Берега Кортеса - Роман Воронов

матерью через почитание делает всех членов семейства единицами; в какую часть уравнения не подставь коэффициент, равенство будет соблюдено, даже если родители уже не вместе. Так задумал Бог, а вдобавок выдал шпаргалку неразумным детям своим о десяти пунктах, к четвертому из которых мы и обратимся теперь.

Помни день субботний, суббота Господу Богу твоему. Ну и причем тут равенство? – спросит меня читатель. Все непонимание наше от того, что человеки выбрали десятичный счет, хотя Бог сотворил Вселенную дюжинном числом. Шесть дней думай о хлебе насущном, а седьмой – точка равновесия в дюжине – будь с Богом. Равночувствующий свою божественность станет искать опоры и обретет ее после шестого дня в общении с Богом, Имя которого не произноси напрасно – это начало высших Заповедей.

Кто возлюбил вся, равенством определив свое место в Мире Бога, не потревожит пустоту беспричинным и бессмысленным произнесением Имени Его, как не тревожит рыбак гладь вод, в глубинах которых внимательная и осторожная рыба ищет корма, а не погибели себе. Чем чаще говоришь слово, не наполненное ничем, тем скорее слово сие превратится в ничто. Равный Богу не поднимет на герб свой пустоту, но сохранит в сердце Всенаполненность, рыбаку же, шлепающему по воде в ожидании поклевки, ждать вечность.

Мой друг, мы подле вершины, и вторая заповедь: Не сотвори себе кумира. Кумир – это доминанта, он нарушает равенство. Через вторую заповедь Творец предупреждает о дисбалансе. Сотворение кумира – введение в энергетическое уравнение Вселенной члена, больше единицы. Неравенство локальных взаимоотношений искривляет Мир Бога, искажает Истину. Равенство с ближним дает равенство с Богом и исключает присутствие во Вселенной кого-то выше любой ее составной части по сути.

Если сейчас, возлюбленный мой читатель, ты готов убрать со стола бюст Наполеона и снять со стены постер Битлс, значит мы достигли вершины нашего путешествия: Я Господь твой, и не будет других.

В этой первой и самой важной заповеди сам Творец поставил знак равенства между Собой и тобой, Его творением, Его частью, Его Любовью.

Начни снизу, мой великолепный читатель, и поднимешь себя вверх.

Старец

От чего же, мудрец, моя жизнь такова?

От того, что ко мне за советом пришел.

А к кому же, мудрейший, идти мне тогда?

Возвращайся к тому, от кого ты пришел.

1

Сколько раз посох Старца ударил о твердь, столько же звезд возникло на небесном куполе. Когда он прошел полмира, южное полушарие обрело свои созвездия в том порядке, который известен нам теперь, а осилив вторую половину, посох озарил северную часть небесной сферы обеими Медведицами, красавицей Кассиопеей и холодными Волосами Вероники.

Мир как неизведанное закончился для Старца вместе со всеми его дорогами, пыльными трактами, мощеными улицами, нехожеными тропами, горными проходами, морскими путями и воздушными коридорами. Он вернулся туда, откуда начал свое Путешествие. Многое ли за это время видели его слепые по природе глаза? Ничего. Но Старец знал мир лучше кого-либо, ибо смотрел на него сердцем, ощущая краски и образы не в отраженных лучах, а обмениваясь корпускулами истины с сердцами предметов, составляющих Мир.

Много ли звуков на Пути восприняли глухие от рождения уши его? Все звуки, что наполняют Мир, прошли через сердце Старца и, не услышав ничего, он воспел симфонию жизни так точно, что мог заселять далекие звезды, запущенные в их термоядерном пульсировании прикосновением его посоха.

Сделав последний шаг в исходную точку и опустив посох, – в этот момент появилась в небеси Полярная Звезда – Старец прозрел и обрел слух. С удивлением он разглядывал новый для него Мир, искаженный полутонами, искривленный полутенями, скрывающий суть за оболочкой, прячущий острые клыки под овечьей маской, а страх – за начищенным до блеска забралом. Старцу было ведомо все, что есть в этом Мире, но сейчас он чувствовал себя младенцем, открывшим глаза для первого взгляда вместе со ртом для первого крика, и крик этот плотным пыжом застрял в горле его.

Начиная свой Путь стройным юношей, он завершил его Старцем. По мере истирания посоха сгибалась и спина его, ибо руки Старца ни на миг не выпускали звездорождающей опоры. Согбенный то ли под грузом сотворенного, то ли от увиденного открывшимися очами, потрясенный Миром, он выдохнул «Как же это?» и, выпустив из рук посох, сделал шаг назад…

2

Великий Лес спрятал в самом сердце своем одинокую скалу: укрыл ее от солнечных лучей и любопытных глаз еловыми ветвями, окружил болотами с армией злющей мошки и утробными стонами трясины, что гонит мурашки по коже и вздыбливает волосы на голове, затянул подходы паутиной с мохнатой стражей, таращащей свои красные, недобрые глазищи и нетерпеливо почесывающей многочисленные лапы.

Пустил Лес к скале только родничок с водицей кристальной да Старца, который, постелив в пещере лапник, остался здесь навечно делить собственное одиночество со всеми желающими, а таковых оказалось двое – солнечный лучик днем да Полярная Звезда ночью.

Так и коротал обитатель пещеры дни свои, счета которым не вел, потому как отмерял жизнь не сменами светил на небе, а Словом сказанным, но обмолвиться им пока было не с кем, так что День его был только в начале, вот и весь счет.

Как-то раз, иссохнув нутром, Старец выполз из пещеры и, став на колени у ручья, собрался напиться. Едва поднес он губы к воде, как навстречу ему из ручья высунулась голова форели.

–– Вот чудеса! – воскликнул Старец, отпрянув от неожиданности назад.

–– Никаких чудес, – спокойно ответила форель, поблескивая на солнце радужной чешуей.

Следует помянуть, что Старец был слеп и глух и, возможно, именно поэтому прекрасно слышал форель, которая продолжала:

–– Думаешь, у меня гипоксия? Да нет, увидела тебя и решила поговорить.

Старец радостно закивал головой и спросил:

–– У тебя есть имя?

–– Форель, – представилась форель.

–– А я … – начал было Старец.

–– Знаю, знаю, ты – Старец, – торопливо шевельнула плавниками рыба, – в Лесу тебя знают все.

–– Хорошо. – Старец улыбнулся. – Хочешь спросить о чем-то?

Форель мотнула под водой хвостом.

–– Да. Что испытывает человек, который, поставив сети, вытаскивает меня из воды на берег, вспарывает брюхо, предварительно постучав моей головой о камень, чтобы не трепыхалась и не мешала ему убивать меня? Какие чувства наполняют его, вываливающего мои внутренности на песок, лишающего возможности родиться на свет тысячам мальков?

Старец покачал головой и с трудом ответил пересыхающим ртом:

–– Я не знаю, я не делал этого.

Сторонний наблюдатель, доведись ему прорваться