Малый драконий род - Элизабет Кернер

— Я только что закончил вот это, госпожа, — сказал он, протягивая мне тисненый пояс. Кожа сама по себе ничем примечательным не отличалась, но вот узор на ней был поистине восхитителен: по поясу тянулись листья, выкрашенные зеленью, но при этом каждому был придан свой особый, неповторимый оттенок. На темной поверхности кожи они смотрелись просто бесподобно. Они напомнили мне о чудесной вышивке на моем прежнем, погибшем плаще. Пряжка была выполнена из желтой меди, причем хозяин не преминул заметить, что на нее ушли последние остатки этого металла, доставленного ему несколько лет назад в большом количестве из Восточного королевства.

Я рассмеялась.

— Думаю, стоит мне уйти, как вы выложите очередную свою «последнюю» пряжку, — сказала я.

Он ухмыльнулся.

— Не исключено, — был ответ. — Как вам цена в пять сребреников? Посмотрите, какое отличное тиснение; к тому же эта пряжка и в самом деле почти что последняя...

Мне нравилось с ним торговаться: как это обычно бывает, мы сошлись где-то посредине; впрочем, тогда меня не слишком заботило, сколько придется заплатить, и он, боюсь, об этом догадывался. Когда он предложил обрезать пояс по моей талии, я со смехом ответила, что вскоре мне потребуется одежда куда больших размеров, поэтому не стоит ему об этом беспокоиться. Он пожелал нам всего хорошего, и мы покинули лавку; Вариен держал меня под руку, а новый пояс я сразу же надела, затянув его как можно туже. Я была чрезвычайно довольна собой.

Потом я отыскала торговцев тканями и купила довольно много сукна для моей будущей одежды; ткань была синей, и Вариен сказал, что этот цвет очень мне подходит. Мы повернули назад и улицами направились в сторону трактира. Вскоре мы наткнулись на уголок, где обнаружили клочок травы и небольшую купу деревьев, росших возле городского ручья. Ветви деревьев, разумеется, были голыми, а бурая трава придавала этому месту довольно унылый вид; но у самой воды распустились колокольчики Владычицы: серебристо-белые головки кивали, окруженные ярко-зелеными листочками; тут и там проглядывали и бледненькие весенние розочки, начавшие уже раскрывать свои цветочки, розовые и палево-желтые. И мне было приятно и радостно просто посидеть там, при свете слабого полуденного солнца, прежде чем отправиться назад в трактир.

Я знаю, что в балладах никогда не говорится ни о чем подобном. Подозреваю, что любой, у кого хватило сил дочитать до этого места, не раз уже удивлялся, зачем я про все это пишу, ведь такие вещи могут быть интересны только старухе, вспоминающей свое прошлое. Сказать по правде, в те дни происходило так много ужасного — хватало и боли, и страха, и зловещих перемен, и жуткого мрака, — что иногда мне хочется вспоминать лишь те счастливые мгновения, когда мы с Вариеном были просто парой влюбленных олухов, которые едва поженились. Немного же нам тогда было нужно для счастья! Этот день был чудесным, не обремененным никакими заботами, и он навсегда останется таким в моей памяти. После столь долгой погони мы на какое-то мгновение почувствовали себя в безопасности — и пришли к негласному решению вести себя до конца дня так, будто все хорошо. Старания целительницы, несмотря на ее невыносимый нрав, не прошли даром: пока что я чувствовала себя значительно лучше. Вариен осмелился поведать мне о своей радости: ему так приятно было думать, что он вскоре может стать отцом. Даже голоса, постоянно нашептывающие что-то у меня в голове, на какое-то время стихли. Казалось, будто сама Владычица на миг одарила нас своим райским блаженством; по крайней мере, именно так я тогда и подумала, да и до сих пор верю в это. Если есть жизнь за пределами смерти, если нам отведено место, где мы навеки соединимся с душами тех, кого любим больше всего на свете, — вряд ли такое вечное счастье затмит тот единственный яркий день, который мы с Вариеном провели вдвоем.

Шикрар

Увы! Если бы мы знали об этом, то, возможно, сумели бы еще как-то бороться, но откуда же нам могло быть известно? Я был слишком слеп, слишком поглощен видом горящей земли, что текла подобно воде, что не смог понять скрывавшуюся за этим причину.

Да и потом, что мы могли бы сделать? Против нас восстал огонь, и мы не знали, как нам быть. Клыки или когти были тут бесполезны; даже наше внутреннее пламя казалось менее жарким, чем этот подземный огонь. Скорее всего, у нас не было выбора.

Едва достигнув своих чертогов, я воззвал к Кейдре. Была уже глубокая ночь.

«Сын мой, все ли у вас в порядке?» — вопросил я негромко.

"Мы уже в пути, отец, - отозвался он тут же.— Щерроку по душе этот ночной полет, ему хочется увидеться с дедушкой Шикраром. Какой храбрый малыш мой сын!"

Я выжидал.

"Вскоре мы будем на месте, Старейший, — услышал я голос Миражэй, удивительно ясный и спокойный. Звук его придал мне решимости.— Мы с Щерроком будем ждать тебя в старых чертогах Акхора, возле Большого грота. Там, мне кажется, лучшее место для встречи, — добавила она, — ибо смею предполагать, что мы увидимся с Вариеном Кантриакхором гораздо раньше, чем рассчитывали".

"Да, это вероятнее всего, милая моя дочь, - ответил я, не в силах сдержать легкого шипения от удовольствия.— Быть может, это будет для него немалым удивлением".

"И пойдет ему на пользу, - сказал Кейдра.— Он почти не общался с нами с тех пор, как покинул остров. Если мы удивим его, тем лучше: он этого заслуживает".

«Хотелось бы, чтоб и все гедри так же были рады нам, но боюсь, этому вряд ли суждено случиться».

«Да, но там же госпожа Ланен: она замолвит за нас слово», - сказал Кейдра.

"Ее голос — лишь один из множества тысяч, и она сама утверждала, что не пользуется среди своего народа большим влиянием, - ответил я.— Ты думаешь, те, кого должно убедить, услышат ее? Она отважна, но сумеет ли справиться с такой задачей?"

"Прости меня, отец, но ты забываешь кое о чем, - ответил Кейдра, ничуть не смутившись.— Эта дочь гедри, не пользующаяся, как ты говоришь, большим влиянием, сумела убедить кантриов, собравшихся на Совете, не только оставить ее в живых, но и принять в качестве возлюбленной нашего государя. Клянусь Ветрами, она обладает такой необыкновенной душой, что вполне способна управлять миром".

Я не мог сдержаться. Несмотря на то что я очутился лицом к лицу с недобрыми переменами и почуял угрозу для собственной жизни, я все-таки рассмеялся, ибо в словах моего сына сквозила истина.

"Ну что с тобой поделать, Кейдра, несносный ты ребенок! - проговорил я.— Воистину излишняя серьезность не пойдет мне на пользу. Вы сейчас где?"