Время скорпионов - D.O.A.

Амель попыталась вспомнить, где она оставила телефон. В сумке, далеко от спальни. Осторожно, чтобы не разбудить Сильвена, она встала. День обещал быть длинным.

Камель и Фарез находились в плохо освещенном, сыром, холодном и зловонном туннеле. На обоих были защитные очки, строительные каски и непромокаемые комбинезоны канализационных рабочих. Свод над их головами в радиусе примерно двух метров был освещен мощными прожекторами, которые они сами установили в кромешной темноте.

Ксентини кивнул, и Фарез запустил колонковую трубу. Прочно прикрепленный к стенам и полу канализации инструмент вгрызся в потолок. К их ногам, смешиваясь со сточными водами, сразу потекли конденсат и смазка.

После получаса непрерывной работы машина остановилась, и они из предосторожности отодвинулись от проделанного отверстия.

Камель отправил в дыру контрольный зонд, подтвердивший, что отверстие безупречно. Он показал Фарезу бетонный керн:

— Режет пробку длиной пятьдесят сантиметров. Буду демонтировать оборудование и начну укладывать.

Прошло еще три часа, в течение которых они трудились, не теряя ни минуты. Туннель опустел и понемногу приобрел тот вид, какой имел до их прихода вскоре после полуночи. Пикап с логотипом «Париж», на котором они прибыли, снова принимал все их имущество. Отходы отправились в соседний главный коллектор.

Когда, вернувшись снаружи, Фарез встретился с Камелем, тот внимательно осматривал свод:

— Видимых следов почти нет. Если не знать, что это здесь, невозможно заметить, что кто-то пробурил потолок. Отличная работа, брат. — Он положил горячую руку на плечо Хиари, так ловко скрывшего результат их работы. — Когда, ты сказал, будет следующий эксплуатационный осмотр?

— Когда я узнавал в канализационной службе, он был назначен на двадцать второе ноября.

— Значит, через пять дней?

Фарез кивнул:

— А потом ничего целых четыре месяца. Мы спокойно сможем работать по всей зоне. Даже будем оставлять оборудование на месте. На плане я обнаружил подсобку, которую мы можем использовать. Хочешь, покажу?

Ксентини покачал головой:

— В другой раз. Сначала посмотрим, не заметил ли нас кто-нибудь. Пошли отсюда, не могу больше терпеть эту вонь.

В конце тупика в тринадцатом округе находился заброшенный вокзал. Во избежание проникновения в него двери и окна первого этажа были замурованы. Иллюзия. Лестница, теоретически закрытая металлическими воротами и решеткой, этим вечером не помешала проникнуть на пути малого кольца.[183] А оттуда люди могли попадать в здание с перрона.

Приглушенный, быстрый и назойливый электронный бит заполнял все звуковое пространство квартала и сопровождал их приближение. Вскоре за грязными стеклами Карим заметил вспышки стробоскопа и сумел различить движущиеся внутри здания неясные силуэты. Много. Было одиннадцать вечера, суббота, и они с Неззой совершали первый обход клиентов.

На ступенях группа из трех десятков подростков. Все исхудалые, все одинаково одетые: черные и защитные куртки с капюшонами, спортивные штаны. У всех татуировки, пирсинги; все меченые, клейменые. Под охраной голодных собак они несли караул и проверяли входящих. Пиво и сигареты с дурью переходили из рук в руки.

Они с Неззой пришли пешком со стороны улицы Луаре, и Феннек сразу заметил припаркованную метрах в тридцати от входа машину с тремя пассажирами. Легавые. Возможно, не одни. Было не похоже, что их интересует происходящее в воротах. Они здесь не для того, поскольку мало что могут сделать, и знают это. У Карима возникло подозрение, что они, скорее всего, подстерегают дилеров, достаточно тупых, чтобы явиться без прикрытия. Вроде них с Неззой: с преступными рожами и образцами пилюль, коки и гашиша в рюкзаках. Да еще с пистолетом девятого калибра, который Незза засунул себе за пояс. Ввязаться в перестрелку или быть арестованным за торговлю дурью — не лучший способ завершить в целом блестящую карьеру офицера разведки.

Карим легонько ткнул Нуари локтем, тот кивнул — он тоже видел, — но продолжал идти вперед, не проявляя ни малейшего признака паники. Они беспрепятственно подошли к воротам. Его товарищ поздоровался с какими-то знакомыми и направился к лестнице. Поднимаясь, он по-арабски высмеивал всех этих выродков, хатаи, которые покупают у него дерьмо, чтобы задурить себе башку. Его последние слова потонули в звуках баса, сила которых увеличивалась по мере того, как они поднимались по лестнице. Оказавшись на перроне, Незза едва уловимым движением подбородка велел Феннеку осмотреться на местности.

