Ардагаст и его враги - Дмитрий Дудко (Баринов)

   Темнело, но старому друиду помогало духовное зрение. Вот обе толпы спустились с гор, сошлись у северного подножия Соботки и двинулись вверх по священной дороге, отмеченной косыми солнечными крестами на скалах. Впереди, рядом с веселым друидом, пляшет с боевой секирой грозный Геберих, а его молодой сын Гелимер - с мечом и копьем. Лихой мальчишка, верхом скачет не хуже сармата. Мальчики веселятся... А ведь это он, Думнориг, много лет подсказывает им, где и вместе с кем стоит совершать подвиги.

   Толпа уже достигла искусно высеченных кельтами каменных статуй. Две медведицы - это Мать Мира и ее дочь. Богиня с рыбой, меченной косым крестом - та же Мать Богов. В облике золотой рыбы она рожает великих героев и самого Бога Солнца.

   Пройдя две трети пути, толпа подошла к каменной ограде, опоясывавшей вершину. Здесь начинались владения иного бога - Громовержца. Кельты его зовут Тараннисом, германцы - Донаром и Тором, а венеды - Перуном и Йешей-Ящером. Когда тучи окутывают гору, они не опускаются ниже ограды. Думноригу не раз приходилось совершать обряды в грозу, среди туманной мглы и бивших в вершину громовых стрел. Несколько его предшественников на этом месте были поражены молниями, и никто не смел оплакивать удостоенных богами такой чести.

   В этот миг мысленные голоса с Делоса достигли слуха друидов. И замерла по одному их знаку ликующая, разгулявшаяся толпа.

   И еще услышали голоса две жрицы. Одна - в беломраморном храме Юноны у Адриатики, немолодая, но еще привлекательная женщина. Вторая - в срубленном из дубовых бревен святилище на Янтарном берегу, красавица с золотистыми глазами и волосами цвета янтаря. Они никогда не встречались, а беседовали только мысленно. Но духовный взор их охватывал весь Янтарный путь, и знали две давние подруги, Венета и Венея о том, что на нем творилось, решительно все.

   Тем временем далеко на юге Аполлоний и Делия произнесли заклятия, и пламя на двух алтарях взметнулось к потемневшему небу. На могиле гипербореек оно сравнялось высотой с громадной маслиной, и тут на верхушке его разлилось серебристое сияние, словно цветок из холодного лунного света вырос на огненном дереве. А на пламени, рванувшемся вверх с Пифагорова алтаря, вырос такой же цветок, только золотой. Два доступных лишь духовному зрению луча слились в один, и он устремился на запад, затем на север, от святилища к святилищу, направляемый волей жрецов. И вырастали огненные деревья в каменных и деревянных храмах, в дубравах и на вершинах гор, и расцветали на них двухцветные, злато-серебряные цветы.

   Слышал голоса со священного острова и тот, к кому они, в общем, и не относились: Флавий Никомах, жрец храма Аполлона в Прасиях на восточном берегу Аттики. Храм стоял не на Янтарном пути, но его жрец был воином Солнца. Жители Прасий уважали отставного центуриона Никомаха и десять лет подряд избирали его жрецом. Все знали, что он одним из первых поднял в Риме солдат против Нерона, а ногу чуть не потерял, сражаясь за Веспасиана[29] против тирана Вителлия[30]. Хромой ветеран держал яблоневый сад и пасеку, обходясь без рабов. Еще читал он книги и занимался магией, однако никто не посмел бы обозвать его колдуном - столь охотно помогал он своими чарами соседям в их нехитрых делах. Но лишь члены Братства Солнца знали, сколько рабов бежало с его помощью с расположенных неподалеку страшных Лаврионских рудников.

   Как истинный ученый и маг, Флавий никак не мог удержаться от интересного опыта. Его дружественная мысль быстро нашла старого приятеля - боспорянина Стратоника. Тот как раз замещал жреца в храме Аполлона в Синопе и мысленно связался с Авхафарном, верховным жрецом росов, справлявшим праздник Ярилы на берегу Тясмина. Старый жрец сумел, не без помощи Вышаты, достичь мыслью Янтарного Дома. И вот незримый луч по пути с Эвбеи к Фермопилам вдруг дал ответвление - через Прасии, Синопу, Суботов и берег Случи до самого Венедского моря, и на этом пути расцвели еще четыре пламенных цветка. Аполлоний, заметив это, лишь покачал головой. Бывший центурион находил применение своей смелости даже в самых мирных делах.

   Заметили волшебный луч и в Экзампее - древнем святилище у перекрестка двух дорог к югу от Суботова. Некогда здесь цари сколотов-пахарей совершали обряд с Колаксаевым небесным золотом. Погибла Скифия, запустело ее главное святилище, но по-прежнему собирались в нем таившиеся от людей жрецы Солнца, потомки сколотского жреческого племени авхатов. Учившегося у них Вышату они считали отступником и бродягой, Ардагаста - сарматом и сарматским прихвостнем. Но гордые жрецы, живя мечтами о возрождении Великой Скифии, тщательно следили за всем, что творилось на ее землях. А порой и вмешивались, как прошлой зимой, когда Фарзой с помощью Валента пытался завладеть Колаксаевыми дарами. Великому царю Аорсии это стоило жизни.

   А виновник всей этой магической тревоги лишь пару дней спустя выехал из Карнунта. Путь Эпифана лежал долиной Моравы на север, к Карпатским воротам. Здешние германцы-квады тридцать лет назад с помощью лугов изгнали своего конунга Ванния, верного раба Рима, и не очень-то жаловали римлян. Но царевич ехал, не скрываясь, в римском гребенчатом шлеме и панцыре с серебряным ликом Горгоны на груди. Всюду он находил себе гостеприимцев, проводников и защитников - друзей старого торгаша Аттилия. Так было не только у квадов, но и за Карпатами, в дремучих лесах, среди воинственных лугов, бургундов, готов.

   Коммагенец воспринимал все как должное. Пьянствуя, охотясь вместе с радушными хозяевами и клянясь им в дружбе, в душе он презирал всех этих варваров. Ездят кутить в римские города, а сами не только не строят городов, но даже забросили старые кельтские городки. Эбуродун, Карродун, Калисия, Аскаукалис[31] - просто большие села. Вместо храмов - рощи или бревенчатые сараи. Грязь, вонь, невежество. Хижины без труб, продымленные, закопченные, под одной крышей с хлевом. Никаких книг, рунами пользуются только для колдовства, при этом магическое искусство воины почитают бабьим делом. Нет, для них всех будет благом поменять такую вот "свободу" на римское иго!

   И царевич-центурион ехал лесами, высокомерно поглядывая вокруг и прикидывая: здесь хорошо бы поставить каменный мост, здесь - крепость, тут - храм с портиком. Прорубить, вымостить хорошие дороги. Из этих вот тупых незлобивых венедов выйдут отличные рабы. А из тех задиристых германцев - надсмотрщики. Хозяевами же, то есть эллинами, станут только те, кто сумеет жить по-эллински. Как сумели это римляне, а недавно и галльские аристократы, и даже знатные германцы с левого берега Рейна.