Тим из Древесных Звонов - Алинкком
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Вот почему ты теперь такой бледный и зеваешь всё время… Из-за своего мира.
— Зато я научился зевком разные чувства выражать, заметил?
Они вернулись к тюфякам, осторожно обойдя стол. Тим почувствовал, что наконец-то ему хочется спать.
А приснились ему разные миры, собранные в один общий. Светили в небе два солнца — бледно-золотое и пылающе-красное. Под ними с шумом и плеском летело море — стая живых волн. Меж звенящих дерев бродили каменные звери, свистел ветер, а дальше чернели дремучие леса и ледяные озёра. Там бесшумно носились громадные белые птицы.
Наяву тем временем начался дождь, быстро переросший в ливень. Он шёл до самого утра, но пару раз вдруг смолкал вместе с морем и лесом. В тихие эти моменты Тьма, дремлющая до поры, распускала кривые щупальца и поглощала небесно-морской кусочек. И снова лился дождь, шумело и пузырилось море, звякала сосна-проводник… Тим и Вит спали на белых тюфяках в крохотной тёмной кухне, возле деревянного узорчатого сундука. А где-то рядом, в комнатах, которые похожи на маленькие миры, спали прочие одиннадцать человек. Хлопнула, скрипнула оконная створка. Кажется, окно открылось — шум моря стал громче. Надо бы встать, закрыть…
***
Проснувшись, Тим обнаружил себя летящим над морем. Решил, что всё ещё спит, но холодные брызги, слепящие блики на воде и бьющий в лицо рассветный ветер напрочь отмели эту мысль. Не бывает снов с настолько яркими ощущениями.
Летел Тим не сам по себе. Его за поднятые руки тащила волна. Маленькая. Ей явно непросто было лететь с таким грузом, и полёт был петляющий. Волна то снижалась, так что Тим по колено погружался в море, то бросалась ввысь. Бешено разбрызгивала капли; Тим жмурился, отплёвывался, дрожал. Но не вырывался: разве есть смысл спасаться от одной волны, чтобы рухнуть в целое море? А оно, похоже, не видит ничего плохого в том, что один мелкий клочок воды тащит человека неясно куда…
Как вообще это произошло? Тим смутно вспомнил: порыв ветра под утро распахнул окно, Тим хотел закрыть, но вновь провалился в сон. Видно, через окно волна и проникла в дом. Тихо схватила спящего Тима и утащила. Куда? Зачем? Видел это кто-нибудь или все беспробудно спали?
Вдруг впереди показался берег. Узкая полоска суши становилась всё ближе, и чем ближе, тем шире и больше, пока наконец не оказалась огромным островом с песчаным побережьем, ограниченным густым шелестящим лесом.
Едва добравшись до земли, волна пошла на посадку. Странные ощущения, когда тебя несёт летящая вода, но ещё страннее, когда она, мгновенье назад обволакивающая твои руки цепкой хваткой, вдруг начинает утекать сквозь пальцы.
Тим шлёпнулся на влажно чавкнувшую кромку моря. Поднялся, покачнулся, бегло огляделся. С одной стороны темнел лес, с двух других — бесконечно тянулось побережье, пустынное и однообразное. Тим повернулся к морю и вгляделся вдаль, щуря воспалённые глаза. Волны, волны, волны… Плещутся, пенятся, перемигиваются искрами. Набегают на далёкую чёрную стену — Тьму. Тим смотрел на море долго-долго, никак не желая поверить в то, что скалы с белым домиком отсюда не видно. Он даже не сразу почувствовал, что волна висит у него над головой и сыплет колючими брызгами, будто сама не знает, что делать дальше.
Тим вздрогнул, выдохнул сквозь зубы и подпрыгнул, пытаясь ухватить волну.
— Эй! Отнеси, где взяла!
Хорошее занятие — воду ловить! Волну, которая выскальзывает меж пальцев, взмывает всё выше в светлеющее небо. Тим прыгал, скользил, падал, вновь отталкивался от влажной земли.
В очередной раз поскользнувшись и шмякнувшись, Тим обхватил левую лодыжку и заскулил. Одновременно с этим из леса донёсся звон. Тим подумал, что это ему от боли чудится, будто деревья звенят. Но тут в звон вплёлся певучий девчоночий голос:
— Волнушка! Где тебя носит?
Волна, снизившаяся было над Тимом, с плеском бросилась в лес. Тим остался лежать скрючившись. Волны тихо шелестели, набегая на берег и, кажется, намеренно огибали Тима. Да, нескучно начался день. Родители проснутся и кинутся разыскивать сына. Ни за что не догадаются, что он валяется на далёком берегу, о существовании которого, возможно, знал один только дед… Да не только мама с папой, его поисками озаботятся ещё и Митр с Лимой и синекожими мальчишками, Киф, баба Дивна со своим сыночком, тётя Асмань, а Вит, наверное, чуть не помрёт от беспокойства…
Песок заскрипел под быстрыми шагами. Над Тимом кто-то склонился. Длинные чёрные волосы, большие изумлённые глаза, синее узорчатое платье. На плечах девушки, будто воротник, лежала та самая волна. Волнушка.
— Что с тобой? — В певучий голос проникли звонкие нотки беспокойства.
— Упал, ногу повредил, — чуть ли не прохныкал Тим.
— Волнушка, лечи! — неожиданно звучно и властно скомандовала девчонка.
Волна взлетела с её плеч и приятной прохладой обтекла тимовскую лодыжку. Мгновение, второе — боль исчезла.
— Порядок? — осведомилась девчонка.
Тим медленно поднялся. Сделал пару шагов, подпрыгнул. И ещё раз. По лицу его растеклась счастливая улыбка.
— Если ты сейчас опять упадёшь, Волнушка не сможет помочь. Она уже совсем без сил, бедняжка.
Волнушка, снова занявшая место на плечах хозяйки, издала усталый плеск. Девчонка изящно уселась на песок. Щурясь и разглаживая складки на длинном тёмно-синем платье, представилась:
— Меня зовут Назик. Ты из другого посёлка?
Восторг от чудесного исцеления схлынул, и Тиму стало неловко, что он скакал и лыбился, как дурень. Он шмякнулся рядом с Назик, случайно усевшись на краешек подола. Девчонка невозмутимо поправила платье, а Тим, смутившись ещё сильнее, сосредоточенно уставился на море и далёкую Тьму.
— Почти. Из другого мира. Звать Тим.
Тиму показалось: сейчас у Назик от удивления глаза выпадут. Он усмехнулся, но тут же поглядел на новую знакомую с не меньшим изумлением. А потом они одновременно заговорили:
— Из какого ещё другого мира?
— Здесь есть посёлок?
— Так, стой! — властно произнесла Назик. — Кто ты такой и как попал сюда?
— Я внук творца этого мира. Он умер. — Тим кивнул в сторону Тьмы: — Его родственники собрались на поминки. Меня твоя Волнушка сюда притащила. Вынесла спящего из окна. Зачем, не знаешь?
Назик вдруг покраснела.
— Понимаешь, мне пятнадцать, — сказала она, разглядывая узоры на локтях. — Родители говорят, чтобы я уже начинала думать о том, кто
