Уходящее поколение - Валентин Николаевич Астров

…Близилась весна и с ней пора глухариных токов. Мечислав, лесничий, большой друг и одноклассник по пензенскому реальному училищу, которое Костя окончил в 1916 году после ареста в Еланске, этой зимой слал ему письмо за письмом, зазывая к себе в северные леса, где они однажды вместе охотились. В Москве Пересветов, как ни хотелось ему поскорее «зарыться» в библиотеках и архивах, все еще продолжал «жить газетой» и не мог до конца разобраться: следовало ли ему уходить из «Правды»? Это выбивало из колеи. Не вредно бы дать отдых нервам, сменить хотя бы на время обстановку. И он телеграфировал Мечику, что выезжает.

За день до отъезда ему позвонил Сандрик Флёнушкин, единственный Костин друг из бывших икапистов, работавший экономистом в Госплане СССР. В институте они были партнерами по баскетбольной команде, а потом вместе ездили в научную командировку в Берлин. Узнав, куда Костя собирается, Флёнушкин загорелся желанием сопутствовать ему в глухариной охоте, о которой слышал столько любопытного.

— Ружья у меня нет и не надо, мне лишь бы по лесу пошататься, — говорил он. — На охоте никогда не бывал, а городская суетня осточертела… В Госплане договорюсь, на несколько дней отпустят.

— Ружье-то мы тебе достанем, не у Мечислава, так у кого-нибудь из его лесников, — отвечал Костя, обрадованный этим звонком. — И сапоги тоже. Только вот осилишь ли ты ночное шлянье по топкому весеннему лесу?

— Клянусь! Ни одной жалобы от меня не услышишь. Заранее готов на любые испытания.

Словом, поехали вместе, Костя в охотничьем снаряжении, а Флёнушкин в городском костюме и штиблетах. Днем не отходили от вагонного окна, любуясь беспредельными лесами, которые, точно волны морского прибоя, то подступали к железнодорожному полотну, то открывали взору поля, наполовину еще заснеженные.

Ехали весело, — смуглый долговязый Сандрик, никогда не унывающий острослов, в роли дорожного спутника был незаменим.

Мечислав принял гостей в своем сосновом доме посреди лесной поляны такой же крепкий, веселый, краснощекий и рыжебородый, как три года тому назад. Не менее радушно, чем Костю, встретил он его спутника. Гости явились как раз к обеду, и на стол им по тарелке жирных горячих щей подала молодая женщина в деревенском сарафане. Краснея до ушей, Мечислав представил ее как свою жену. Эта неожиданность порадовала Костю; он знал, что его старый друг столько лет мучился неразделенной любовью к их общей знакомой певице, бывшей пензенской гимназистке. Когда Татьяна Ивановна вышла за вторым блюдом, Мечик сказал:

— Извини, Костя, я тебе про нее не написал. Дочь лесника. Не ахти как образованна, четыре класса только и закончила. Но славная, заботливая, мы с ней недавно слюбились… Ей-богу, чувствую себя счастливым, даже не ожидал этого! Про Соню и вспоминать перестал, да, собственно, и вспоминать-то было нечего…

Вечером того же дня втроем шагали по лесной дороге. Ружье, сапоги и стеганая куртка для Сандрика у Мечислава нашлись. По его словам, на днях ему рассказали что-то фантастическое про большой ток в непроходимом болоте верстах в семнадцати отсюда. Там никто не охотится, глухари размножились, их там токует до сотни. Пятеро охотников из Архангельска пожадничали, решили забраться в самую сердцевину тока. Лезли долго, проваливаясь в воду, под вечер выбрали себе по сухой кочке, переночевать. Костра не разводили, глухари уже стали слетаться, — так и промерзли всю ночь на кочках. Зато выслушали настоящий глухариный концерт! Подходить к певцам по воде было неудобно, палили много по случайно подсевшим поближе птицам и, как видно, расстоянием не стеснялись. Стреляли все пятеро, а только двое подобрали добычу, причем самый неопытный, впервые охотившийся на току, взял двух, другой одного. Вину свалили на ружья: «Плохо бьют!»

Обсуждая похождения архангельцев, друзья заочно «костерили» их на чем свет стоит. Можно себе представить, скольких великолепных птиц покалечила за ночь своей пальбой эта пятерка варваров, чтобы утром унести с собой тройку глухарей!..

Проезжие дороги твердо держали ходоков, но стоило свернуть с просеки, и ноги тут же проваливались в хрустящий рыхлый снег. Таяние только что начиналось, крупные реки еще не вскрылись.

Пришли на место незадолго до полуночи. С полчасика отдохнули, присев на поваленное дерево и наслаждаясь созерцанием полумрака белой ночи. Потом Мечислав указал каждому, куда идти, и они разошлись по разным направлениям. Флёнушкин получил подробные наставления, как себя вести на току.

Костя довольно долго шел по вязкому снегу, прежде чем дойти до оврага, о котором предупредил его Мечик. Поперек оврага лежала старая засохшая сосна; по ее толстому стволу он перебрался на ту сторону. Поднявшись на бугорок, прислушался. Где-то здесь, по словам Мечислава, из года в год токуют глухари.

Чуть слышно что-то хрустнуло; Костина голова мигом повернулась, ружье прилегло к плечу, и он увидел на фоне снега черную не то кошку, не то собаку; выгнув спину и вильнув хвостом, она тотчас скрылась в овраге. Он успел бы, пожалуй, выстрелить, но что это было?.. К тому же выстрел мог повредить току.

Константин продолжал стоять на месте. Сквозь черные узоры недвижных ветвей просвечивало розоватое утреннее небо. Минут через десять до его слуха долетело приглушенное расстоянием слабое прерывистое шуршанье. Стихло, повторилось еще раз — и этого было достаточно, чтобы распознать заключительное колено глухариной песни, точенье, давшее название красивейшему свадебному обряду весенних лесов.

Сделав несколько глубоких вздохов, чтобы одолеть невольный приступ волнения, Костя пошел сначала обыкновенным шагом, пока ухо не различило и начальное колено песни: словно капли воды, учащаясь, падали на дно дубового бочонка. Тогда он перешел на подпрыжки по всем правилам подхода к токовику, с остановками за мгновение до конца песни.

На фоне разгоравшейся зари он издали различил силуэт птицы. Глухарь сидел боком к нему, с вытянутой шеей, слегка раскачиваясь в такт песни. Он казался не больше голубя и неестественно тонким из-за сливавшихся со светлым небом отблесков на его оперении…

Продолжая подход под деревьями, Костя скоро почувствовал по звуку, что птица близко. Сосны здесь росли вперемежку с темными елями так тесно, что небо скрыто было за сплошной чернотой ветвей. Между тем ночь подходила к концу, вокруг слегка забрезжило. Косте почудилось, что вверху колеблются ветки; казалось, звуки токованья идут как раз оттуда. Под одну из песен он выстрелил…

Эхо успело затихнуть в лесу, а вверху ничто не шевелилось. И вдруг зашумели крылья, токовик сорвался с дерева и полетел. Константин бросился за ним и, выскочив в прогал между деревьями, в бледном свете зари успел