Нити магии - Эмили Бейн Мерфи

Якоб наклоняется и касается губами лба и кончиков ресниц служанки. Лильян утирает слезы рукавом.

Эта портниха испортила все.

Я был так близок к тому, над чем так долго трудился… Ради чего потратил все эти жизни…

Я сделал бы так, чтобы все это было не напрасно.

Увижу ли я снова маму? И, если кто-то ждет меня с той стороны, они смогут понять, почему я поступал так, как поступал, верно?

Я вспоминаю себя на поле боя.

И как наблюдал за маленьким мальчиком, баловавшимся магией.

И как Алекс смотрел балет.

И как выглядела моя мать с самоцветами в прическе…

Я потерял так много крови. Это мешает мне мыслить ясно.

Но мне кажется, будто последнее, что я вижу, прежде чем наступает полная темнота…

Эта портниха.

Как может один человек, одна-единственная девчонка уничтожить все, что я пытался сделать?

Мне могло померещиться. Теперь уже трудно понять.

Но мне кажется, будто последнее, что я вижу, – как портниха с хрипом втягивает воздух и открывает глаза.

Глава тридцать восьмая

Марит.

29 июня 1867 года. Копенгаген, Дания

В книжной лавке пахнет лавандой, новой бумагой и старой кожей. Здесь царит полумрак и прохлада – желанное убежище от летней душной жары, стоящей снаружи. Владелец лавки ворчливо приветствует нас из-за прилавка, и Якоб идет к дубовому стеллажу, на котором стоят новые поступления. Кончики его пальцев порхают вдоль полок, и он застенчиво улыбается, когда касается твердого корешка зеленого цвета.

– Эта, – говорит он, и от уголков его глаз, прячущихся за стеклами очков, разбегаются морщинки радости. – Тебе понравится, – шепчет он, снимая книгу с полки и прося владельца завернуть ее. – Это именно то, что ты любишь.

Я сую книгу под мышку, чувствуя себя так, как, должно быть, чувствуют себя стеклянные шары Айви, когда солнце струится сквозь стекло и делает их зеленовато-золотыми. Мы направляемся на другую сторону улицы, к крошечному, неприметному кирпичному зданию на углу.

Эта клиника расположена на северной окраине Копенгагена. Она притулилась рядом с пекарней, и здесь всегда пахнет свежим хлебом и слойками с корицей. На вывеске клиники нет никакой надписи, только знак: шнур, образующий лежащую на боку восьмерку, символ бесконечности. Однако, если присмотреться получше, можно понять, что шнур на самом деле – лоза, поросшая крошечными листиками плюща.

Переступив порог и закрыв дверь, мы оба замираем в нерешительности. Затем Якоб печально улыбается мне и идет в свою часть кабинета, где шаткими стопками громоздятся сотни книг, блестят стеклянные шкафчики с медицинскими зондами и канюлями, а на столе беспорядочно стоят несколько микроскопов. Я вынуждена втиснуться за собственный стол, чтобы не нарушать наше правило.

В рабочее время поцелуи не разрешены.

Я разворачиваю свою новую книгу, провожу кончиками пальцев по словам, вытисненным золотом на обложке, и уже собираюсь приняться за чтение, когда за окном появляется маленькая тень. Я вижу ее силуэт сквозь разноцветные стеклянные ромбы оконной панели. Она колеблется, но потом, после тихого стука, чуть-чуть приоткрывает дверь.

Это совсем юная девочка, лет, наверное, девяти. Ее темные волосы слегка свалялись, а одежда бурого цвета выглядит поношенной.

Она осторожно делает шаг в кабинет.

– Я слышала… – нерешительно начинает она. – Я слышала, что вы можете мне помочь.

Чуть косолапя в своих потертых башмаках, она протягивает перед собой монету с выгравированным символом: плеть плюща, свернутая восьмеркой. Эта монета – наш тайный условный знак, свидетельствующий о том, что девочку прислал к нам кто-то из магического сообщества. Кто-то, кто знает о нас и о том, что мы можем сделать.

Девочка выглядит такой юной…

– Можно посмотреть? – мягко спрашиваю я. Она кивает и закатывает свой рукав.

Под кожей ее запястий уже виден синеватый узор кристаллов инея.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

– Элиза, – шепчет она.

Мне даже не нужен микроскоп, чтобы увидеть, что она готова. Я киваю Якобу через весь кабинет.

– Пойдем со мной, Элиза, – говорю я, протягивая ей руку. Отправив ее в умывальную переодеться в чистую белую сорочку, я провожу пальцами по ее собственной одежде. Когда мы вернем ей ее вещи, ткань уже станет прочной, словно сотканной совсем недавно.

– Это… не больно? – спрашивает Элиза, забираясь на стол в смотровой.

Волосы у нее на висках топорщатся завитками. Так же, как у Евы в детские годы.

– Больно, – мягко отвечаю я. – Это будет больно, милая. Но это спасет тебе жизнь, а Фирн, который ты отдашь сегодня, когда-нибудь спасет жизнь кому-нибудь другому. Точно так же лекарство, которое ты получишь сегодня, было отдано кем-то, кто лечился до тебя.

Она зажмуривается и не издает ни звука, когда я пронзаю большой полой иглой ее кожу.

– Ты хорошо держишься, Элиза, – подбадриваю я ее, забирая из ее вен столько пораженной Фирном крови, сколько можно взять, не убив девочку.

Впоследствии мы выпариваем из взятой крови Фирн в виде одного крупного сверкающего камня, так же, как когда-то делали Филипп и доктор Хольм; но то, что они вершили посредством смерти, мы превращаем в жизнь. Мы записываем камни в каталог и храним их в шкафчиках, наполненных разными видами кристаллизованной магии, чтобы продавать их в пределах магического сообщества. Выручки от их продажи достаточно, чтобы содержать нашу клинику, и все покупатели подписывают контракт, обязующий их вернуть мертвый Фирн, когда он будет израсходован. Потому что в конечном итоге мертвый Фирн ценнее всего, потому что в нем содержится средство исцеления.

После того как извлекаю из вен Элизы два флакона крови, я открываю шкафчик и выбираю вакцину из наших запасов. Эта прививка позволяет нам ознакомить тело с угрозой Фирна в ослабленном его состоянии. И тогда тело учится тому, как сопротивляться ему. Так же, как сопротивляется болезни после вакцинации. И когда наш собственный, внутренний Фирн пытается захватить наше тело, она атакует и обезвреживает его, не позволяя расти и кристаллизоваться в наших жилах.

До сих пор нам приходилось выбирать между магией и будущим. Творить то, что делало нас нами, заставляло чувствовать себя живыми, но ценой этой самой жизни. Теперь каждый раз, когда мы берем у кого-то Фирн, это то же самое, что привязывать новый отрезок к веревке, продолжающей удлиняться. Каждый человек, приходящий за исцелением, дает нам спасательный канат, которым мы можем бросить следующему больному. Это ключ, который отворяет бесконечную магию.

И это ближе всего к тому, чтобы исправлять разрывы в людях, как я когда-то мечтала.

– Спасибо, – просто говорит Элиза, когда я заканчиваю. Она прячет перевязанную руку под своей починенной накидкой и несколько секунд с недоверием смотрит на нее. – Спасибо, – повторяет она и выныривает наружу, в яркий солнечный свет.

Я записываю ее визит в каталог и в учетный журнал, чтобы показать Хелене. Наша клиника и наша работа здесь финансируются Хеленой Вестергард. Она продала известняковые шахты, избавившись от этого груза, и