Ардагаст и его враги - Дмитрий Дудко (Баринов)

   Дом Квинта Аттилия Прима, главного переводчика Пятнадцатого Аполлонова легиона, был самым богатым в лагере легиона в Карнунте. Все, что могло усладить жизнь на окраине Империи - от новейших сатир Ювенала и Марциала до сосудиков с душистыми эссенциями красовалось на полках и в резных шкафах в кабинете хозяина, странно сочетаясь с медвежьими шкурами и рогами лосей и зубров. Особенно же много было тут янтаря всех цветов, оттенков и форм. Ибо львиная доля торговли на Янтарном пути была в руках скромного римского всадника Аттилия, некогда любимца Нерона.

   Хозяин дома, Рубрий и Эпифан сидели над картой. Аттилий пояснял, как ехать к Венедскому морю, где нанять проводников, какие варварские племена ладят или враждуют между собой. При этом его полное бритое лицо выглядело настолько страдальчески, что Рубрий не выдержал и сказал:

  -- Я знаю, Квинт, что ты торгаш и ничего больше. Но для римского всадника должны быть вещи дороже сундуков с сестерциями и авреусами. Иначе...

  -- Да не предам я вас! - скривился Аттилий. - Слишком многим я обязан Нерону и слишком много вы знаете обо мне. Но, во имя богов, чем может обернуться для торговли ваша затея! Из-за войны вандалов со свевами у меня пропал бесследно целый обоз, три тысячи фунтов лучшего янтаря! А вы хотите к побоищу между варварами добавить чары, пахнущие мировым пожаром. Да-да, тем самым, о котором толкуют персидские маги и наши философы! Тебе ли, Эпифан, не знать!

  -- А чего этот мир заслуживает, кроме гибели в огне? - рассмеялся царевич. - Все сгорит, даже твоя душа, Аттилий, ведь в ней духовности нет и на медный обол! Уцелеют и вознесутся в Высший Свет лишь души избранных, наделенные тайным знанием, недоступным торгашам.

   Лицо торговца побледнело, пот обильно залил лысину, притаившуюся среди поредевших кудрей.

  -- Все это, возможно, не столь близко, как тебе с перепугу кажется, - утешил его саркастическим тоном Рубрий. - В Иудее, как рассказывал мой друг Понтий Пилат, всякий нищий пророк обещает конец света, кару злодеям и свое царство в ближайшие месяцы. Обещает, пока не повиснет на кресте... А чтобы ты еще меньше расстраивался, скажу, что наша затея как раз тебе и выгодна. Да-да! Скажи, к югу от Дуная у тебя ведь не пропадают обозы?

  -- Ты еще сравниваешь! Везти товар по мощеным дорогам, среди мирных подданных Империи...

  -- Вот и нужно, чтобы такие дороги шли до самого Венедского моря. А для этого надо сначала хорошенько ослабить тамошних варваров. Что мы с Эпифаном и будем делать. Бескорыстно, в отличие от тебя.

   "Знаю я, какие деньги отваливают вам сирийцы с иудеями на ваши таинственные дела", - подумал Аттилий.

   Войско росов двигалось на запад по водоразделу. На юге степь еще тянулась к старой дороге белыми ковыльными языками. На севере же лес вставал сплошной зеленой стеной. Возле реки Случи навстречу дружине выехал небольшой отряд под красным стягом с белым орлом. То была отборная дружина Собеслава, князя волынских словен - друзей и данников Ардагаста. Вооруженные хуже росов (железные доспехи были не у всех), словене, однако, выглядели не менее гордо. Собеслав - дородный, с пышными вислыми усами, в германском рогатом шлеме - поприветствовал Зореславича по-степному, а затем трижды обнялся с ним. Узнав о походе росов, словенский князь решил не уступить им в благочестии и вместе отправиться на поклонение Ладе.

   Здесь, в лесу, на берегу Случи росы и словене остановились, чтобы отпраздновать Семик - великий праздник проводов весны и ее богов. За рекой виднелось словенское село. Крытые камышом деревянные хатки издали могли показаться жилищами карликов, но Каллиник знал: такие невзрачные жилища до половины углублены в землю. Весной и осенью в них сыровато, зато зимой тепло. У реки, возле брода, воинов уже ждала толпа поселян. Особенно радостно приветствовали гостей девушки. Пока мужчины разводили костер, молодые словенки вместе с амазонками и Ларишкой удалились в лес.

   О мистерии, справлявшейся там, не многое знал даже любознательный и всеведущий Хилиарх. По его словам, девушки сплетали ветви берез в венки и целовались сквозь них не то друг с другом, не то с нимфами-русалками и клялись быть сестрами по духу тем, с кем целовались. Об этом кизикинец поведал вполголоса царевичу и совсем тихо добавил, что сегодняшний праздник завершится ночью любви, когда даже муж не вправе упрекнуть жену за измену. Такое, однако, у венедов считается благочестием лишь на Семик и Купалу, в другие же дни - грехом, за который мужчину бьют сообща, а женщину водят по селу и всячески поносят.

   Уже стемнело, когда из леса раздалось многоголосое пение и плач. Девушки вышли в одних рубахах, с венками на головах и березовыми ветвями в руках. Впереди сама собой шла... молодая березка с удивительно густой листвой. Лишь приглядевшись, Каллиник понял, что деревце несет бойкая чернокудрая амазонка Меланиппа по прозвищу Лошадка, полугречанка и приемная дочь Хилиарха. Искусно привязанные ветви почти скрывали обнаженное тело молодой женщины. Следом несли два гроба. В одном лежало соломенное чучело нагого мужчины, весьма откровенно изображенного. В другом - чучело женщины в платке и рубахе, с головой кукушки. Березку и гробы охраняли амазонки с секирами и луками. Вышата, подняв руки, возгласил:

  -- Плачьте, люди! Умер Ярила, веселый бог, солнце наше весеннее! Умерла Лада-Весна! Уходят они от нас в иной, подземный мир, где Солнце не светит, петухи не поют, собаки не лают.

   Ему откликнулась Лютица:

  -- Плачьте, люди! По светлым богам плачьте! По всем сородичам нашим, безвестной недоброй смертью умершим! По утонувшим, в лесу пропавшим, зверями растерзанным, на войне убитым и не погребенным!

  -- Плачьте, люди! Не оплачете светлых богов - не вернутся они с теплом, с обильем. Не оплачете заложных[19] - вернутся навьями да упырями.

   Слова лесной ведьмы звучали зловеще. Быстро темнело, и чаща вокруг наполнялась непонятными криками, стонами, хохотом. Кто кричал? Звери, птицы, лихие люди? Или навьи, злые духи-птицы? Или упыри, жаждущие крови, чтобы поддержать в себе подобие жизни? Жуткий, темный, смертоносный мир обступил людей. Кто погибал среди него - сам становился его частью. Недалеко, к северу, лежал страшный Чертов лес, где Ардагаст добыл в гробнице Семи Упырей Колаксаеву чашу, а Вышата одолел духовного владыку леса - колдуна Лихослава. Там же, на берегу Случи, Зореславич убил своего дядю - жестокого царя росов Сауаспа-Черноконного. Не рядом ли их черные души? А где души сотен тех, кто в славных походах Ардагаста не нашел даже могилы, чьи неупокоенные кости разбросаны от Карпат до уральской Золотой Горы, от жаркой Мидии до Ледяного моря?