Возвращение Мастера и Маргариты - Людмила Бояджиева

Перрон, блестящий и черный не просто оставался позади – он уходил в прошлое. На нем сутулый мужчина в промокшей куртке с упавшими на лоб длинными прядями, а рядом пес с висячим ухом и поджатой к брюху ногой. Оба смотрели на Маргариту и жуткая тоска, тоска от которой воют, застыла в четырех глазах.

Только вчера еще жизнь была так сказочно прекрасна. Но предчувствие перемен витало в воздухе. Дождь барабанил по крыше, напоминая о том, что лето на исходе. Почему–то несколько раз заводил речь о Москве Максим и Маргарита, все больше хмурившаяся, наконец взмолилась, вцепившись в рукав его свитера:

– Пожалуйста, перестань! Не хочу вспоминать о Москве. Я тетке и Аньке денег много оставила. До ноября хватит. Как только выпадет снег начнем действовать… Ты завершишь свою книгу и ее напечатают. А я поступлю на заочный в мединститут. Ведь будет же здесь когда–нибудь поликлиника? отгоняя страх перед будущим, торопливо планировала Маргарита. Максим крепко обнял ее и страхи улетучились.

– Непременно будет! – с излишним жаром подхватил он. – Среди озер, как в Швейцарии, вырастут на берегах ладные глазастые домики. Местные фермеры станут производить из антоновки вино. И однажды получит "Шато Козлищи" Гран При на международной выставке. А зимой писатель Горчаков со своей супругой докторшей и детьми будут кататься по озеру на коньках!

– Не надо зимы. Пожалуйста! Я хочу, что бы лето было всегда. Хочу просыпаться от солнечного луча на подушке и видеть тебя рядом, птиц на ветке яблони, георгины, заглядывающие в окно… И не надо шутить о будущем… Я боюсь его, Макс… Все время прислушиваюсь – вот так вдруг подойдет к двери и постучит.

Оба вздрогнули от окрика со двора. У калитки остановил велосипед сельсоветовский сторож в промокшем до черноты военном плаще:

– Хозяева, вам послание.

Максим, сбегав под дождик, протянул Маргарите мятый бумажный листок:

– Это тебе.

"Аня в больнице. Приезжай скорее", – писала тетка.

Всю ночь они гадали, что могло произойти. Максим собрался ехать в Москву с Маргаритой, но она уговорила отпустить ее одну. Москва – это Игорь, Пальцев, враги Макса, а главное – Ласкер и соблазн стать героем, пустит свое изобретение в ход, что бы помочь всем…

В большом лифте, полном людей в белых халатах, Маргарита поднималась на четырнадцатый этаж клиники. Окаменев, она старалась не думать о плохом. Только бы увидеть сестру. Только бы увидеть ее живой… Клиника называлась Онкологическим центром. После обследования в районной больнице Аню положили в отделение нейрохирургии.

Маргарита услышала голос сестры в коридоре – как обычно звонкий и даже веселый. И тут же увидев ее – в ярком спортивном костюмчике, с болтающимися на шее наушниками плеера. Рядом с ней на диване у огромной пластиковой пальмы сидел парень – тоже в спортивном и в тапочках. Шлемовидная повязка до самых глаз делала его похожим на героического бойца из военных фильмов.

– Аня! – они бросились друг к другу, обнялись. Мара заплакала и все не могла успокоиться. Слушала рассказ сестры и ничего не понимала. Говорила Аня в основном о Леше – так звали физика, аспиранта МГУ, того, что сидел под пальмой в бинтовом шлеме. Он не пошел в бизнес, решил остаться нищим, но гордым рыцарем большой науки. Это почему–то очень нравилось Ане.

– Всего десять дней, как ему сделали операцию. А мы уже танцевали! На лестничной клетке. С плеерами в ушах! У нас одинаковые кассеты. Мне Леша переписал. Знаешь что? Ни за что не угадаешь – танго "Компарсита"! Клевая штука, отпад! Леша знает специальные движения, он ходил в секцию фигурного катания.

– Анечка, что произошло?

– А, глупости! Пару раз меня прихватило головокружение и вот здесь в виске болело страшно. Потом прошло. А на дискотеке было очень душно и я вырубилась. Ну, рухнула в обморок. Потом я отключилась дома. Тетка вызвала нашу участковую. Та заохала и направила меня на обследование в больницу. Я прямо взвыла. В палате восемь человек, в основном бабки. Удобства в коридоре и никаких перспектив. Ты сама все знаешь… Однажды врывается ко мне дама – вся надушенная, шикарная. Твоя подруга – Белла Аркадьевна. Как вихрь в палату влетела, пакет мой с барахлом подхватила и скомандовала: пошли!… Теперь я здесь. Голова не болит, в обморок не падаю. И Леша вот…

– Кто твой лечащий врач? Я должна с ним встретится.

– Очень симпатичный молодой ординатор. А старикан–профессор только по пятницам приходит.

– И что говорит?

– Говорит, надо с родителями побеседовать относительно операции. Вот тебя тетка и вызвала.

