Военные разведчики XX века - Михаил Толочко

— Какую помощь?

— Всевозможную. Дожидаться связников? Потеря времени. И решили, что без связи через посольство тоже не обойтись. Я как-то в резидентуре услышал разговор двух своих начальников. И один из них — Владимир Барковский, который работал по линии научно-технической разведки, рекомендовал нашему резиденту использовать в этом сложном деле Глебова.

— При чем здесь Глебов?

— Глебов, как и Клод, это тоже я.

— Сколько же вам тогда было?

— 27 лет. Мне только лейтенанта дали. Так вот, слышу разговор, а потом мне объясняют: установить связь с нелегалом, помогать ему в решении оперативных вопросов, и срочно, срочно…

— А вы знали, чем занимается Абель?

— В общих чертах сведения о нем я получил. Но сразу же пришлось преодолеть один серьезный момент. С ним связались по радио из Центра…

— Из Москвы?

— Да, из Центра и назначили встречу недалеко от моего дома. Случайность, но это очень опасно. Я несколько раз менял автобусы. Делал кругаля. Проверялся — нет, чисто. Выхожу из автобуса, естественно, первым, и узнаю его еще на подходе.

— Вам показали фотографию?

— Никаких фото. Это был человек с острыми чертами лица. Иду, прыгаю себе, а проходя мимо него, нагнулся, шнурок поправляю и говорю ему по-русски: товарищ Марк, через пять минут в кинотеатре — внизу, в туалете.

— Как-как?

— Марк. Такое у него было оперативное имя. Сначала быстренько заскочил в кинотеатр, там — в бар — чего-то перекусить. Еще раз проверился — нормально. Спускаюсь, а он уже там. Ко мне подходит, обнимается. Говорит: целый год своих не видел. Я ему сначала пароль. Обменялись, и пошли новые встречи.

— Вы с ним сразу на «ты»?

— Что вы. Это только теперь ведущие на телевидении всем «ты» да «ты». А мы уже потом, когда хорошенько поработали.

— Как же вы работали?

— Были интересные встречи. И личные, и тайниковые.

— Юрий Сергеевич, где были тайники? Как их готовили? Что закладывали?

— Тайники устраивали в местах разных — в лесу, в парке, где деревьев побольше, только не в Нью-Йорке и не на открытой местности. Однажды случилось у нас с тайником история забавная. Рассказать?

— Конечно.

— Это было на краю Нью-Йорка — в парке, на горе. Природа красивая — внизу играют в футбол, бейсбол. И я должен был заложить ему туда шифрованные материалы — текст на тончайшей бумаге. И вот накануне подходит ко мне мой коллега с куриной косточкой. Она не маленькая и не броская, я ее поскоблил, почистил — и, действительно, получилось внутри эдакое хранилище толщиной в палец. Помочил в керосине, собака или кошка не утащат. И всунул туда листочки — получилось нормально. До этого от Абеля я получал через тайники разные контейнеры типа болтов и гаек: он их внутри высверливал и вкладывал материалы. Я мою косточку пластилинчиком аккуратненько заделал — бросил в тайник. Через день подхожу и смотрю: Абель выставил сигнал, что контейнер не нашел.

— Какой сигнал?

— Наш, условный. У нас же все на сигналах. Опасность! Если кто засек, то им надо бы и меня накрыть. Хочу пойти, проверить, может где-то моя косточка рядом валяется и над нами с Абелем смеется. Но не могу, права не имею. Я обо всем рассказал резиденту. Он тоже предположил, что Абель контейнер просто не узнал. Запросили Центр.

— Неужели даже по такому — и сразу в Москву?

— У нас все на нюансах, и повод — серьезнейший. Немедленно был получен ответ. Другого сотрудника вводить не стали, разрешили проверить тайник мне. И, не доходя до него, смотрю, лежит себе в высокой траве около каменной гряды злосчастная моя куриная косточка и в глаза никому не бросается. Тут же проверил: контейнер никем не вскрывался.

— Почему вы в этом были настолько уверены?

— Мы обычно меточку оставляем. Но перенервничал я страшно. Ошибку допустил явную.

— Так чья ошибка? Разве не Абеля? Ведь мог бы догадаться, что послание в косточке.

— Я не предупредил его о новой форме контейнера. Потом он мне рассказывал: «Я действительно взял косточку, держал в руках. На контейнер не похожа — и отбросил ее в кусты». Абель был человек тактичный, только и заметил: «Перехитрил ты меня». Пунктуальности и огромной выдержки у него всегда хватало. Я лишь раз видел его не таким.

— Когда же?

