Из тьмы - Николай Золотарёв-Якутский

Уосук не сразу разглядел мать, хлопотавшую у очага. Он догадался о том, что она дома, по легкому вздоху, вырвавшемуся из ее груди. Елена торопливо вытерла руки, подбежала к сыну и расцеловала его.

— Сыночек мой! Вернулся! Ты не поедешь больше в свою школу?

— Нет, мама! Я ее окончил! — ответил Уосук.

— Слава богу! Слава богу! — заплакала Елена.

Нагнув голову, чтоб не ушибиться, в юрту шагнул Разбогатеев.

— Мама, — смущенно произнес Уосук, пытаясь освободиться из объятий матери, — это Николай Алексеевич Разбогатеев.

— Купец, что ли?

— Он.

От людей, ездивших в город, Елена много раз слыхала о Разбогатееве и его лавке.

— Зачем же приехал к нам такой большой тойон?

— Меня привез.

— Тебя? — поразилась Елена. — Однако, какой добрый тойон! Он, верно, едет куда-то дальше?

Уосук промолчал. Радостно-возбужденная мать бросилась снова к очагу. Она нанизала на рожон свежих карасей и поместила поближе к огню, чтоб быстрее жарились. Затем разгребла угли и поставила на них полный воды чайник. Торопясь угостить сына и прибывшего с ним купца, она достала из туеска кусочек кирпичного чая и принялась крошить его ножом.

— Иосиф, скажи матери, пусть припрячет свой чай. Я дам другого, лучшего, — сказал внимательно наблюдавший за всем Разбогатеев.

Уосук перевел его слова. Обрадованная Елена тут же убрала свою единственную драгоценность. Тойон оказался не только добрым, но и щедрым. Но еще большее удовольствие ощущала она оттого, что ее сын так свободно и спокойно, не стесняясь, разговаривает с купцом по-русски. В тот миг не было на свете матери, счастливее ее.

— Скажи кучеру, чтоб принес ящик с провизией.

— Хорошо!

Уосук помчался исполнять поручение. Через минуту в юрту вошел кучер. Он поискал глазами, куда поместить тяжелую ношу, и наконец поставил ящик на скамейку возле Разбогатеева.

Купец достал кирпич чая в золоченой бумаге и протянул его Елене.

— Завари, хозяйка, вот этим, — улыбаясь, сказал он.

Кучер между тем раскладывал на столе дорожные припасы купца, доставая их из ящика, как из рога изобилия. Сраженная великолепием снеди, Елена никак не могла решить, что ей делать с карасями: оставить на столе или убрать подальше. Все же она решила, что неудобно угощать такого важного тойона одним кипятком. «Чай ведь тоже его!» — пробормотала она.

— Ба! Оказывается, мой сын приехал! — послышалось от двери. Это вернулся с озера Никифор. — А этот тойон — купец Разбогатеев? Я его знаю. Он как здесь оказался?

— Приехал к нам по делу, — уклонился от ответа Уосук.

— По какому делу?

— Сам скажет… Николай Алексеевич, — перешел на русский язык Уосук, — это мой отец Никифор.

— Добро! Проси его к столу, — оживился Разбогатеев.

Он молча кивнул кучеру, и тот извлек из ящика длинную черную бутылку. Разбогатеев выбил пробку и налил вина в чашки, приготовленные Еленой для чая.

— Хозяин! Хозяйка! — зычно позвал он. — Прошу не побрезговать!

— Что это тойон купец вздумал нас поить? — тихонько спросил Никифор сына, вертя в руках чашку с вином.

— Не знаю, — покраснел Уосук.

— Никифор и… как зовут мать?

— Елена.

— Никифор и Елена! Я очень рад, что ваш сын с отличием окончил училище, что он такой способный. Давайте выпьем за это!

Уосук повторил те же слова по-якутски. Хозяева переглянулись. Сердца их замерли от восторга.

— Вот видишь, жена, а ты боялась отпустить сына на учебу! — назидательно сказал Токур.

Елена хотела было напомнить, что и сам он, как мог, сопротивлялся воле наслежного собрания, но воздержалась. Она без слов пригубила вино. Никифор выпил залпом. Разбогатеев вновь взялся за бутылку.

— Поднимаю чашу за то, чтобы Иосиф учился дальше!

Не дожидаясь, пока сын переведет слова гостя, Токур опрокинул в рот вино. Уосук тихо передал, о чем говорит Разбогатеев.

Никифор удивился.

— Что такое? Еще учиться? Разве шести лет мало? Тойон купец, — повернулся он к Разбогатееву, — ты же сам сказал, что Уосук хорошо окончил школу. Зачем же ему еще учиться?

— Пора ему и дома пожить, — окинула сына ласковым взглядом Елена.

— У вашего сына большие способности. Нельзя их в землю зарывать.

— А сколько еще учиться?

— Самое малое шесть лет.

— О, тойон купец, какая тогда нам польза от его учености? Мы, пожалуй, шести лет и не протянем. Помрем, — махнул рукой Токур.

