Про то, как Вакса гуляла-гуляла, гуляла-гуляла - Маша Левитина

Все молчали. И родители, пришедшие за детьми, и дети.

– Ладно, Маша, – сказал я. – Пойдем. Я говорил – не обязательно Ваксу носить с собой в детский сад, и вообще, хвастать некрасиво.

– Но они мои друзья, я хотела показать ее моим друзьям!

– Они твои друзья, – сказал я. – А у Ваксы только один друг – ты. И вообще, это неправильно, когда от друзей нет никаких секретов. Это я тоже непедагогично говорю, Ольга Николаевна, простите.

– Антипедагогично, – подтвердила она. – Абсолютно. Хотя в чем-то, возможно, вы и правы. Просто я так не думала, с такой стороны…

– Он же волшебник, – начала Маша. – И Вакса…

Но я уже уводил ее по лестнице вниз из детского сада, оставив детей и родителей обсуждать происшедшее.

– Чувствую я себя ужасно, – сказал я уже на улице. – Что мы с тобой наболтали, кто дал нам право?

– Но, папа, они обидели Ваксу! Я никогда к ним больше не вернусь.

– Вернешься. Ты же никогда не ссорилась с ними раньше, пока не доверила свою тайну, правда?

– Правда, – подумав, сказала она.

– Ну вот, значит, надо быть очень осторожной со своей тайной, возможно, ее не следует знать никому.

– Даже тебе?

– И мне, и маме. Мы тоже не всегда бываем внимательны. Потрясенная, что мы можем быть не слишком внимательны даже к ней, она шла рядом, уставившись в землю. Я крепко держал ее за руку, но она выдернула ладонь.

– Нет, папа, – сказала она. – Ты неправ, тайна не только для меня, она для всех, если я ее раскрыла.

– Может быть, может быть, – пробормотал я, думая о своем.

Если бы дочери передалась моя ненависть к потерям, ничего бы тогда на рынке не случилось. Даже когда умирали мои друзья, я считал, их у меня похитили или я недосмотрел. Жизнь ведь вьется вечно и всеми нами вместе. Я хочу, чтобы в этой пряже приняла участие и моя дочь. Интересней не расставаться с жизнью, чем быть готовым к расставанию.

– Вот теперь ты прежний, – сказала бы моя жена. – Думай так всегда. Легко сказать! Я бы думал, но кто-то другой уже подумал за меня.

Все сбылось, даже больше, но куда денется она? Я даже знать не хочу, кто же те, что попробуют помешать ей идти, я найду их, как говорят в уголовном мире – достану, допеку, сведу с ума, но заставлю не отбрасывать тень на ту жизнь, что я задумал для нее.

Лучше остаться со мной, где бы я ни был – на земле или там. Я всегда со своим отцом, твоим дедом, которого вроде бы нет уже двадцать пять лет, но только вроде бы. Он еще готовит нам с тобой завтрак в моей памяти, хотя и не успел познакомиться с тобой. Но ты поверь, он стоит того, чтобы о нем помнить, и не важно, что он не умел рассказывать сказки.

Ну ни одной сказки мне не рассказал, только кормил, зато как сказочно кормил! А я знаю, ты любишь покушать. И вот я иду по улице, думаю о тебе, о Ваксе, обо всей этой истории, в которой не только дети не разберутся, но и взрослые. Хорошо, пусть это будет история для нас обоих. Труднее всего написать ее обстоятельно, понимаешь, как все на самом деле происходило, и не надо, чтобы в эту историю поверили, надо, чтобы она сама в себя поверила, чтобы слова ответили друг другу в строке, а это знаешь как трудно.

Собирался дождь, и вместе с ним, как обычно, что-то собиралось в моей душе и готово было прорваться, но он опередит, несомненно, опередит!

– Смотри, папа, какие облака, – сказала Маша. – И как низко! Почему ты не смотришь?

– Я не люблю смотреть картинки, – сказал я. – Они стоят перед глазами, и все. Спрячь Ваксу под куртку! Я люблю, когда в мире завертится, а природа растерянна, не знает – во что она в следующий момент превратится. Я люблю, когда врасплох и наудачу. Может, так, а может, и иначе.

– Почти стихи, – засмеялась Маша. – Хотя я ничего не поняла. Я думаю, что ты любишь только беспорядок, как дома, ты уверен, что все разбросаешь, а потом придет мама и уберет. Ты думаешь, что и с этим облаком мама тоже справится?

– И с облаком, и с дождем, и с тобой, и со мной, и с Ваксой. Пойдем, надо успеть до дождя.

Но дождь уже начался, а в самом конце переулка стояла мама, которая вышла нам навстречу.

Старушка не обманула. Действительно, в этом доме жили удивительные люди, но все почему-то старенькие. Будто самое удивительное начинается только тогда, когда все вот-вот закончится.

