Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов - Ирина Карацуба

§ 16. При составлении такого списка и для установления вышереченного порядка должно руководствоваться отнюдь не личным злодейством человека, ни даже ненавистью, возбуждаемой им в товариществе или в народе. Это злодейство и эта ненависть могут быть даже отчасти и временно полезными, способствуя к возбуждению народного бунта.

Должно руководствоваться мерою пользы, которая должна произойти от его смерти для революционного дела. Итак, прежде всего должны быть уничтожены люди, особенно вредные для революционной организации, и такие, внезапная и насильственная смерть которых может навести наибольший страх на правительство и, лишив его умных и энергических деятелей, потрясти его силу.

§ 17. Вторая категория должна состоять именно из тех людей, которым даруют только временно жизнь, дабы они рядом зверских поступков довели народ до неотвратимого бунта.

§ 18. К третьей категории принадлежит множество высокопоставленных скотов или личностей, не отличающихся ни особенным умом и энергиею, но пользующихся по положению богатством, связями, влиянием и силою. Надо их эксплуатировать всевозможными манерами и путями; опутать их, сбить их с толку, и, овладев, по возможности, их грязными тайнами, сделать их своими рабами. Их власть, влияние, связи, богатство и сила сделаются таким образом неистощимой сокровищницею и сильною помощью для разных революционных предприятий.

§ 19. Четвертая категория состоит из государственных честолюбцев и либералов с разными оттенками. С ними можно конспирировать по их программам, делая вид, что слепо следуешь за ними, а между тем прибрать их в руки, овладеть всеми их тайнами, скомпрометировать их до нельзя, так чтоб возврат был для них невозможен, и их руками мутить государство.

§ 20. Пятая категория — доктринеры, конспираторы и революционеры в праздно-глаголющих кружках и на бумаге. Их надо беспрестанно толкать и тянуть вперед, в практичные головоломные заявления, результатом которых будет бесследная гибель большинства и настоящая революционная выработка немногих.

§ 21. Шестая и важная категория — женщины, которых должно разделить на три главных разряда. Одни — пустые, обессмысленные и бездушные, которыми можно пользоваться, как третьею и четвертою категориею мужчин.

Другие — горячие, преданные, способные, но не наши, потому что не доработались еще до настоящего безфразного и фактического революционного понимания. Их должно употреблять, как мужчин пятой категории. Наконец, женщины совсем наши, то есть вполне посвященные и принявшие всецело нашу программу. Они нам товарищи. Мы должны смотреть на них, как на драгоценнейшее сокровище наше, без помощи которых нам обойтись невозможно».

Под революцией Нечаев понимал «не регламентированное движение по западному классическому образу — движение, которое, всегда останавливаясь с уважением перед собственностью и перед традициями общественных порядков так называемой цивилизации и нравственности». «Спасительной для народа, — утверждается в „Катехизисе“, — может быть только та революция, которая уничтожит в корне всякую государственность и истребит все государственные традиции, порядки и классы в России». Поэтому дело революционной организации — «страстное, полное, повсеместное и беспощадное разрушение». Соответственно революционеры должны прежде всего «соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов, против гильдейского мира и против кулака мироеда… С лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России».

Первая задача конспиративной революционной организации как раз и состояла в том, чтобы сплотить этот мир в «одну непобедимую, всесокрушающую силу». Методы такого сплочения были принципиально безнравственными. По словам Бакунина, Нечаев уверял его, что для создания революционной организации, «общества серьезного неразрушимого, надо взять за основу политику Макиавелли и вполне усвоить систему иезуитов».

Бакунин был готов помочь. Он выдал Нечаеву мандат за собственной подписью, гласивший: «Податель сего есть один из представителей русского отдела Всемирного революционного союза, № 2771».

Впечатляющий порядковый номер должен был уверить всякого, что «податель» принадлежит к могущественной организации. Мандат был мистификацией — во «Всемирном революционном союзе» состояли едва полторы дюжины анархистов, сторонников Бакунина в I Интернационале.

