Тим из Древесных Звонов - Алинкком
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проглотив последнюю из своих долек, Тим глянул на брата. Тот жевал, уставившись куда-то в сторону. Свет от одежды Соны очерчивал его жёсткое напряжённое лицо, набрасывал тени, и Тиму подумалось, что Вит кажется не повзрослевшим, а постаревшим. Шестнадцать лет, всего год как творец. На груди, поверх чёрной рубахи, — насыщенно-синий камешек, подвешенный на верёвочке. Когда-то этот камень был прозрачным; дядя Ян и тётя Асмань бережно хранили его во времена витовского детства, а затем прикрепили к крышке сундука. Вит творил Тихие Ночи, а небесный камешек постепенно приобретал окраску, подходящую создаваемому миру. Отец однажды объяснял Тиму, что камень таинственно исчезает, когда творцу исполняется двадцать лет. А до тех пор этот дар высших сил можно таскать с собой повсюду — не только как украшение, но и с практической пользой, ведь в памяти камешка записываются все события, происходящие с творцом…
Тим подумал, что нужно снова завязать беседу. Например, поведать о творческих неудачах. Или о своём первом странствии между мирами. Жаль только, что рассказ прозвучит так, будто карабканье по сосне Тима глубоко разочаровало. А может, спросить о том, как поживает Вит в Тихих Ночах? В смысле, чем питается, чем занимается…
Нет. Есть более надёжный способ разговорить Вита.
— А как вообще дела у Соны, есть успехи? — равнодушно спросил Тим.
Сестрёнка пару мгновений смотрела на него выжидающе. Услышала своё имя и решила, видно, что обращаются к ней.
Вит зевнул и едва заметно оживился.
— Ей недавно тринадцать исполнилось. Знаешь, подростковый возраст ведь у многих проходит непросто. А у таких, как Сона, — тем более. Это, кстати, и стало поводом к тому, что мама и отец разорвали Солнечные Снега на два отдельных мира.
— Как это?
Вит поджал губы. Опустил голову, а затем вдруг встрепенулся. Коснулся тёмно-синего камня на груди.
— Вообще, Тимка, я могу не рассказать, а показать, как всё было в прошлом году, когда родители собирались расстаться. Мне так даже легче будет. Конечно, если тебе интересно.
— Очень, — мертвенным голосом подтвердил Тим. Вит подобрался поближе и нацепил верёвочку ему на шею.
Тим тихонько ойкнул, а в следующее мгновение стал Витом.
Не в прямом смысле, конечно. Не полностью. Тим прекрасно понимал, что продолжает сидеть на полу в витовской комнате, чувствовал лёгкое неудобство в затёкшей левой ноге, ощущал на руках липкие полоски светоцветного сока и знал, что Вит и Сона рядом. И всё-таки какая-то часть Тима очутилась в Солнечных Снегах, чтобы глазами Вита увидеть его воспоминания.
Вот он стоит на крыльце дома. У него длинные жилистые руки с обкусанными ногтями и почти лысая башка. Рубаха со штанами совсем погасшие, и это ясно указывает на то, что в душе его темно и грустно. А мир вокруг невозмутимо живёт и радуется — так было во времена, когда Вит считал, что у него лучшие во вселенной родители, так происходит и сейчас, когда вера в любовь между папой и мамой сильно пошатнулась. Мощным искристым потоком льётся с небес золотой свет, играет переливами в поспевающих колосьях. А поле шумит, облитое благотворным солнечным ливнем, и где-то далеко в горах протяжно кричат орлы. Он закрывает глаза, веки дрожат. Всё хорошо, говорит он себе. Живут Солнечные Снега, живём и мы сами. Всё в порядке.
— Ма-а! — слышится требовательный крик из дома. А затем грохот. Сона опять недовольна. Снова лупит кулаками по стенам. Большая стала, сильная. Вот вроде спокойная, но иногда как начнёт вопить…
Скрип двери. Кто-то выходит на крыльцо и замирает рядом. По тяжёлой одышке Вит узнаёт отца.
— Что ты здесь торчишь? — недовольно вопрошает тот. — Шёл бы всё-таки матери помог. Она никак не может заставить Сону купаться. Или иди в сундук нырни, для кого мы с матерью его делали?
— Я сотворю мир, пап, — тихо отвечает Вит. У него лопается пересохшая нижняя губа; Тим чувствует это так же отчётливо, как свою затёкшую ногу.
— Когда? Ты вдохновение ждёшь, что ли? Так оно во время работы приходит. И что вообще за неуважение: разговаривать, зажмурясь?
Да, действительно. Вит открывает глаза. За последний год он вытянулся ещё сильнее, и отец стал казаться каким-то маленьким. Вот и теперь: глядит снизу вверх, поправляет поредевшие чёрные усы, вздыхает. Забавно: когда Тим глядел на дядю с высоты своего роста, тот казался ему внушительным и величественным, а сейчас…
— Я слышал, что творить лучше всего в добром расположении духа, — говорит Вит. — Иначе есть риск создать печальный мир, не особо пригодный для жизни. Вот его-то, доброе расположение духа, я и жду.
Бах! Очередной удар по стенке, возмущённое верещание Соны. Может, пойти помогать маме? Она, конечно, попросила, чтобы Вит с папой вышли, поскольку их Сона вообще не слушается, но всё же.
— Боюсь, это пустые надежды, — ёжась, бормочет отец. — Сынок, тебе своей жизнью пора жить. В своём мире. Невесту найдёшь, дети родятся. Нормальные здоровые ребятишки. А Сона… Ну, так уж вышло с ней. Ничего не поделаешь.
— Раньше ты говорил, что к пятнадцати годам она будет здорова. Благодаря занятиям.
Ливень сходит на нет. Колосья выпрямляются, роняют капли, сверкающие всеми цветами радуги. Огненное солнце клонится к закату, небосвод пылает. Вот-вот взойдёт другое светило, холодное и бледное, и тогда Виту станет легче. Он устаёт в последнее время от яркого света.
— Вит, я думал так, пока не началось… Вот это всё. Никто ведь не ожидал, что в подростковом возрасте она станет такой буйной.
От удара дрожит оконное стекло.
— Ой, пап, пойдём поможем. Хватит, я уже боюсь за них обеих.
Вит срывается с места, одним прыжком оказывается у двери в дом. Сзади вдруг раздаётся свист. Такой бывает, когда отец призывает горного орла.
— Папа? Ты улетаешь куда-то?
Взметая брызги и холодный ветер серебрящимися крыльями, у самых ступеней приземляется крупная, чуть растрёпанная птица. Сверкает горящими синими глазами, приветственно щёлкает загнутым клювом. Отец начинает взбираться ей на спину. Слегка неуклюже, соскальзывая. Когда же наконец он усаживается, уперев ноги в птичьи бока, то оглядывается на Вита сверху вниз.
— Извини, сынок, мне по делам нужно отлучиться в один мирок. Ждал, пока дождь кончится. Надеюсь, вы сумеете искупать Сону.
И улетает. Как красиво смотрится белый орёл в лучах восходящего бледного солнца. И всадник на нём — крохотный человек в ослепительно сияющих одеждах. Если бы он на
