Уходящее поколение - Валентин Николаевич Астров

— Постой, постой! — прерывала его Ольга. — Какая трагедия? Ты что, думаешь, без тебя мало очеркистов найдется? Не беспокойся! Лучше тебя напишут обо всех новостройках и передовиках производства. Для писания очерков совершенно не обязательно кончать институт профессуры, перейди ты на минуту на мою точку зрения партработника. Разве это экономно — заниматься сейчас переподготовкой таких, как ты?..

Словом, Константин решил, что переучиваться ему уже поздно. В вопросах крестьянской жизни он, как уроженец деревни, разбирался все же лучше, чем в практике промышленного производства. Весной он побывал с корреспондентским заданием на посевной кампании, а годом позже поехал в одну из областей Нечерноземной зоны, где проводилось, по решениям общих собраний колхозников, выселение кулаков.

…Этой командировкой Пересветов мог быть доволен. В областном комитете его лично знали и предложили совместить при поездке в район корреспондентские функции с обязанностями уполномоченного обкома и облисполкома, на что он охотно согласился.

В обкоме уполномоченных инструктировал богатырского сложения человек в военной гимнастерке без знаков различия — член бюро обкома, он же начальник областного управления ОГПУ. На стуле рядом с Пересветовым сидел уполномоченный ОГПУ Курбатов, затянутый в перекрестные ремни энергичный человечек небольшого роста, моложавый и черноволосый. Им предстояло вместе выехать в район.

Требования к уполномоченным были жестки: ни малейшего произвола, ни малейшей обиды крестьянской массе, ни одного факта раскулачивания без постановления на то общего собрания колхоза; ни одной угрозы населению, — на провокации ни в коем случае не поддаваться. Уполномоченного, который при крестьянах выхватит револьвер, не говоря уже о выстреле, хотя бы вверх, — «будем судить».

— Может, и оправдаем, коли докажет, что действовал в порядке необходимой самообороны от бандитов или кулаков, но судить будем обязательно.

На памяти у всех была статья Сталина «Головокружение от успехов» о необходимости покончить с административными перегибами в ходе массовой коллективизации, с нарушениями принципа добровольности вступления в колхозы, ударявшими по середняку и наносившими вред сельскому хозяйству. Об истинных размерах этого вреда по всей стране личный опыт Пересветова не позволял ему судить, да и выяснились они лишь в последующие годы. Но уж и тогда поговаривали, что в перегибах повинны не одни «места», но и самый «центр»…

После совещания Пересветов с Курбатовым вышли в коридор.

— О билетах не беспокойтесь, заказаны, — сказал уполномоченный ОГПУ, облокачиваясь на подоконник и вынимая из красивой коробки «Казбека» тощую папироску «Бокс». Неожиданно он подмигнул Пересветову. — Ничего! Не так страшен черт, как его малюют, справимся. Данные по району у меня, вот они, — он ладонью хлопнул по висевшей у бедра полевой сумке, — а там наши люди уже подготавливают обстановку. Все будем решать совместно.

Здесь, в коридоре, с Курбатова слетела напускная маска энергичности и официальности. Усталое небольшое личико с мешочками под глазами, тщательно выбритое, выражало добродушие, наслаждение затяжкой и еще, пожалуй, лень.

— Вы наше дело знаете? Работу органов?

Константин отвечал, что с органами ОГПУ ему соприкасаться не приходилось. На фронтах гражданской войны функции особых отделов ему были известны.

— Ты воевал? — оживился Курбатов, переходя вдруг на «ты». — Где, в каких местах? — И только Пересветов начал перечислять «места», как он вскричал: — Так и я ж там был! Ты брал Малые Хутора?

— Наша дивизия брала.

— Так я ж вестовым служил у комиссара дивизии!..

— Ты? — Пересветов недоверчиво вгляделся. — Постой: вестовым у него был «Мир хижинам, война дворцам».

— Так это ж и был я самый! — он захохотал. — Теперь и я тебя узнал: ты был батальонный комиссар у комбата Лучкова!

Костя плохо помнил тогдашнего мальчонку в лицо, но широченную красную ленту через плечо по-генеральски забыть было невозможно из-за начертанных на ней лозунгов: на груди «Мир хижинам!», на спине — «Война дворцам!».

Курбатов заливался смехом. Спрашивал:

— А где теперь та санитарочка, к которой ты в обоз бегал, Олей звали?..

Несколько дней работа уполномоченных шла без особых инцидентов. Подлежащих выселению кулаков было не так много, не то что в хлебородных местностях, к тому же не всех удалось застать дома, некоторые, не дожидаясь решения колхоза о выселении, поспешили скрыться; принимались меры к их розыску. Колхозники помогали милиционерам поддерживать порядок при описи и погрузке имущества, при отправке на подводах кулацких семей к железнодорожным станциям.

В сущности, настоящее ЧП случилось только одно, в селе Ивановском. Волостной уполномоченный Архипов прислал оттуда накорябанную ковыляющим почерком записку. Вчера «возились без толку» с местным кулаком, мясоторговцем и церковным старостой Кротовым: «Бабы выселять его не дают». Сегодня Архипов решил «кончать дело во что бы то ни стало».

Курбатов, обеспокоенный, показал записку Пересветову, и они решили выехать на место, посмотреть, что там за «бабы», с которыми не справляется милиция.

Надвигались сумерки. Седлавший лошадей красноармеец-чекист Перфильев, высокий и плечистый, сказал, что Гнедой, ходивший под уполномоченным обкома, сбил копыто.

— Я вам, товарищ Пересветов, другого заседлал, Воронка.

Константин еле взобрался на широкую спину громадного вороного жеребца. Конь оказался ходким на рысь, но тряским.

Выехав втроем за ворота, быстро поскакали за город. Дорога шла открытыми холмами, иногда опускаясь в сыроватые низины, клубившиеся туманом. На горизонте всходила большая красная луна.

Перфильев, знакомый с местностью, скакал впереди. Про него Константин знал от Курбатова, что это бывалый чекист, в девятнадцатом году награжденный орденом: один, с пулеметом, рассеял и выгнал из уездного города многочисленную кулацкую банду.

— Если б не выпивал, далеко бы мог пойти по службе.

На одном из холмов, когда город был позади уже километрах в пятнадцати, Перфильев круто осадил своего коня и сказал догнавшим его спутникам:

— Послухайте-ка!..

Пересветов с Курбатовым остановились. Перед ними в лощине, подернутой пеленой тумана, виднелось большое село, кое-где в избах светились огоньки. С отдаленного конца села доносился неясный шум.

— Бабы гомонят… — Перфильев усмехнулся и хлестнул коня.

На развилке дорог свернули вправо и въехали в село. Толпа запрудила неширокую улицу, теснясь возле новой избы с тесовой крышей и высоким крыльцом. В толпе белели женские платки и кофточки. Мужчин у избы не было видно. Приближение верховых встретили свистом высыпавшие навстречу мальчишки. С завалины соскочили девки, смотревшие в раскрытые окна освещенной изнутри горницы. Толпа подалась, разглядывая спешившихся всадников.

— Молодец Архипыч! — сказал негромко Перфильев, отбирая у Пересветова поводья, чтобы завести Воронка под навес. — Выселение идет полным ходом.

Перед крыльцом стояли две запряженных лошадьми телеги, наполовину загруженные домашними вещами. На крыльце появился милиционер с широкой доской в руках, и по толпе покатился визг:

— Иконы понесли!..