— Надо не только о себе думать, но и о сыне.

— Может, ты и прав. Не к лицу мне спорить с тобой. А что, его и дальше казна кормить будет?

— Нет.

— Ну, тогда и разговора быть не может. Где он возьмет денег, чтобы жить в городе и платить за учебу?

Токур вроде бы даже обрадовался, что казна больше не будет поддерживать его сына.

Разбогатеев решил идти напролом.

— Я выучу твоего сына. Отдай его мне!

— Как отдай? — растерялся Никифор. — В услужение?

— Нет. Я его усыновлю.

Никифор уставился в богача.

— Э-э… как это понимать? Значит, мой сын вроде станет твоим?

— Ну да.

— А какая мне от этого польза?

— Ты прежде подумай о пользе сына. Он выучится, никогда не будет бедняком!

— Он мне и самому нужен. Писарь не даром служит — за деньги. Его жалованье в хозяйстве лишним не будет.

— Ну и сколько тех денег? Годовое жалованье писаря всего-навсего двадцать пять рублей. Как говорится, кот наплакал. У нищего и то больше в суме!

— Для тебя, тойон купец, это, конечно, не деньги. А для нас, бедняков, двадцать пять рублей — целое богатство, — возразил Токур.

— Но я же не собираюсь брать твоего сына даром. Я тебе заплачу, — внушительно сказал Разбогатеев.

«Шутит, что ли, тойон? Неужели в самом деле хочет купить сына?» — соображал рыбак. Никогда он не слыхал, чтобы кто-то продавал своих детей. В найм отдавали сплошь и рядом, даже совсем маленьких и слабых. Отдавали за мешок муки, за полпуда масла, а то и даром — за прокормление. И разве это не было той же продажей? Однако ребенок считался при этом сыном своих родителей, хотя далеко не всегда можно было получить его назад.

Интересно, сколько отвалит купец? У Никифора язык не поворачивался спросить. Он взглянул на Елену. Та сидела ни жива ни мертва. Ей хотелось кричать, выть, царапаться — любым способом отстоять сына. Но она не имела права голоса.

— Я дам сейчас же пятигодичное жалованье писаря. Куплю тебе корову, две. Товару дам. Согласишься — станешь для меня не чужим человеком. Ну как?

Вечная нужда приучила Токура не упускать любой возможности. Сколько горя пришлось ему, невезучему, хлебнуть! Сколько раз только община спасала его от голодной смерти! Сколько раз мечтал он о чуде, о богатстве! И вот удача сама плыла ему в руки. Единственное, что его удерживало, — стыд: что скажут люди!

— Зачем усыновлять? Бери его просто так и делай с ним что хочешь. Пусть будет твоим работником, — наконец сказал он.

— Нет. Чужого ребенка учить не буду. Зачем? У меня своих двое.

— Для чего же он тебе понадобился?

— Это мое дело., Но повторяю: иначе, как на усыновление, я не согласен.

— Ладно. Пусть будет по-твоему! — рубанул рукой по столу Токур.

— Нет! Нет! Не отдам сына! Душегубы! — завопила Елена, бросаясь к сыну. — Я его родила, не ты! Он — кровь моя, жизнь моя, сердце мое!

— Цыц! Замолчи, дура! Благодарить надо тойона купца за то, что он нашего парня усыновит. Пойми это своими рыбьими мозгами!

— Передачу Иосифа оформим завтра по закону, — сказал Разбогатеев. — Согласен?

— Да, да!

— А мать, кажется, против? — лукаво усмехнулся купец.

— Что с нее возьмешь! Недаром говорят, что ум женщины короче ее волос.

— Волос долог, ум короток. Так и у нас говорят. Ну что ж, еще по маленькой?

Кучер достал из ящика вторую бутылку.

Супруги всю ночь не могли успокоиться. Елена поминутно всхлипывала и стонала. А Никифор больно толкал ее в бок и приглушенно, чтоб не разбудить важного гостя, зло шептал:

— Не хнычь, дура! Радуйся, что так повезло. Не грудной же Уосук! Если любит нас, не забудет. А захочет уйти — ничем не удержишь!

— Бесстыжий, бесстыжий! — убивалась Елена. — Родного сына продать. О боже мой, на чем разбогатеть вздумал!

Ей казалось, что без сына для нее остановится солнце.

Не спал и Уосук. Иногда ему хотелось тут же разбудить Разбогатеева и заявить, что никуда не поедет. Но в то же время он чувствовал: воспротивься родители его желанию учиться — сам уйдет, без всякого Разбогатеева.

Утром все встали рано. У Елены глаза распухли от слез. На купца она не смотрела. А Никифор, наоборот, был бодр, весел и угодлив.

Он сам вместо кучера принес с телеги Разбогатееву полотенце и мыло, сам поливал на руки купцу.

— Ну что, осталось подписать договор? — спросил, вытираясь, Разбогатеев.