Пепел короля, проклятого звездами - Карисса Бродбент

Я все-таки взяла сверток, положила на колени и размотала ткань.

Оттуда выпала потрепанная записная книжка и несколько пергаментных листов.

У меня дрожали пальцы. Я взяла верхний пергамент, сложенный пополам. На внутренней стороне оказался женский портрет, нарисованный чернилами, которые успели выцвести от времени. Женщина была темноволосой. Наклонив голову, она смотрела вдаль. В нескольких местах чернила расплылись от попавших капель воды. Я вспомнила другой рисунок чернилами, тоже выцветшими от времени, где была изображена панорама развалин города, находящегося далеко от Сивринажа.

– Кто эта женщина? – спросила я.

– Мне кажется, это твоя мать, – тихо ответил Райн.

Я как будто и сама догадывалась. Но его слова пробили невидимую трещину в моей груди, и оттуда хлынула волна чувств, к которым я была не готова.

Портрет нарисовал Винсент. Я узнала его манеру.

Винсент нарисовал ее.

Я бережно отложила портрет. Под ним лежала потемневшая серебряная цепочка с небольшим черным камнем-амулетом. Я взяла ожерелье, и амулет оказался рядом с кольцом на мизинце. У кольца был такой же черный камень.

Грудь отчаянно болела. Я положила ожерелье на портрет. Записная книжка так и лежала у меня на коленях. К ней я не притронулась.

– Как? – выдавила я, не в силах взглянуть на Райна.

– Мало-помалу, вот так. После Винсента в замке остались целые залежи бумаг. Он много чего написал, но смысла в его писанине я почти не уловил.

Райн говорил правду. Винсент обожал писать, но делал это так, чтобы никто ничего не понял. Он намеренно громоздил длинные фразы, которые понимал только сам.

– Я собрал все, что было написано им около двадцати четырех лет назад, – пояснил Райн. – И каждый день понемногу просматривал. Один. Об этом никто не знал.

Боги милосердные, сколько же времени он потратил, собственноручно просматривая сотни, а то и тысячи всех этих бумаг и бумажек.

У меня защипало глаза.

Я развернула другой пергамент. Это было письмо или кусок письма, но написанное не Винсентом (его почерк я узнавала сразу). Почерк был более размашистым; буквы стояли прямо, а не с наклоном, как у него. Округлые очертания намекали на то, что писала женщина.

– Кто…

Я чуть не подавилась словом. Пришлось сделать паузу и спросить снова:

– Кем она была?

– У меня тоже вопросов больше, чем ответов. Но, судя по всему, ее звали…

– Алана.

Я провела пальцем по имени в конце письма. Оно было мне знакомо. Я ощущала это нутром. Вспомнила, как давным-давно слышала ее имя. Там, в глиняном домике, где жила моя семья.

Пальцы переместились в верхний правый угол письма. Оно было адресовано какой-то Элии, жившей в восточной части Вартаны.

Богиня, смилуйся надо мной. Имя. Место. Вартана – городишко к востоку от Сивринажа. Содержание письма для меня мало что значило: речь шла об исцеляющих заклинаниях и ритуалах какой-то непонятной мне магии. Но имена.

– Я понял так, что какое-то время твоя мать жила в замке, – сказал Райн. – Долго ли – не знаю. Не меньше года, если сопоставить даты.

Он постучал пальцем по дате письма внизу, затем показал дату на другом листе пергамента, лежавшем под письмом. На этом было что-то вроде дневниковой записи с перечислением состава целебной настойки. Часть упомянутых растений я знала, названия других видела впервые.

– Думаю, она занималась магией. Была колдуньей.

– Магией какого бога? Самой Ниаксии?

Спрашивая, я уже знала ответ. Моя мать была человеческой женщиной. Некоторые люди владели магией Ниаксии, но никто из них не достигал таких успехов, как вампиры.

Райн осторожно убрал листы. Оставался последний, который он развернул. Этот лист оказался вырванной книжной страницей с изображением фаз луны. Внизу я увидела странный символ: паучка с десятью лапками.

– Это символ Аседжи, – пояснил Райн.

Аседжа. Богиня неведомого, Прядильщица судеб.

Мне вдруг стали понятнее слова Септимуса о том, что мой отец искал кровь убитого бога и в этом ему помогали ясновидящие.

Чтоб мне сгореть на солнце!

Я резко подняла глаза на Райна. Тот выгнул брови, молча подтверждая схожесть наших мыслей.

– Чем моя мать ему помогала? – спросила я.

– Увы, не знаю. После месяцев поисков это все, что я сумел найти.

Кажется, он был раздосадован скудностью сведений. Но я безмерно радовалась даже этим крупицам.

Я узнала ее имя. Увидела ее лицо.

В голове мелькали бесчисленные вопросы и бесчисленные варианты развития отношений между Винсентом и моей матерью.

Я вновь взяла пергамент с портретом и стала водить пальцем по выцветшим чернильным очертаниям.

Это нарисовал Винсент. Нарисовал ее.

«Зачем ты это сделал, Винсент? Ты любил ее? Похитил ее? То и другое?»

Но знакомый голос не отзывался. С какой стати я пыталась создать фальшивый образ Винсента: искреннего, открытого, когда всю жизнь он кормил меня жалкими крохами правды?

А может, он перестал отвечать, поскольку знал, что я не захочу слышать любые его объяснения.

Мне жгло глаза. В горле стоял ком. Большой палец водил по пергаменту вверх-вниз. Я остро чувствовала присутствие Райна. Он был совсем близко… и в то же время не настолько, как хотелось бы.

– Она похожа на тебя, – тихо сказал он.

Что-то в его словах меня задело. Может, то, с каким восхищением он это произнес, будто сделал мне величайший комплимент.

Я провела по каскаду темных волос, ниспадающих на материнское плечо, по прямому носу и пугающе знакомому задумчивому выражению губ.

– Жалею, что не мог порадовать тебя чем-то бóльшим, – сказал он. – А так… только имя. Только несколько листов пергамента.

– Почему? – выкрикнула я. – Почему ты это сделал?

Я знала. В глубине сердца я уже знала ответ.

Райн набрал полные легкие воздуха и медленно выдохнул.

– Потому что ты заслуживаешь гораздо больше, что этот мир тебе давал. Я знаю, поскольку был его частью. Я лишил тебя возможности самой получить ответы. Этого недостаточно. Знаю, что недостаточно. Но…

Он умолк, безнадежно пытаясь подыскать нужные слова. У меня их тоже не было. Грудь наполнилась странным, болезненным чувством благодарности. Да, Райн был прав. Он лишил меня возможности посмотреть Винсенту в глаза и потребовать ответы.

Но даже эти жалкие крупицы прошлого были больше того, что рассказывал мне отец. Они значили больше, чем мне хотелось.

Я намеренно не поднимала глаза на Райна, стыдясь того, что он может в них увидеть. Однако я чувствовала на себе его взгляд.

– Это еще не все, – сказал он.

Он полез в карман и достал бархатный мешочек, положив мне на колени. Мешочек был тяжелым. Внутри что-то позвякивало.

Деньги.