— Однажды мы встречались с Абелем в другом городе, не в Нью-Йорке. Я хорошо проверился, мы встретились, поговорили, и я передал ему письма от жены и от дочки Эвелины. Он читает, и смотрю: лицо у него краснеет, по щеке — капельки слез. Больше никогда не видел, чтоб он давал волю нервам. И тут я проявил бестактность, осведомился, не случилось ли чего печального. А он мне: «Что ты! Совсем наоборот. Но я очень скучаю. Мне снятся мои, Родина». И тут Абель попросил меня узнать, нельзя ли сделать так, чтобы его жену приняли на работу в наше представительство в ООН. Я подумал, что сначала он, бедняга, посмотрит на жену, потом мы устроим ему встречу с выездом на конспиративную квартиру, и где-нибудь нас могут и“ прихватить — вдруг неприятности? Видимо, об этом же подумал и Абель. И сказал тихо: «Как бы мне на нее посмотреть хотя бы издали…» Попросил купить жене виолончель: она была профессиональным музыкантом.

— Такая была любовь?

— И любовь, и тоска — все вместе. Не уверен, но когда Юлиан Семенович описывал в «17 мгновениях весны» встречу Штирлица с женою в маленьком ресторанчике, он, наверное, все намекал и на то несосто-явшееся свидание, о котором писал я.

— А где вы об этом писали? В какой-нибудь книге? В воспоминаниях?

— Я описал это в своих отчетах. Романов не пишу, а стихи… Некоторые посвятил Абелю, Моррису и Лоне Коэн.

— А если хотя бы четверостишие?

— Мы как-то встречались на одиноком пустынном берегу. Абель взобрался на камень и стоял долго, словно всматривался в океан. Молчал. Потом подошел: «Знаешь, а там за океаном — мой дом». Это то самое чувство, что испытывает каждый разведчик. И я тоже:

Ощутить, как меняются

блики и краски,

Шум и буханье волн

и спокойствия миг,

И побыть одному

хоть минутку без маски,

Неизбежной, не нашей,

к которой привык.

Мне очень не хотелось бы, чтоб наши чувства показались вам наигранной банальностью. Нервы, напряжение, отрыв от родного. Любой разведчик постоянно рискует вдвойне — это изматывает, иссушает.

— Юрий Сергеевич, вы считаете, что Абеля арестовали только из-за предательства его связника Хей-хонена — тоже ведь был нелегал?

— Да, он очень ждал другого связника — Роберта. Тот должен был вот-вот приехать, и я, десятки раз проезжая по наземной линии метро, чуть не сверлил глазами телефонную будку на одной из станций. Именно на ней связник обязан был поставить фигуральный сигнал — прибыл.

— Это что за символ?

— То ли треугольник, или черта — сейчас уже не помню. Или более сложный сигнал: встречаемся в. такой-то день и час. Я ездил по этой линии месяц — и бесполезно. А потом исчезла и сама будка. Ее снесли. Нервничали, переживали. Неужели пропал, провалился? Через какое-то время из Центра сообщают, что Роберт погиб при переходе.

— Его убили?

— Погиб в море. В Балтике. Переправлялся через залив, и корабль затонул. Словом, роковые обстоятельства.

— А вы знали этого человека?

— Я — нет. Абель — знал и очень горевал, очень.

— Если бы Роберт добрался до Штатов, быть может, не было бы и тех проклятых шести лет, которые Вильям Генрихович просидел в американской тюрьме.

— У него были большие возможности и самые разные связи. У этого общительного человека образовался широкий круг знакомств.

— Какую все-таки информацию он получал? Только ли по атомной бомбе? И какова ее ценность? На сей счет существуют мнения несхожие, иногда даже диаметрально противоположные.

— Я судить не берусь. У нас свой этикет. В чужие дела лезть не принято. Не собираюсь и не могу вдаваться в подробности. Основной круг агентов, с которыми довелось сотрудничать, навсегда останется закрытым. Но считается, многие, многие данные экономили нашей стране по два — три года работы в закрытых лабораториях и по 18–20 миллионов рублей в еще тогдашнем денежном исчислении.

— А потом, в Москве, вы встречались с Абелем, дружили?

— Да, у нас были хорошие отношения, он меня всегда был рад видеть. Но дружить, ходить семьями… Такого не было. Он и постарше все-таки. И, понимаете, то спецуправление, где Абель работал, держалось несколько обособленно. Многое у них не поощрялось.

— Юрий Сергеевич, командировка в США была, как понимаю, далеко не последней.

— На научно-техническую разведку за рубежом я работал 25 лет. После Штатов были Англия, Австрия, Женева…

— Вы извините за этот мой вопрос. Но не задать его тоже нельзя. Знаете, такое ощущение, что награды вас как-то обошли.