Плотная толпа подпрыгивала на месте — отсутствующая, погруженная в тупое созерцание высоких стен ограды, буквально сотрясающихся от музыки. Если не считать нескольких разноцветных бенгальских свечей и отхаркиваний глотателей огня, вокруг которых образовались небольшие группки, никакого постоянного освещения внутри здания не было.

Незза и Карим внедрились в плотную копошащуюся темноту. Их толкали люди с закрытыми и подозрительными или отсутствующими лицами. Мужскими или женскими, определить было невозможно. Усиленная бетонными стенами музыка оглушала. Атмосфера могла бы быть праздничной, но отдавала скорее жестокостью, вытесненной на периферию сознания.

Нуари проорал агенту в ухо:

— Заткнуть бы всех этих дерьмоедов.

Кивок. Феннеку не потребовалось совершать над собой усилие, он был согласен. Его внезапно осенила мысль о том, что все это он делает впустую, и игла гнева стала колоть его изнутри. Эти люди не стоили трудов.

— Давай пошевеливайся, у меня нет никакого желания здесь поселиться. Еще две ходки после этой — и смываемся. Арруа!

Незза двинулся вперед в поисках покупателей.

18.11.2001

Несмотря на сильный холод, Линкс вспотел. Изнурение и напряжение. Он спотыкался под тяжестью Фодиля, стараясь одолеть препятствие в виде густого подлеска. Тропинки не было, он вошел в плотные заросли колючего кустарника. Сквозь ткань униформы ветки царапали кожу на ногах. Линкс с облегчением принимал эту боль, она поддерживала его в состоянии бодрствования, боевой готовности.

Над ним нависло обложенное, непроницаемое небо: ни звезд, ни луны. Он шел без фонарика, наудачу, уверенный в своей памяти. Продираясь сквозь колючую растительность, он некоторое время слышал, лишь как шипы цепляются за его тело. Выйдя на полянку, Линкс уловил журчание ручья и по звуку добрался до берега. Оказавшись на месте, он сбросил на землю пластиковый мешок и вывалил из него труп.

Линкс бессознательно отыскал знакомые камни и присел, чтобы передохнуть. Вокруг него по обеим сторонам ручья черной изгородью стояли деревья. Поднялся легкий ветерок, и голые ветки деревьев затрепетали. Он их не видел, только слышал. Их шелест вторил легкому журчанию и его дыханию. И никакой музыки, чтобы отвлечься. Вспомнив об утрате плеера, он снова рассердился и старался не замечать распростертого перед ним белеющего силуэта.

Ему не стоило ни малейшего труда вспомнить это место таким, каким он увидел его впервые. Сокровенная берлога подружки из Sup de Со[184] в Париже, выросшей в этих краях. Сюда никто не ходил. Ближайшая дорога пролегала в сотне метров. В хорошие времена здесь можно было спать, купаться, наслаждаться телами друг друга. Спокойно заниматься любовью. Сколько раз? Это было давно, весной восемьдесят седьмого. Конец учебного года, конец занятий, а вскоре и конец жизни.

«Мадам Пил».[185] Он помнил только эту кличку, которой ее называл весь выпуск. Точная копия Дайаны Ригг.[186] Три года бок о бок, не перемолвившись ни единым словом. А незадолго до начала новой жизни, между двумя плохо подготовленными экзаменами, какие-то террасы кафе, уик-энды вне Парижа то у одних, то у других и свидание — восхитительное, краткое. «Мадам Пил» была несвободна, просто имела желание немного поразвлечься. Он поддался и прожил три недели без очевидных последствий.

Нельзя сожалеть о том, чего не было.

Линкс задумался, по-прежнему ли ее семья живет там и вышла ли наконец прекрасная «Эмма» за своего официального «Джона Стида».[187] Или за другого. Этого ему никогда не узнать. Их связь умерла с наступлением июля, и больше он ее не видел. Несколько лет спустя напичканный знаниями ученик знаменитой школы покинул этот мир. Он был мертв, так же мертв, как Мустафа Фодиль, и с тех пор предпочитал посещать леса только в ночное время.

Он встал. Time to go,[188] ему еще надо сжечь мусор. Небрежно сложив пластиковый пакет, он исчез в темноте.

Измотанный Карим отпер дверь своей квартирки на улице Солитер. В ушах, большую часть ночи подвергавшихся атакам басов, гудело. Он продрог и хотел есть. Часы показывали, что до рассвета еще есть время. Он успеет приготовить еду и поспит до начала поста.