б выпасть из её пустого круга!

Брать хлеб доверия, ценить тепло гнезда…

Ватикан

Твой каждый камень дьявольски красив,Бог-Ватикан! Свой каменный массивБогам и смертным ты явил, как вызов!Мы на твоих ладонях площадейПохожи на испуганных детей,Блуждающих средь арок, стен, карнизов…

На площади пригрезится ли мнеПонтифика усталый взгляд в окнеБиблиотеки папской, или этоЛишь преломлённый отсвет в витражахИль блеск на алебардах-бердышахОхранного гвардейского дуэта…

А уходя, спиною ощутивОрганной мессы сладостный мотив,На мост Святого Ангела ступаемИ, как во сне, границу двух мировПересекаем, глядя в Тибр, как в ров,Где мрак тюремных стен неисчерпаем…

«Не ливанский елей…»

Не ливанский елейИ не ладан коринфских нагорий,А родных тополейРаспростёрлась весенняя горечь.

Будто время горчит,И остаток, оплывший на срезе,Весь – подобье свечиЗа любимые выси и веси.

Что же сини молчат —Распахнувший был молод и весел!Что ж струится печаль,Будто Сити и Роси кто бросил…

Груды прутьев, земляИ ледок, пережжённый как сахар.Лишь горчат тополя,И садовник не ведает страха.

Возвращение Казанской

Были вбиты крюки и один – прямо в сердце печальное Девы,Два других – в облака, и ещё один – в руку, подъятую строго.Чтоб держать стеллажи с документами мёртвых. О, где вы,Прежде жившие, память хранившие и распинавшие Бога?

Я один из вас, люди, я помню, как плакали фрески, оттаяв,Как снимали коробки и доски, из стен вынимали крюки.Как металась под куполом тёмная и леденящая стая,И под мартовской резью я долго страдал от звенящей тоски…

«Он суетился, напрягался, жил…»

Он суетился, напрягался, жил —И вот лежит. И неподвижность этаПокойных черт и вытянутых жилПротиворечит всем стремленьям света.

А луч-сосудик тянется к лицу,Столбцом пылинок пойманных играя.Не так ли вот влечёт к сияньям раяИ духа невесомую пыльцу?

Померкнет луч – затеплится лампадка,Домашний оживёт иконостас…А если тот, чья так тиха повадка,Лишь спит, живее всех живых из нас?

Инок

В сумерках по хляби шёл, по полю,Поднял взор – и не нашёл колодца.Вдруг припомнил: не за труд и волю —За смиренье благодать даётся.

Вот, решил от братьев удалиться,Да воды, больные, захотели.Гнал себя: позволил простудиться,Проще быть внимательным – в метели.

Стал. Молился молча, неторопко,Пред Всевышним наша доля – смердья.И сквозь вьюгу проступила тропка —Нет греха, что больше милосердья!

Весь иззяб, ища лесную рамень,Отыскал застывшую колоду:Или думал, что во всём исправен? —Всё корил, зачерпывая воду.

«Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон…»

Если память лишь тлен, если жизнь лишь сон -Что останется, что будет душу звать?Золотой Керулен, голубой Онон?Или Волга весной станет лёд ломать…

Сказки таинств лесных, быль прямых степей —Что пригрезится, что будет душу греть?Вылетал богатур, мощный Челубей.Выезжал Пересвет – инок или кметь?

Только ветры поют «степь да степь кругом».Новый век. Новый труд. Нужен вновь Святой,Чтоб единой судьбы не разъять огнём,Чтоб единой земли не разлить водой.

«С верой в землю жить… А вот без веры…»

С верой в землю жить… А вот без верыПроживи, не сникнув, не предав,Отметая прошлого химеры,Никому не делая вреда…

Жаль, что не рождён для службы царской, —Веру в землю мог бы заслужить.Только мир – охвачен свистопляской,Чем в нём, кроме слова, дорожить?

И при слове «Россия»…

И при слове «Россия» – соборы и церкви, селенья, снега и снега,Красота неземная, молочные реки, кисельные их берега.И сосульки на Пасху – вкуснее на всём белом свете нигде не найти.И блаженство – у Бога за пазухой или в широкой Господней горсти.

Это Русская Правда. Превыше законов и прав, справедливей свобод.Сердобольный – рубаху отдаст, даже если последняя, русский народ.Но… при слове «Россия» до костного зуда, до свиста в гульбе и бегахПогребают родимой державы обломки, зияют поля в овсюгах.

Владимир Набатов «Россия». Масло, холст, 50 х 35, 2001.

Алевтина Зиновьева «Навстречу свету». Акварель, бумага, 21 х 30, 2014.

Сошествие во ад

Рухнули времён пустые вежды.– Кто ты? Дух? Ты есть на самом деле?До твоей дотронуться одеждыДуши б тоже многие хотели!

– Вы ж свободны, – улыбнулся кротко, —Видите, мой свет сродни прибою…И узрели: в млечных волнах – лодкаИ бесстрашный всех зовёт с собою.

– Боже, как добраться? Всюду пламень,Всюду пропасть света между нами!– Слово тонет, если мёртвый камень,Искреннее – держит над волнами.

Не страшитесь. Если слово ёкатьВдруг начнёт, вы тяжесть победите!Даже тот, с креста, в крови по локоть,А шагнул ко мне. И вы идите.

Реквием

Припомнят только близкие. И те,Припомнив, позабудут в суете,И строчки на желтеющем листеПовыцветут и сгинут в старом хламе.И будет жизнь чужая, как вода,Струиться и стремиться в никуда.Сердечные наступят холода,И станет неуютно даже в храме.

И вот тогда… всех мёртвых и живыхПоднимут трубы – громче полевыхОрудий! Время, круче роковых-Сороковых, застигнет – как навеки.И ужасом повеет, и огнём —И души, будто свитки, будут в нёмКорёжиться. И рваный окоёмОкрасит кровью все моря и реки.

Те времена, кто живы, проклянут.Всех распинавших – схватят и распнут.Лукавых – в три погибели согнут,А гордецов возвысят до прислуги.Богатых щедро наградят тряпьём,А властных станут прободать копьём,Насильников – закапывать живьём…И воплями наполнятся округи.

«Расточая по каплям моря…»

Расточая по каплям моря,Выбирает ли дождь где упасть?Шепчет он, ни о чём не моля,Даже если б молитва сбылась.

Это время текло наявуПо гремящему жёлобу жалоб,Это в каждой былинке – живу!Но и в каждом комарике – жало.

Да откуда ж на свет, как на тень,И повывелись эти уродцы?О, земля, твою жадную стерньЛишь питали печалей колодцы.

Но пространства пузырь – альвеолойВдруг расширился, чтоб не укрытьсяСтало в этой омытости голой,В эту временность не водвориться;

Чтоб, земли под ногами не чуя,Не ища оправданий ещё,Знал: в свободном пространстве лечу я —Упоительно небом прощён.

Примечания