Десятый круг ада - Юрий Виноградов

Нушке доставил в главную операционную очередную подопытную. Штайниц одним взглядом определил, что она выгодно отличалась от своих предшественниц. Миловидное лицо с припухлыми губами, сравнительно длинная шея, хрупкие плечики, округлые груди с розовыми точками маленьких сосков, втянутый пружинистый живот, в меру полные бедра могли бы свести с ума любого мужчину при виде такой «обнаженной махи», а Штайниц лишь на секунду задержал свое внимание на ее теле и спокойно нажал на пульте кнопку с цифрой «16», впуская в колбу вместе с воздухом микробы. Он не знал ни фамилии, ни имени подопытных, они шли под номерами с обязательным указанием национальной принадлежности. Сейчас перед ним была русская, и, судя по едва заметным синим рубцам на ногах и руках — следов допроса, она являлась той самой, благодаря которой Грюндлеру удалось раскрыть агента английской разведки Баремдикера.

Эксперимент прошел удачно — подопытная не умерла. Вот что значит здоровый организм! Теперь он, как никогда, близок к цели, и скоро, очень скоро в его руках будет обещанное фюреру чудо-оружие.

Если с созданием бактериологического оружия ближнего боя дело обстояло вполне благополучно — Штайниц уже располагал бактериями, способными за двенадцать часов вызвать полный паралич у человека, — то эксперименты в виварии шли из рук вон плохо, особенно с домашними животными, часть которых гибла на завершающем этапе. Штайниц справедливо считал, что истинная причина кроется в недостаточной подготовке животных, как и людей в лагере № 2, для опытов. В виварий требовался специалист, хорошо знающий свое дело и, что немаловажно, любящий животных. Он припомнил разговор с баронессой Ирмой, на все лады расхваливавшей своего русского зоотехника. А почему бы не взять его к себе в виварий? Опытный специалист и к тому же, по словам баронессы, без ума от животных. Если он и заразится бактериями чумы или сапа, то не беда, его можно будет уничтожить или, что еще лучше, продолжить на нем эксперимент в лабораторных условиях.

Вечером после работы Штайниц заехал на «мерседесе» в Оберфельд. Во дворе возле конюшни он увидел бородача-великана, чистившего любимую лошадь хозяйки. Как Штайниц и предполагал, баронесса не хотела передавать ему своего зоотехника, уверяя, что без него зачахнет все се животноводство. Пришлось долго и пространно убеждать ее, как важны для рейха проводимые в виварии института опыты с животными, которых должен готовить отличный специалист. Он давал взамен любого человека из отряда славянских рабочих. В конце концов договорились, что зоотехник будет одновременно присматривать и за фермами баронессы. Конечно, доктор Штайниц, имевший право мобилизовать в свой центр любого человека, мог и без уговоров забрать к себе Ладушкина, но ему не хотелось ссориться с соседкой. Это понимала и сама баронесса. Она по достоинству оценила тактичность учтивого ученого и считала для себя за счастье выговорить условия, по которым зоотехнику разрешалось посещать ее фермы.

Ладушкин безропотно выслушал приказ своей госпожи, повелевшей ему днем работать в виварии института доктора Штайница, а вечерами присматривать за ее фермами и конюшней.

Было тихо. Эрне нравилась предзакатная тишина, как бы делившая время суток на господство солнца и власть тьмы. Это была грань между громкими голосами трудового дня и чуткими ночными звуками. Прощально пылало солнце, и только мерный стук лошадиных копыт нарушал покой уставшей дороги.

Эрне надоело однообразное покачивание в седле, напрасно она рискнула в первый же самостоятельный выезд отправиться на такое большое расстояние. Но так хотелось покрасоваться перед гордым Лебволем, хотелось доказать, что она не хуже его умеет держаться в седле.

Лебволя меньше всего интересовало душевное состояние спутницы. Он рассказывал ей о закате солнца на берегу Тихого океана, а сам думал о непредвиденной встрече с Ладушкиным. Он удивился неожиданному появлению в Вальтхофе Эрны, горделиво восседавшей на лошади. Но еще больше удивился, когда, согласившись покататься верхом, в конюшне бактериологического центра получил оседланную лошадь из рук Федора Ивановича. Как он там вдруг оказался? Спросить его об этом не решился, Эрна не отходила ни на шаг.

Непривычная верховая езда становилась все мучительней, хотя лошади шли ровным шагом. Эрна не хотела признаваться в своей слабости, но чуткий Лебволь начал с беспокойством поглядывать на девушку.

— Может быть, вернемся назад? — наконец предложил он.

— Нет, — не согласилась Эрна. — До Вальтхофа очень далеко. А наш дом совсем рядом. Поедем к нам…

Их встретили супруги Штайниц, явно взволнованные длительным отсутствием дочери. Лебволь проворно соскочил на землю и помог уставшей Эрне сойти с лошади.

— Добрый вечер, фрау Штайниц! Добрый вечер, герр Штайниц! — поклонился Лебволь.

— Как прошла прогулка? — поинтересовалась фрау Эльза.

— Великолепно, мамочка! — поцеловала Эрна мать в щеку. — Только я… — она покачнулась, — стою на земле как после путешествия по бурному морю, — и звонко рассмеялась.

Фрау Эльза пригласила гостя в особняк на чашечку кофе, но Лебволь с благодарностью отказался, сказав, что хотелось бы еще засветло успеть вернуться в Вальтхоф.

— Подождите меня в беседке, я сейчас, — попросила Эрна Лебволя и, передав свою лошадь подошедшему слуге, убежала переодеваться.

Вернулась она очень быстро, одетая в бледно-лиловое платье, легкое, пышное, почти воздушное. Даже туфельки Эрны были тщательно подобраны под цвет огромного камня в ее перстне. Очевидно, туалет давно поджидал свою хозяйку.

Эрна тихо опустилась на скамейку, усадила рядом с собой вставшего при ее появлении Лебволя, и замерла. Она была рядом, совсем рядом, и Лебволь невольно ощущал ее тепло, ее учащенное дыхание. Сегодня Эрна была особенно красива, всем своим существом стремясь понравиться ему. Он это чувствовал, знал и удивлялся, как ровно билось его сердце, как спокойно он взял ее теплую руку в свою. Она вдруг сразу покорно прижалась к нему, и он почти машинально обнял ее.

Широко раскрытые глаза Эрны встревожили Лебволя. Ему стало страшно, и это мгновенно напугало ничего не понимавшую девушку. Они по-прежнему сидели молча. Легкие рукава ее платья напомнили Лебволю птичьи крылья. Поймав его пристальный взгляд, Эрна резко встала, и сходство с птицей пропало. Лебволь тоже вскочил, шагнул к девушке, чуть слышно позвал ее:

— Эрна!..

И в ту же секунду Лебволь почувствовал боль на щеке, где царапнул камень перстня Эрны, мягкий шелковый материал приятно щекотал его шею, а руки Эрны все сильнее наклоняли его голову, и ее горячие губы прижались к его сухим губам.