Военные разведчики XX века - Михаил Толочко

Начался допрос. Я продолжал стоять. Берия хлестал меня вопросами, как кнутом. Все началось с моей поездки в 1944 году. «Кому сказал о своих подозрениях?», «Кому еще говорил?», «Почему не пришел к нам?», то есть на Лубянку. Я сообщил, что докладывал своему начальству. Кузнецов подтвердил.

Затем посыпались вопросы о людях, которые проходили по делу. При этом Берия называл не фамилии, а только клички. «Кто такой Алек?», «Кто такой Ла-монт?» и т. д. Но поймать меня не удалось, ответы были правильными.

Комиссия продолжала работать, и меня чуть ли не каждый день вызывали в самое разное время — и днем, и ночью. Обычно часа в два ночи меня вызывал Кузнецов к себе и инструктировал, что я ему должен подготовить к одиннадцати утра, а сам уходил спать. В назначенное время я был у него, усталый и невы-спавшийся. Он, отдохнувший, в это время пил чай с лимоном и откусывал большими кусками какую-нибудь сдобу. Выслушав и получив необходимые материалы, он меня отпускал. Однажды около часа дня он позвонил и сказал, чтобы я никуда не отлучался и был у телефона.

После нескольких бессонных ночей состояние прескверное, и я решаю немного отдохнуть, отпустив адъютанта. Чтобы не заснуть и не пропустить телефонный звонок, принимаю специальную пилюлю. Ложусь на диван в кабинете и тут же засыпаю крепким сном. Сквозь сон мне кажется, что надоедливо звонит будильник. Стараюсь не обращать на него внимания, пока до сознания не доходит, что это телефон правительственной связи. Вскакиваю, покрывшись холодным потом. Взяв трубку, по возможности спокойным голосом представляюсь. В трубке — крик, ругань и какие-то непонятные слова. Пытаюсь оправдаться, но ругань продолжается, наконец Кузнецов говорит: «Немедленно приезжайте на Лубянку».

Войдя в кабинет Берия, я понял, что комиссия заканчивает работу. Никто не обратил на меня внимания. Фактически председательствовал опять Берия. Снова мне не предложили сесть. Затем Берия посмотрел на меня через пенсне и спросил, что мог знать Гузенко о других странах. В США под фамилией Витчак работал наш сотрудник 3. Литвин, хорошо знавший язык и устроившийся в Университет Южной Калифорнии. Берия спросил, что мы делаем, чтобы его немедленно вывезти. Выслушав, Берия ничего не сказал — это уже было хорошо. Американцы устроили за Витчаком неотступную слежку, но в конце концов ему удалось благополучно вернуться в Союз.

На другой день после этого допроса, утром, меня снова вызвал Кузнецов. Он сидел за своим столом, мрачный и чем-то недовольный.

— Комиссия закончила работу, — угрюмо сказал он.

Я ничего не ответил. Он тоже молчал, опустив голову.

— Буря пронеслась мимо, — заговорил он. — Забо-тин, его жена и сын арестованы, остальных решили не наказывать.

Для меня арест жены Заботина и его сына был непонятен и неоправдан. Я ушел от Кузнецова расстроенный и подавленный.

Заботин и его семья просидели в тюрьме недолго. Выйдя на волю, Заботин развелся, женился на простой деревенской женщине и уехал из Москвы в провинцию, где скоро скончался. Жизнь его сына была искалечена.

Что касается Мотинова, Рогова, Соколова и других, то они дослужились до генералов и сейчас находятся в отставке или запасе.

Так, собственно, закончилось дело Гузенко для нас. Но судьбы десятков людей, выданных им, были исковерканы. Они потеряли работу, лишились средств к существованию, были дискредитированы на всю жизнь.

Судьба самого Гузенко не сложилась. Он так и не обрел счастья. Со временем интерес к нему ослабел, и он был этим раздражен. Запасы его знаний о разведке оказались ограниченными. Он начал судиться и требовать денег со всех, кто в статьях или книгах ссылался на его материалы. Умер в одиночестве и забвении.

Конечно, свой поступок Гузенко объяснял благородными мотивами. Но кто из перебежчиков или предателей признавался в меркантильности, желании пожить хорошо и красиво, получить побольше денег?

Никто и никогда.