Были старушки легкие, как ее хозяйка, были наилегчайшие, хотя они и весили много, были просто старушки, да и у тех газовый платочек вокруг шеи повязан. Мужчины были тяжелые, благопристойные, с сединой и гитарой. По вечерам предпочитали в холле музицировать, а не смотреть телевизор. Помнили себя, напоминали о себе, жили.

– Ах, какая умная у вас собачка, – говорила одна из соседок, сидя напротив Ваксы в кресле. – И как вам удалось угадать в такой замухрышке столько ума, понимания! С ней и жизнь кажется теплей. Скажу по секрету, я всегда любила к вам приходить, но с появлением вашей Ваксы…

– Я знаю, – радостно объявила старушка. – Мне и самой стало как– то уверенней жить, я совершенно перестала держать корвалол у постели. Проснусь, посмотрю на нее и снова засыпаю, честное слово!

– Да, успокаивает, – согласилась гостья. – Совершенно, совершенно успокаивает. А какие манеры! Вы заметили, как она смотрит, когда я вам показываю мои старушечьи фуэте? Другая расхохоталась бы, а эта, я бы сказала, смотрит как-то сочувственно.

– Что вы, ей нравится, как вы танцуете! – воскликнула старушка. – И мне тоже нравится.

– Танцуете! Как я танцевала, скажите лучше. Стоило мне чуть-чуть приподнять юбку на сцене и опустить глаза, знаете, так томно, как зал вскрикивал от нетерпения, и только тогда я начинала!

И она приподняла юбку над домашней туфлей, под которой обнаружился беленький вдовий носочек, и тут же опустила.

– Не получится, – сказала она. – Смешно, но какие-нибудь сорок лет назад получалось. Я разучилась дышать. Танец – это прежде всего правильно поставленное дыхание.

– Что вы, – сказала старушка. – Вы очень неплохо дышите, внятно, сильно, я прислушивалась.

– А зачем вы прислушивались? Признайтесь. Чего вы боялись? Нет, вы только взгляните – с каким сочувствием смотрит на меня ваша собачка!

И она бросилась обцеловывать Ваксу, как и все, кто заходил в эту комнату, и Вакса, надо признаться, не находила это особенно приятным, за жизнь в этом доме у старушек образовывался какой-то специфический запах.

Но все же это ломание, жеманство, старомодная речь Ваксе о чем-то напоминали. Это было продолжением бала, самого настоящего дворцового бала, которого Маша не видела, конечно, но догадалась, догадалась! Недаром она учила Ваксу, как сидеть на балах, устраиваемых в большой комнате, и не мешать беседе старых людей.

– Ничем не выдавай себя, Вакса, – говорила Маша. – Представь себе: они вельможи и не должны заметить, что ты первый раз на балу.

Теперь она могла убедиться, как Маша была права, все правда, здесь только и разговоров что о каких-то необыкновенных принцах, знаменитых танцовщицах, о том, кто из них, как и во что превратился, потому что, оказывается, даже сказочный принц способен постареть и превратиться в никому не нужный хлам. Недолгая жизнь красивых людей!

Но зато, пока кое-кто из них был здоров, в маленькой комнате была толкотня, приятная старушечья толкотня, когда повернуться негде, и не менее приятная беседа. Конечно, никто из них не был способен подхватить Ваксу и понестись от окна к окну, показывая ее всему миру, как Маша, но зато энергией, которой та зарядила Ваксу, собачка готова была поделиться с подругами своей новой хозяйки.

– Как же у вас мило, – говорили они старушке. – Нашли бы и для нас что-нибудь. А то на этой субботней распродаже ничего, кроме поролоновых попугаев, не отыщешь.

И, перейдя на шепот, они начинали обсуждать, что происходит в доме с разрешения дирекции.

– В доле, – говорила одна из них. – Директор в доле! Совершенно точно известно, что от прежнего места работы он ничего не оставил. Головешки одни, как на пожарище!

– Прикрывают, – говорила другая. – Ох, прикрывают. И зачем прикрывают – ясно. Им нужно, чтобы мы все перемерли, и тогда на этом месте гостиницу откроют!

– Почему перемерли? Что вы такое неприятное говорите?

– И яйца, в столовой просили больше одного не выдавать.

– А яйца тут при чем?

– Не знаю.

И они таинственно, совсем в другом настроении расходились.

– Старость, деточка, – объяснила Ваксе старушка, – очень дурная штука. Своей жизни нет, и потому везде мерещатся заговоры. Хотя, конечно, дыма без огня не бывает!

А в общем, все складывалось для Ваксы как нельзя лучше. И старушка добрая, и муха с появлением Ваксы присмирела и не мешала старухе спать, а ползать по себе Вакса ей разрешала, все веселей.

Надо было доживать жизнь вместе с хозяйкой комнаты, вот что было не очень весело. Общение со старостью, оказывается, старит, а если это еще и противная старость, то просто убивает.