Изверг Род - Гилберт Соррентино

У ног мальчишек — дюжины две маленьких вареных бледно-розовых крабов. Пацаны знают этих крабов, их можно поймать с причала на 69-й улице на тухлое мясо. Каждый крабик размером с монету в пятьдесят центов. Никто этих крабов не ест. Никто их не варит. Но Большой Микки сварил. Мальчишки молчат и тупо смотрят на крабов. Каждому известно, что крабы питаются трупами, дерьмом и отбросами.

Большой Микки надвигает козырек кепки еще ниже на лоб и говорит, что ждет, когда Род, великий гурман, начнет поглощать этих вкусных крабов, эти морские деликатесы. Благословенна щедрость господня! Мыском тяжелого ботинка из исправительной колонии он подталкивает двух-трех крабиков поближе к Роду и предлагает, раз уж крабы совсем маленькие, есть их целиком, с панцирем и всем остальным. Да раз плюнуть. Он улыбается и говорит, что мотовство до нужды доведет. Род смотрит на крабов, они кажутся ему до жути живыми или полуживыми. Некоторые по-прежнему сине-зеленые.

Большой Микки говорит Роду, что ждет, что ему известно — Род не какой-нибудь там дерьмовый трепач, что Микки не любит, когда его дурачат. Большой Микки говорит, он просто ненавидит такие вещи! Его это бесит. Род вспоминает, как Большой Микки раздел одного мальчишку на пустыре, засунул ему в задницу ветку и заставил идти домой голышом. Он вспоминает, как Большой Микки рыбным ножом начисто срезал одному парню волосы. Вспоминает, как Большой Микки свесил одного пацана за запястья с крыши многоэтажки Уоррена. Как Большой Микки из-за угла ударил венгера-управля-ющего кирпичом прямо в зубы. Как Большой

Микки заставил одного мальчишку выпить полбутылки краденого виски. Как Большой Микки насмерть зарезал ножом бродячую собаку. Он помнит, как Большой Микки проделывал мерзости с одной девчонкой, а ее младшего брата заставил смотреть. Род знает, что Большой Микки — это бич, наказание господне.

Большой Микки скручивает еще цигарку, пальцы ловкие, губами за красный шнурок придерживает кисет с «Булл-Дурэм». Когда Большой Микки прикурит, Род, надо полагать, уже будет наслаждаться морепродуктами, этим гребаным рыбным обедом. Потрясающе тихо рассмеявшись, Большой Микки злобно пинает Рода в голень, дабы подчеркнуть свои слова. Род берет крабика, пацаны таращатся, Большой Микки зажигает спичку о ноготь и приторно лыбится.

Уже не впервые Род подозревает, что никакого Бога нет. Такого, что любил бы Рода, — нет. Хотя у Большого Микки, у бабули Бог есть.

Двенадцать

Бабулины десерты Род ненавидит, как и большую часть того, что она порой называет закусками. Бабулины десерты — сахарное печенье, бабуля заставляет мать покупать его в «Вулворте», Роду кажется — целыми тоннами. Бабулин десерт — несвежее миндальное печенье; черствое шотландское песочное печенье; желе, что через два дня покрывается толстой резиновой коркой; рисовый или хлебный пудинг, где так мало изюма, корицы и сахара, что о них и говорить не стоит.

Сахарное, миндальное и песочное печенье сделано из песка, гравия, грязи, гальки, золы и битого стекла. Желе — не что иное, как подслащенный зельц, покрашенный в кричащий зеленый, красный, оранжевый и отвратительный бледно-желтый, похожий на мочу. Рисовый пудинг, понятное дело, варится из кучи белых тараканов, а хлебный — из какой-то слизи, которой и названия-то нет.

В крайне редких случаях Род вроде как негативно оценивает тот или иной десерт, особенно если десерт черствеет от старости. На эти замечания, пусть беспредельно кроткие, бабуля неизменно отвечает тирадами о губительной нищете и работном доме, рассказами о нищей молодости, когда целую неделю она в рот ничего не брала, кроме жареной банановой кожуры, перечислением героических трудовых подвигов, что совершает дедушка, дабы заработать денег хоть на какую-то еду вообще, скрытыми и прозрачными намеками на чертову благотворительность в отношении Рода и его матери, рассуждениями о том, чем бы они перебивались, окажись, не дай бог, на улице, необязательными отступлениями касательно отца-лодыря и его шлюхи, которую отец смеет выдавать за жену, помилуй, господи, сукиного сына! а также обращениями непосредственно к Иисусу, богоматери или святому семейству с просьбой смилостивиться и простить неблагодарность, а равно и бесстыдство.

Роду ничего не остается, только вечно есть десерт.

Или отказаться от десерта. Вообще.

Однажды вечером за ужином, когда бабуля наблюдает за раздачей лимонного желе, которое мать накладывает ложкой из неглубокой миски, где всегда хранится студенистый кошмар, Род говорит, что десерта не хочет, спасибо. Мать спрашивает, здоров ли он, нет ли у него расстройства желудка или температуры, а Род уверяет, что с ним все в порядке. Бабуля говорит, что оно, черт возьми, и к лучшему, она в жизни не встречала мальчишки, что так часто болеет в этом возрасте. Происшествие забыто, и ужин по традиции уныло закругляется. Бабуля пьет чай из блюдца, пукает и бранит соседей. Дедушка читает воняющую помойкой газету, которую умыкнул с буфетной стойки, мать моет посуду и наводит чистоту в кухне, а Род сражается с непостижимым домашним заданием.

Назавтра вечером Род отказывается от своих четырех печенюшек из «Вулворта». Теперь мать щупает ему лоб и настойчиво расспрашивает о самочувствии, но Род вновь заверяет ее, что с ним все прекрасно. Неожиданно он вдохновенно говорит, что сестра Теодосия рассказывала в классе, будто вещи, которые дети любят, — десерт, например, — можно пожертвовать Богу во искупление грехов тех, чьи души пребывают в чистилище. Бабуля уже злится на Рода, в ней кипит тщетный, беспричинный гнев, она цыкает зубом, а потом сообщает, что монашки могут кудахтать о чем угодно, живут, как куры в курятнике, откуда им, во имя всего святого, знать о жертвах, если они жрут свои поганые ростбифы, пюре с кучей подливок, стейки на любой вкус, отбивные котлеты и взбитые сливки, и носят белье из чистого шелка, именно, прямо на коже? Но мать улыбается Роду, а дедушка говорит, что немного силы воли еще ни одному мальчику не повредило. Бабуля ворчит и так пристально смотрит, что ее взгляд прямо обжигает Роду висок. Он не смеет обернуться. В тот вечер в постели все тело Рода вдруг сотрясает дрожь. Кошмарную секунду он боится, что сейчас заорет и злобно расхохочется. Пенис зудит, вздрагивает, твердеет. Сплошь тайна и тишина.

Род по-прежнему строго и смиренно постится в псевдорелигиозном воздержании, и несколько дней спустя на столе во время чаепития чудесным образом появляется бисквитный торт с шоколадной глазурью. Из «Эбингера»! Бабуля отрезает три больших куска, раскладывает по тарелкам себе дедушке и матери, а Род пьет чай с идиотски блаженной, насколько позволяют его грубые невыразительные черты, физиономией. Он старается изобразить полудебильность