Уходящее поколение - Валентин Николаевич Астров

— Оскверняют иконы, нехристи! — кричали женщины. Одна из них лезла к Архипову с кулаками.

— Да он сам велел их в телегу положить! — урезонивал баб уполномоченный. — Не хочет без икон уезжать…

— Провоцирует нас кулак! — сказал Пересветову Курбатов.

Несколько мужчин, колхозников, молча, не отвечая на крики, помогали милиционеру с иконой проложить дорогу к телеге. Курбатов тем временем объявил с крыльца, что сейчас будет говорить уполномоченный областного комитета партии и облисполкома. Пересветов встал на завалину, чтобы его все видели, и прокричал:

— Товарищи женщины! Послушайте, что я вам скажу!

— Зачем на бога нападаете? — крикнули в ответ.

— Бога мы не трогаем, сельскую церковь вашу советская власть не закрывает…

— А зачем церковного старосту выселяете?

— Не церковного старосту мы выселяем, а кулака Кротова, мясоторговца, который призывал вас коров резать и в колхоз не вступать. Мясом Кротов торговал? Приказчика-кучера держал наемного?

— Надо же и Кротову чем-то зарабатывать! Всяк по-своему устраивается…

— Зарабатывать? Какая же это работа? Готовенькое скупить да с кучером на базар отправить и втридорога продать! Присосался к вашему селу пиявкой и жил за ваш счет! Мироед! Мирской захребетник!

— Он нашу церковь обслуживал, ему сам бог велел побольше нашего получать…

— Попам верить, так и царей нам сам бог посылал… Сотни лет они народной темнотой держались…

— Ты больно светлый, приехал нас учить!

— …Небось не на бога надеются такие, как ваш Кротов, а на иностранную буржуазию. Дожидаются, чтобы пошла на нас войной…

Пересветов заговорил о международном положении. Выкрики понемногу прекратились. Войны никто не хотел, его слушали.

Но вот на крыльцо вынесли еще узлы с вещами, и ему пришлось опять повышать голос, перекрикивая шум. Так повторялось несколько раз, пока на крыльцо не вывели наконец крепкого, еще не седого старика в меховой шапке и в пальто городского покроя с меховым воротником, хотя ночь была теплая. Кротов снял шапку и начал истово креститься, кланяясь во все стороны. В ответ ему женщины хором завопили, точно по покойнику, и продолжать речь уже не было смысла. За Кротовым шла закутанная в длинную шаль его дочь, старая дева; сын значился «в бегах».

Кротов с дочерью уселись в телегу с ногами, а провожатые, Архипов и милиционер, сели по сторонам, свесив ноги к колесам. Другая телега была загружена вещами выселяемого, с ней также ехал милиционер. Подводы тронулись, толпа хлынула за ними. В стороне стояли кучкой мужчины, не принимавшие участия в бабьем гомоне.

Приезжие том временем садились на коней.

Едва успел Пересветов утвердиться ногами в стременах, как Воронка кто-то сзади хлестнул по крупу, и конь, сорвавшись с места, понес седока вдоль улицы в карьер, разгоняя перед собой визжавших девок и ребятишек. Тщетно Константин натягивал поводья, боясь, как бы кого не задавить, — застоявшаяся лошадь мчалась во весь опор и мигом вынесла его за околицу, продолжая идти в галоп по блестевшей при лунном свете пыльной дороге. Никакие усилия умерить бег Воронка, никакие крики «Стой!.. Стой!» не помогали.

И вдруг Константин ужаснулся: шагах в двадцати поперек дороги лежала распростертая человеческая фигура, а Воронок мчался прямо на нее!..

Не рассуждая, на скаку он спрыгнул с коня, одной рукой вцепившись в его холку и не выпуская повода из другой… Кое-как устоял на ногах рядом с лошадью и сумел остановить ее в нескольких шагах от лежавшего на земле человека.

Нагнавшие Пересветова спутники спешились. Перфильев подбежал и схватил Воронка под уздцы.

— Так я и знал! — прокричал он. — Успела какая-то подкулачница (он выругал ее матерно) разнуздать, пока ты в седло садился! Я тебе подвел его взнузданного!

— Еще бы немного, он задавил бы его, — сказал Пересветов.

Даже при слабом свете луны было заметно, как он побледнел.

Тут только Курбатов с Перфильевым увидели человека на дороге.

— Пьян вдребезги, — сказал Перфильев, наклоняясь и пытаясь растолкать лежавшего за плечо. — Зря ты испугался, Воронок бы через него перемахнул. Лошадь животина умная, на человека не наступит.

— А раздавил бы, — заметил Курбатов, — пришлось бы нам его с собой увозить. А то ведь какая пища для кулацкой агитации: уполномоченный из области человека задавил!

— Закопали бы его тут, и дело с концом, — возразил Перфильев.

«Уж под суд бы я попал обязательно», — подумал Пересветов, вспоминая инструктаж в обкоме.

Оттащив пьяного на обочину дороги, ускакали прочь.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

С уходом из редакции Пересветов вырвался из-под власти изматывающего, рваного ритма работы, каждодневно выдвигающей новые дела, требующие новых решений. На смену перманентной нервотрепке пришло размеренное еженедельное расписание занятий в библиотеке, в архиве, дома или в институте. ИКП в 30-х годах был разделен на несколько институтов по профилям его отделений; в интересах работы над задуманной книгой Константин взялся вести в одном из них курс истории России, хотя это, в соединении с работой для издательства, увеличивало его нагрузку.

При всей своей подвижности и общительности он со школьных лет тяготел к углубленной, усидчивой деятельности. Свидетельством тому на стене у Пересветовых висела застекленная копия репинских «Запорожцев», старательно выполненная пятнадцатилетним Костей, за неимением масляных красок, акварелью. Каждое из девятнадцати лиц на картине он предварительно изучал, перерисовывая по нескольку раз на уроках, прячась у себя на «Камчатке» от педагогов за спинами товарищей, прежде чем дома перенести на большой лист рисовальной «александрийской» бумаги.

А теперь, на четвертом десятке лет, он читал жене и детям вслух главы будущей книги, выправляя места, какие трудновато ими воспринимались или казались скучными. Он хотел писать историю страны и научно, и общедоступно, чтобы читать ее интересно было любому. Литератор в нем соревновался с историком.

Когда Пересветов в пересказе разговора с Марией Ильиничной написал, что уход из «Правды» чреват для него переломом если не в судьбе, то в работе, он не предвидел всех последствий своего шага. С переменой работы он начал меняться кое в чем и сам.

Ему вспоминалась встреча с однокурсниками по семинару Покровского. Дело происходило в разгар борьбы партии с троцкистской оппозицией, в декабре двадцать третьего. Пересветов на целый месяц забросил библиотеку, а зайдя в нее, застал Плетневу и Адамантова на их обычных местах склоненными над рукописями и комплектами газет. «Вы истый герой науки», — шепнул он с улыбкой на ухо Адамантову. Поняв намек, тот отвечал: «Дискуссия вещь преходящая, а сие впрок… Я предпочитаю заниматься политическими страстями, когда их остудит время». — «Это спокойнее, конечно», — усмехнулся Константин, подумав, что и сам охотно