Туннель во времени - Гарри Гаррисон

— Пусть рабы поднимут на пристань дары фараона и понесут их следом за мной. Не выпускай на берег сразу более половины твоих людей. Если тебе нужны вино и женщины, пусть на корабле знают, где тебя найти.

— Долго ли мы пробудем здесь?

— Не знаю. Несколько дней. Я пошлю к тебе вестника, когда настанет пора отправляться.

Едва Интеб ступил на землю, взвыли рога, подобно вою бога бычьих лягушек; стон их мешался с грохотом огромных деревянных барабанов, на торцы которых были натянуты бычьи шкуры. Ему кланялись, а потом повели к паланкину, восемь рабов подняли носилки, едва он уселся. Они поднимались по извивающейся дороге. Шесты натирали плечи рабам, на коже выступил пот, но Интеб не замечал этого. Он разглядывал людей и город, столь отличающийся от всех, которые доводилось ему видеть. Фивы были величественнее — но на другой манер. Здесь, в Атлантиде, цвета, поражая взор, сталкивались друг с другом, над белыми стенами среди ослепительной зелени перепархивали птицы. В этих же буйных зарослях обитали и другие существа: мартышки с голубоватой шерстью восседали на крышах и портиках. Интебу приходилось уже видеть этих столь напоминающих человека тварей, только животных подобного цвета он еще не встречал. Откуда это атланты их взяли? Были и другие животные. Ослы возили грузы, из открытых окон выглядывали кошки. Самыми интересными оказались слоны, запросто разгуливавшие повсюду. Они совершенно не были похожи на знакомых ему африканских боевых слонов — здешние толстокожие были ростом с лошадь, шкура их была значительно светлее. Люди расступались перед животными, кое-кто прикасался к ним — ради счастья и благословения.

Потом они оказались уже на самой вершине холма, могучие белые стены акрополя величием своим ничем не уступали египетским. Как только кресло его опустилось на мостовую, массивные бронзовые двери распахнулись, перед Интебом склонились царские слуги в синих одеждах.

Он вступил в просторный зал с колоннами вдоль стен, возле которых выстроились эбеново-черные стражи-нубийцы — вывезенные из Египта, — облаченные в леопардовые шкуры, с копьями в могучих руках. Потом был другой огромный зал, заканчивающийся широкой лестницей. Повсюду царил полумрак, только небольшие окна над головой пропускали рассеянный свет. Издали доносился напев, пахло благовониями, тишину залов нарушали только тяжелые шаги рабов, несших дары за Интебом. Египтянам встречались узкобедрые мужи в облегающих тело коротких одеяниях, они разглядывали Интеба с не меньшим любопытством, чем он их. На фресках, покрывающих стены, такие же юноши, опираясь на рога нападающих быков, взлетали над ними в воздух. Их сменяли изображения странных рыб и многоруких спрутов, раскачивающихся подводных трав, затем — цветов и птиц. Были в залах и женщины, столь же привлекательные, как и мужчины; на них были длинные многоярусные юбки из пестрых тканей, крошечные шляпки украшали сложные и высокие прически, соски округлых нагих грудей были выкрашены синей краской. Некоторые из них были облачены для охоты — место царской ловли знали все, должно быть, туда они и направлялись: невысокие, охватывавшие голень кожаные сапоги были ярко раскрашены, короткие зеленые юбки оканчивались выше колена, широкие кожаные пояса с бронзовыми нашлепками удерживали их у груди. С плеч спускались на грудь перекрещивающиеся перевязи. Плечи женщин оставались обнаженными, подобное облачение лишь подчеркивало красоту грудей, привлекая внимание к ним. Интеб же нашел в подобных одеяниях нечто отталкивающее. Потом вновь был яркий свет, они вступили на открытый мегарон — в сердце дворца.

Весть о прибытии Интеба успела достичь царя Атласа, восседавшего на высоком алебастровом троне у дальней стены с фреской за очагом, — он явно только что правил суд. Чиновники с глиняными табличками поспешно покидали мегарон, а вооруженные стражи выталкивали человека в колодках. Интеб отступил в тень, выжидая, пока восстановится порядок, дабы войти, как подобает мужу его ранга, выступающему от имени самого властелина Египта. Колодник был наг, за исключением повязки на бедрах, его покрытое запекшейся кровью тело было сплошь покрыто синяками. Один из стражей ткнул его в спину рукоятью меча, тот споткнулся, а затем, оглянувшись, бросил ругательство через плечо.

Ошеломленный Интеб замер на месте.

Перед ним был Эсон, сын Перимеда, наследник микенского трона.

Второй раз страж ударил уже покрепче, и осевшее тело Эсона торопливо выволокли из атриума.

 Глава 4

— Отличное вино, мой дорогой Интеб, — проговорил царь Атлас, похлопывая египтянина по руке, словно в знак подтверждения собственных слов. Толстые белые, похожие на мясные колбаски пальцы царя были украшены перстнями. — Оно родом с южного склона прямо за Кноссом. Чтобы получить этот глубокий пурпурный цвет и неописуемый аромат, мехи вымачивают в винном соусе. Вино следует разбавлять десятью частями воды — настолько оно крепко.

Высокую амфору в половину человеческого роста осторожно наклонили, чтобы неторопливая струя вина, вытекая, не прихватила масла, которым вино было залито сверху, чтобы предохранить от воздуха. Золотую чашу с великолепной чеканкой — сценами ловли диких быков — налили не до верха. Один из рабов склонился над нею с губкой, промокая золотистые капельки оливкового масла. Только после этого чашу поставили на низкий стол рядом с Атласом. Чтобы почтить гостя, сидевшего по правую руку от него, царь сам долил холодной воды, а потом наполнил кубок Интеба; пригубив, тот кивнул.

— Превосходное вино, царственный Атлас, вдвойне превосходное, когда пьешь его из твоих рук.

— Я пошлю его фараону. Десять амфор… нет, двадцать — большее число обладает и большей силой.

Довольный собою, Атлас кивал, улыбался и потягивал вино. Огромная расплывшаяся туша. А в молодости — Интеб знал это — был ведь отважным моряком, провел свой корабль до Золотого Рога и дальше в Восточное море, потом вверх по Истру… Там деревья росли так тесно и близко, что ветвями своими закрывали небо. Люди в этих лесах воевали каменным оружием, были покрыты шерстью, у них росли звериные хвосты… по крайней мере так говорили. И если прежний воин еще прятался где-то внутри этой глыбы мяса, об этом теперь ничто не свидетельствовало. Складки мертвенно-бледной, как у утопленника, плоти сползали на шею и руки. На голове царя не было ни волоска — словно у бритого жреца, не было даже бровей и ресниц, глаза же, утопавшие в жире, поблескивали сине-зелеными огоньками. Губы царя улыбались, хотя глаза оставались холодными. Растянутые в улыбке накрашенные губы открывали черный рот, в котором торчали редкие бурые пеньки, оставшиеся от зубов. В довершение всего боги лукаво пометили этого человека: шею и одно ухо его покрывало воспаленное красно-пурпурное пятно: к счастью, багровая левая сторона лица царя не была обращена к Интебу, сидевшему справа. Должно быть, в годы юности царь действительно был одним из храбрейших — иначе как можно выжить со столь многочисленными признаками немилости небес. В Египте его не оставили бы в живых, даже родись он среди благородных: таких сразу после рождения отдавали водам Нила, дабы священнейшие из крокодилов пресекли неугодную богам жизнь.