Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

Дэвид Скотт

О смерти Юрия Гагарина мы узнали не сразу. Позже, когда появились репортажи о его погребении, поползло много слухов о том, что с ним случилось, и мы не могли понять, в чем же правда. Рассказывали, что он пьяным погиб во время несчастного случая на охоте. Однако правдоподобнее всего выглядели сообщения, утверждавшие, что причиной смерти стала авиакатастрофа. Как грустно, думали все мы, что первый человек, полетевший в космос, погиб вот так. Мы тоже теряли астронавтов, когда те разбивались в полетах: Теда Фримена, Чарли Бассетта, Эллиота Си. Но мысли о таких потерях пришлось отодвинуть на задний план. Весной 1969 года я готовился отправиться в свой второй космический полет.

Когда утром 3 марта – в день запуска «Аполлона-9» – над космодромом стало вставать солнце, оно осветило сцену, которая разительно отличалась от того, что мы наблюдали тут прошедшей ночью. Стартовый комплекс опустел. Он выглядел как покинутый город. Ракета стояла заправленной и готовой к полету. Только несколько человек в Белой комнате около вершины огромной ракеты ждали, когда мы появимся, чтобы помочь нам войти в командный модуль, и больше никого. Присутствие множества людей поблизости от носителя влекло бы опасность. Вид пустоты на старте ошеломлял.

Джим и Расти вошли в Белую комнату, а я постоял пару минут в одиночестве на решетчатом мостке снаружи. Так было надо, чтобы втроем не перегрузить конструкцию. Как пилот командного модуля, я сидел в центре, поэтому и входил в корабль последним. Пока я ждал, когда Расти попадет внутрь корабля и проскользнет на правое сиденье, а Джим за ним на левое, солнце продолжало подниматься. Я стоял на открытой площадке в 110 метрах над стартовым комплексом, видел небо над собой и замечательное утро вокруг, и это было прекрасно.

«Начинается, – думал я. – Вот оно».

Пуск «Аполлона» ощущался совсем не так, как «Джемини», а намного динамичнее и резче. Мощь и вибрация ракеты «Сатурн-5» под нами поражала воображение. Через две с половиной минуты после старта отсоединилась первая ступень, и это было что-то! Представьте, что сидите на верхушке огромной сжатой пружины, и вдруг она распрямляется. Нас швырнуло вперед на панели управления, и только привязные ремни удержали нас на месте. Ощущения, как будто мы угодили в железнодорожное крушение, – все вокруг затряслось и оглушительно загремело.

Через иллюминаторы мы видели, как обломки и куски метнулись вперед, тучей окутав космический корабль, когда двигатели первой ступени замолчали. Но заработала вторая ступень, и нас вновь вжало в сиденья – теперь уже относительно мягко. Третья ступень заработала через 11 минут после старта и вывела нас на околоземную орбиту.

По плану наш полет длился десять суток. Первые пять мы проводили сложные маневры на командном и лунном модулях. Уже на третьем часу полета мы приступили к извлечению лунного модуля из пускового адаптера, расположенного ниже по ракете, чем основной корабль. Это значило, что нам нужно отделить командный модуль от верхней части ракеты, вместе с которой мы еще летели и развернуть его задом наперед, чтобы затем состыковаться с лунным модулем.

В этом и заключалась моя работа как пилота командного модуля. Но проблемы начались почти сразу. Маневровые ракетные двигатели, которые должны были обеспечивать нам возможность двигаться из стороны в сторону, не работали. Мы начали дрейфовать.

«О нет, только не то же самое снова», – думал я. После бед, которые мы с Нилом пережили на «Джемини-8» из-за неисправных двигателей, я меньше всего хотел влипнуть опять в такую же историю.

Если не удастся вытащить лунный модуль из пусковой капсулы, мы провалим задачу экспедиции. Какое-то время мы думали, что так все и будет. Но пока я держался рядом с ракетной ступенью «Сатурн IV-B», Джим и Расти искали источник проблемы. Они стали проверять все переключатели и показания приборов на панелях перед ними и сбоку, и Джим обратил внимание, что несколько индикаторов «обратной связи» двигателей системы ориентации показывали положение «закрыто» вместо «открыто». Там, где индикаторы должны были показывать открытый канал, красовались перекрестья, как на вывеске возле парикмахерской. Это значило, что топливо в эти двигатели не подавалось.

Такого не должно было происходить после успешного прохождения всех предстартовых проверок. Операторы управления даже думали, что кто-то из нас случайно стукнул по переключателям и перекрыл клапаны, когда нас мотало по кабине во время запуска, но зафиксировали в креслах нас на совесть и этого не могло случиться. Проанализировав позже неисправность, пришли к заключению, что клапаны закрылись из-за удара от сотрясения при разделении ступеней. Вот так сюрприз в полете! Джим повторно активировал переключатели клапанов подачи топлива в правильном порядке, и я сумел провести командный модуль по траектории стыковки и вытащить лунный модуль. Вот теперь мы могли продолжать.

Чуть позже появилась, однако, новая трудность. Расти плохо привыкал к невесомости, и на третий день у него случился серьезный приступ морской болезни, или синдрома космической адаптации. По видимости, Фрэнк Борман страдал на «Аполлоне-8» от него же, но он не проходил послеполетных медпроверок. Поэтому, когда заболел Расти, мы еще практически ничего не знали об этой проблеме.

После полета Расти Швейкарт вызвался пройти серию тестов в спеццентре Вооруженных сил США по исследованию воздушной болезни на Военно-морской станции Пенсакола в штате Флорида. Он поступил смело. Несколько месяцев подряд его как минимум раз в неделю отправляли в «пыточную камеру», чтобы протестировать на вращающихся стульях, качающихся брусьях для хождения и в комнатах для просмотра вызывающих тошноту фильмов. В итоге выяснилось, что, вероятно, 40 или 50 процентов из тех, кто летал в космос, испытывали те же трудности – у них появлялся и так нарастал эффект, аналогичный морской болезни, что он заставлял астронавта бросать работу. Не нашли ни одного симптома, по которому можно было бы предсказать появление синдрома: некоторые оказывались чувствительными к тестам, но чувствовали себя хорошо в полете, а некоторые – наоборот: демонстрировали сопротивляемость на Земле и выходили из строя в космосе.

Главное, что выяснилось в этих исследованиях, – быстро адаптироваться к невесомости (или к обстановке внутри другого движущегося объекта) можно, если долго качать головой так, чтобы вызвать легкий синдром, но не доводя дело до настоящей тошноты. Даже составили «шкалу дискомфорта», по которой рвоту, например, расположили на четвертом уровне. И стратегия адаптации заключалась в том, чтобы, двигая головой, дойти, скажем, до уровня 2а, а затем остановиться. А Расти в полете, что естественно для того, кто сильно страдает от подобного