– Аня… Операция? Ты уверена? – похолодела Маргарита.

– Чего ты паникуешь? Вон Леша так мужественно держался! Четыре часа оперировали. Теперь говорит, что это передо мной выпендривался и ради меня так быстро выздоравливает. Думал о том, как мы будем танцевать и обязательно это танго в шикарнейшем ресторане! Он уже в реанимации мечтал, что бы зеркальные зайчики по стенам бегали а я бала бы в золотом платье с разрезами! Сплошное ретро! Мы обязательно в Испанию поедем. И в Бразилию, и в Париж. И еще в Санта–Барбару! Это совсем не дорого, если третьим классом. – Нагнувшись к сестре, Аня зашептала: – Здесь говорят, что под наркозом можно увидеть будущее. Леша видел… – Аня многозначительно улыбнулась.

– Девочка… – Маргарита пригляделась к сияющим глазам сестры. Влюбилась… Вижу, влюбилась.

– Очень, очень сильно. И теперь ради Леши совсем быстро выздоровею. Вот ни чуточки операции не боюсь. Ну, совсем немного… А ведь подумай, если б я сюда не попала, то мы бы могли не встретится. Ужас. Вот повезло! Аня повисла на шее сестры, как делала еще в детстве, когда не стало матери. Маленькая девочка, ища защиты прижималась к взрослой, но тоже маленькой и растерянной. Теперь, обнимая друг друга, плакали две молодые, но сильные женщины. Маргарита содрогнулась от стыда, вспомнив о том, как хотела выйти из электрички, сбежать обратно в свой одуванчиковый дом..

– У тебя–то как? Удивляюсь – моя железобетонная Мара плакать научилась!

– Это от счастья. И еще от того, что я теперь другая. Маргарита.

– Понимаю. Булгаковская, да?

– Максимовская… Не думай, что я хотела вас бросить. В сентябре мы собирались вместе приехать и все решить.

– Вот и приехала. Пал Палыч, мой врач, раньше двух после операции не освобождается. Ты должна познакомиться с Лешей. Сиди здесь, под фикусом, я его приведу.

Аня упорхнула, Маргарита оглядела холл. Черная мягкая мебель под кожу, столик с газетами и журналом "Здоровье". В обрезанной пластиковой бутылке букет хризантем. В углу телевизор, на стене пейзаж с волнами и кашпо с плющом. В креслах под изображением мутно–зеленого шторма сидела странная пара. Старушка с коротким седым бобриком и худой носатый старик кавказской наружности. Оба в одинаковых вязаных жакетов буроватой толстой шерсти. Оба сосредоточенно работали спицами, вытягивая нить из пластикового пакета.

Маргарита вспомнила Варюшу, которую поселил в ее памяти Макс, ее рыжие собачьи жакеты, вывязанные соседкой. Ей захотелось окликнуть женщину, но она сдержалась…

Бритую старуху, обраставшую после химиотерапии, действительно звали Дина. Именно она снабжала бабушку Макса и его самого теплыми вещами. Год назад она потеряла мужа, а вскоре последнего друга – колли по имени Колла Брюньон. И осталась совсем одна с мешками пропахшей нафталином пряжи и злокачественной опухолью в левом полушарии. Вместо того, что бы скончаться в районной больнице, Дина попала сюда по великому блату: у доктора филологии Джеральдины Ковачек – полуиспанки–полупольки, остались влиятельные ученики.

Тяжко и пусто было на душе знающей свой приговор женщины. В очереди у рентген кабинета она увидела старика с потерянным лицом. Словно за соломинку утопающий, старик держался за спицы. Вязал упорно и неумело. Дина подсела. Айдын Надырович плохо говорил по–русски. Но для того, что бы показать вязку, много слов не требуется.

Дина подарила старику килограмм собачей шерсти и теплый жакет, который вывязала специально для него. Это были самые радостные недели за последний год, наполненные смыслом и любовью. Теперь они часто сидели рядом, мелькая спицами и обмениваясь короткими фразами, в которых была вся жизнь.

– Ты совсем как моя жена, – Айдын долго наблюдал за работой Дины. Смотрю на твои руки – вижу ее. Необразованная женщина была. Книжки мало читала. Ты – ученая. А руки совсем похожи. Красивые.

Господи! Сухонькие, в темных пятнах и набухших жилах, столько переделавшие, столько сновавшие… Лица у стариков разные, а руки одни. Полуграмотный старик из абхазской деревни и некогда светская, некогда блиставшая в ученых кругах москвичка, сидели рядом, ощущая себя самыми близкими людьми на свете. Им одновременно объявили приговор и они приняли решение переселиться в хоспис, что бы умирать вместе.

Айдын Надырович гордился сыном, разбогатевшим в Москве. Он никогда не узнает, что ради его лечения Начик вошел "в дело" – стал приторговывать наркотой. А Джеральдине не дано будет получить весть от Максима Горчакова. Потому что промолчала сидевшая напротив ее в холле сероглазая женщина…