Бакунин же уговорил Огарева посвятить Нечаеву стихотворение «Студент», где повествовалось о молодом борце за свободу народа, который «жизнь окончил в этом мире в снежных каторгах Сибири».

Экипировавшись таким образом, Нечаев отправляется в Россию, где приступает к вербовке членов «Народной расправы» при помощи шантажа и провокаций. Организация строилась по принципу, заимствованному из опыта французских «бешеных» (тайного общества, созданного в 1796 г. Гракхом Бабефом для организации восстания), — «пятерками». Только один из членов такой пятерки — «организатор» входил в вышестоящую, увенчивал эту иерархию таинственный и всесильный Комитет. За несколько месяцев Нечаеву удалось привлечь под свои знамена около семидесяти человек. Однако вскоре его мистификаторские приемы вызвали протест студента Петровской земледельческой академии Ивана Иванова. Он отказался выполнить очередное распоряжение Нечаева, настаивавшего, будто это воля Комитета. «Комитет всегда решает точь-в-точь, как вы желаете», — отрезал Иванов Нечаеву и объявил о выходе из организации.

Иванов был не только членом центрального московского кружка, но и пользовался в студенческой среде большим влиянием. Авторитет Нечаева оказался под угрозой, которую он и поспешил ликвидировать, одновременно «сцементировав кровью» организацию.

21 ноября 1869 г. в гроте Петровского парка на тихой, почти дачной окраине Москвы четверо членов «Народной расправы» убили Иванова. В числе убийц был и почтенный отец семейства сорокалетний литератор Иван Прыжов, автор знаменитой «Истории кабаков в России». Убивали, не умеючи, долго и мучительно, били камнями и кулаками, пытались душить руками, и только когда Иванов перестал подавать признаки жизни, Нечаев вспомнил о лежащем у него в кармане револьвере и для верности выстрелил трупу в голову. Тело сбросили в пруд, где его на другой день обнаружила полиция, которая в течение нескольких недель выявила и арестовала всех членов организации, но сам Нечаев успел бежать за границу.

Дело об убийстве Иванова слушалось летом 1871 г. — это был один из первых судебных процессов, проводившихся гласно, в соответствии с новыми судебными уставами. Подробности «нечаевщины» попали в газетные отчеты и произвели на публику ошеломляющее действие. Ф. М. Достоевский в романе «Бесы», написанном под впечатлением этих отчетов, обобщил явление «нечаевщины» до общенационального бедствия — «бесовщины». Ему возражал Н. К. Михайловский, популярный критик демократического лагеря, утверждавший, что нечаевская «история» — «печальное, ошибочное и преступное исключение». Этот взгляд всячески пропагандировали в советские времена. Революционеры должны были представать в истории людьми «с чистыми руками и горячим сердцем».

Между тем методы Нечаева вызвали отвращение отнюдь не у всех современников. Вера Фигнер, учившаяся в 1872 г. в Швейцарии, в момент поимки Нечаева и выдачи его швейцарскими властями России как уголовного преступника даже удивлялась, что «общественное мнение Швейцарии было настроено неблагоприятно для Нечаева» и «агитация, поднятая кружком цюрихских эмигрантов… в пользу Нечаева, успеха не имела». Только небольшая группа студентов, в том числе сербов, предприняла неудачную попытку «отбить» Нечаева на железнодорожном вокзале при отправке его в Россию.

Для многих современников только нечаевский образ действий и означал собственно революционную борьбу. В. К. Дебогорий-Мокриевич, один из видных народовольцев, вспоминал о впечатлении, произведенном на него судебным процессом нечаевцев в 1871 г., когда сам он был студентом Киевского университета: «показания обвиняемого Успенского, оправдывавшего свое участив в убийстве студента Иванова тем соображением, что для спасения жизни двадцати человек всегда дозволительно убить одного, казались нам чрезвычайно логичными и доказательными. Рассуждая на эту тему, мы додумались до признания принципа „цель оправдывает средства“. Так мало-помалу мы приблизились к революционному мировоззрению…»