Десятый круг ада - Юрий Виноградов

— Тогда бы я это сделала не задумываясь, — рассмеялась Габи. И вдруг нахмурилась, серьезно произнесла: — А почему бы вам не поговорить с профессором Шмидтом? У него большие связи в Берлине. Он не откажет сыну своего садовника.

Рихард покачал головой:

— Нет, Габи.

— Но почему?

— Потому что меня сочтут трусом. Фронта испугался… А ведь девушки не любят трусов! Да еще такие хорошенькие, как вы.

Щеки Габи зарделись румянцем. Она отвернулась, чтобы не выдать своего волнения, а про себя твердо решила помочь Рихарду.

Утром, когда Рихард еще спал, она подошла к его отцу и посоветовала обратиться к хозяину с просьбой помочь оставить сына где-либо в тылу.

— Доброе у тебя сердце, Габи, — растроганно произнес Форрейтол. — Но профессор слишком занятый человек, чтобы заниматься сыном простого садовника. Да и не сможет он ничего тут сделать. Вот если бы господа офицеры, которые ходят к фрейлейн Регине, захотели помочь Рихарду, то наверняка смогли бы. Они занимают высокие посты в Берлине. А уж об их отцах и говорить нечего…

Упоминание имени хозяйки натолкнуло Габи на смелую мысль попросить ее за Рихарда. Поклонники фрейлейн — знатные особы, и им ничто не стоит удовлетворить прихоть их кумира.

Регина, вышедшая с овчаркой на прогулку в сад, внимательно выслушала сбивчивые слова расстроенной горничной.

— Габи, девочка, уж не влюбилась ли ты в этого героя-фронтовика?! — сочувственно улыбнулась она.

— Что вы, фрейлейн… Рихард не захочет смотреть на опозоренную девушку, когда узнает, что произошло… — губы горничной дрогнули, глаза наполнились слезами. Она вот-вот готова была разрыдаться и разрыдалась бы, если б Регина ласково не обняла ее и не прижала к себе.

— Хороший молодой человек никогда на это не посмотрит, девочка моя.

— А Рихард, думаете, хороший?

— Если судить по его отцу — да.

— Если бы все было так, моя милая, добрая фрейлейн! — воскликнула Габи.

Непосредственность горничной тронула отзывчивое сердце Регины.

— Я постараюсь выполнить твою просьбу, Габи, — пообещала она.

Вначале Регина хотела поговорить о сыне садовника со Штайницем, но едва ли стоит беспокоить Вольфгана такими пустяками. Рихард до войны работал телеграфистом, а связь в рейхсканцелярии, кажется, курирует поклонник Эрны фельдмаршальский сынок Рольф…

Она позвонила Эрне.

— Какие могут быть сомнения, дорогая Регина! — ответила Эрна, желавшая услужить подруге. — Считайте, ваш фронтовик уже устроен в Берлине. Я немедленно прикажу это сделать Рольфу…

Через день Рихарда неожиданно вызвали в Берлин. Старый Форрейтол и Габи не находили себе места, с нетерпением ожидая его возвращения.

Рихард вернулся лишь на другой день под вечер, радостный и счастливый.

— Оставили меня телеграфистом на узле связи при строительном управлении! — выпалил он и рассказал, как его экзаменовали опытные специалисты. Давно он уже не занимался любимой работой, несколько потерял навык передачи на ключе, но все же подполковник, возглавлявший связь, остался им доволен.

— Габи за все благодари, сынок, — подсказал Форрейтол.

— О, фрейлейн Габи отныне мой генерал-спаситель! — воскликнул Рихард и покорно склонил голову перед смущенной девушкой.

— Скажете такое, герр Рихард! — засмеялась счастливая Габи. Она побежала в дом, чтобы поделиться радостью с хозяйкой.

Рихард сказал отцу, что его новый начальник разрешил ему догулять отпуск. Он собирался навестить управляющего заводом по выработке повидла Виленского и товарищей по прежней работе, немного отдохнуть в Вальтхофе и потом приняться за дело в рейхсканцелярии.

Старый Форрейтол свободно вздохнул: теперь его младший сын вне опасности.

Со своей новой должностью Ладушкин освоился очень быстро. В его обязанности входили отбор и подготовка животных к экспериментам в виварии, кормление их и лечение. Дополнительно он заведовал конюшней, должен был держать всегда наготове к выезду тарантас и заботиться о двух лошадях, предназначенных для верховых прогулок фрейлейн Штайниц и молодого Шмидта. Хватало у него времени и на посещение ферм баронессы, которая неизменно требовала по вечерам являться к ней с докладом о состоянии животноводства в ее имении.

Больше всего Федора Ивановича радовало на новой работе то, что он свободно, не вызывая подозрений, мог общаться с Лебволем в момент передачи ему оседланной лошади и приема ее после прогулки. Казалось, дела шли хорошо, если б не его злополучный промах с непростительной затяжкой встречи с Генрихом, из-за которой после ареста Циммермана прекратилась связь с группой. Сейчас Ладушкин искал любой повод, чтобы хоть как-то установить контакт с кем-либо из группы, и в первую очередь, конечно, с Фимкой. Если Генрих держал его при себе, значит, он был своим человеком. А потом, когда сообщение о случившемся дойдет через квартиру Форрейтола в Центр, подполковник Григорьев найдет способ связать Ладушкина с оставшейся без руководителя группой.

В конюшню прибежал запыхавшийся эсэсовец и приказал зоотехнику сейчас же подать к главному входу тарантас. Ладушкин запряг двух лошадей и подкатил к железным воротам, сквозь частую решетку которых виднелось приземистое каменное здание бактериологического центра. «Вот бы куда мне попасть!» К его удивлению, из проходной вышли доктор Штайниц со своим старшим ассистентом Нушке. Они сели в тарантас, и ассистент приказал:

— В лагерь номер два!

«Вот это пассажиры! — усмехнулся про себя Ладушкин. — Никто бы в Центре и не подумал, что я стану возить самую главную бактерию рейха! Видно, дочка его укатила на машине. Или просто так, по примеру баронессы, захотели прокатиться по лесу…» Погоняя лошадей, он прислушивался к разговору. Пассажиры вполголоса говорили о каких-то не совсем удачных отдаленных результатах, причина которых заключалась в некондиционности особей. Под «особями» они подразумевали живущих в лагере № 2 — это он узнал от Лебволя — и сейчас ехали туда для их отбора или просто проверки общего состояния.

Ладушкин подвез своих пассажиров к воротам лагеря № 2, где их ожидал новый начальник концлагеря, поставленный Грюндлером. Ладушкин увидел по соседству группу славян-рабочих, роющих под охраной двух эсэсовцев глубокую канаву. «Может быть, среди них есть люди Генриха Циммермана?» Он слез с передка и, как бы разминая затекшие от долгого сидения ноги, прошел к рабочим. Эсэсовцы не обратили на него внимания, ибо видели, как он привез их главное начальство. Федор Иванович внимательно всматривался в лица своих земляков: кто же из них помощник Генриха?