Принцесса викингов - Симона Вилар

— Но мой брат вложил твои руки в мои и объявил нас мужем и женой. Остальное произойдет, когда мы прибудем в Байе. Наша свадьба и свадьба Серебряного Плаща состоятся в один день.

Он задумчиво коснулся серебряного креста, висевшего на его груди.

— Думаю, что в Байе найдется и священник, чтобы обвенчать нас по христианскому закону.

Атли принял крещение еще в Руане, в то время когда Эмма лежала в тяжелой горячке. И едва она очнулась, поставил ее перед свершившимся фактом. Даже для его брата это оказалось неожиданностью. Ролло был недоволен, но ничего не мог изменить. Атли упрямо стоял на своем, посещая все службы подряд. Однако Франкон под всяческими предлогами откладывал венчание, и поэтому Ролло сам совершил языческий обряд прямо на пристани перед самым отплытием, ибо медлить было нельзя — восемь судов под командованием Ботольфа отчалили, еще когда Эмма хворала; едва же она оправилась, как ей было велено собираться в дорогу, ибо Бьерн опасался бурь предзимья, страшнее которых в этих водах не было ничего.

И только в море к скальду вернулось отличное расположение духа. Он был весел и без устали подшучивал над Атли.

— Что, ярл, не терпится тебе позабавиться со своей женщиной? Пожалуй, корабль для этого не слишком уютное местечко.

Эмма сердилась. Она сама не понимала, почему прощает Бьерну его болтовню. Скорее всего потому, что именно он заставил ее выйти из оцепенения, в которое она впала, покидая Руан. Бьерн был дерзок, без устали дразнил ее, зля и смеша одновременно, и ни на минуту не оставлял в покое. Его откровенно восхищенный взгляд вернул Эмме частицу уверенности в себе. Она отвечала в тон:

— Атли приходится нелегко. Но каково тебе, Серебряный Плащ, не первый год дожидаться своей брачной ночи! — Да уж, — согласно кивал Бьерн. — В ожидании, пока моя невеста подрастет, мне следовало сделаться целомудренным отшельником. И не окажись на моем пути такого количества податливых красавиц, клянусь Тором, меня уже вполне можно было бы причислить к лику христианских святых.

Лицо его стало серьезным, и он обратился к Атли:

— Меня беспокоит, что за весь сегодняшний день мы ни разу не видели сигнальных огней на дозорных вышках.

Он повернулся в сторону берега. Атли пожал плечами. Здесь, на западе, куда меньше людей Ролло. Это дикий край, но уже завтра они приблизятся к устью Орны. Там, на побережье, совсем недавно по приказу правителя были восстановлены укрепления. Они наверняка смогут причалить там и пополнить запасы воды и провианта.

Бьерн заметил, что это вовсе недурно, потому что овцы, которых они взяли на корабли, уже съедены, а вяленая треска от постоянной сырости покрылась плесенью. Но больше всего его угнетало то, что иссякло пиво.

Слушая их, Эмма вглядывалась в берег, пустынный и изрезанный нагромождениями скал. Словно видения, высились в дымке их причудливые очертания. Далеко выступающие в море, оторванные от материка останцы были, словно кружевом, одеты пеной. Они походили то на застывших великанов в коронах, то на чудовищ — драконов с вывернутыми шеями, гигантских жаб, а подчас и на волшебные дворцы, в переходах которых буйствовали стремительные потоки воды.

— О чем ты задумалась, огненновласая? — спросил Серебряный Плащ, спрятавший свое щегольское одеяние, чтобы море не испортило его. Сейчас на нем был добротный панцирь из испанских стальных пластин, спаянных бронзой, поверх которого он кутался в черный козий мех. Весь он пропах морем и солью, его пышные волосы слиплись, но он был весел, и это веселье словно заражало всех вокруг.

Огненновласая дева — краса ожерелий

— Глядит в стезю стругов,

Словно игрой дочерей Эгира

Взгляд дивный тешит.

Неба дыханье ей разогрело

Ланиты, что вешние маки,

Очи сверкают.

Любы прекрасной

Игры морские…

— Ты получишь настоящую жену викинга, Атли, — хлопал он по плечу юношу. — Она сразу признала в море свою стихию. Драккар ей что отчий дом. Мало я встречал мужчин, и уж тем более женщин, кого не мучила бы хворь, когда они вступают на зыбкую кровлю обиталища рыб.

Атли, счастливо улыбаясь, глядел на Эмму, Бьерн же уговаривал девушку спеть для них.

Сильный голос Эммы сплетался с говором волн:

С шумом ветра за волною отпущу свою кручину, Луч закатный вслед за солнцем унесет ее в пучину. Стану я, подобно чайке, легкой, быстрой и парящей, Все минувшее забуду, стану жить лишь настоящим…

Викинги налегли на весла, вслушиваясь в пение прекрасной спутницы. Эмма пела о сумрачно-зеленом подводном царстве, куда уходит юная девушка, чтобы стать одной из морских дев с рыбьими хвостами. У них нет души, которая болит, и их жизнь куда дольше, чем у смертных, изнуренных тревогами. Когда же срок, отпущенный морским девам, приходит к концу, они превращаются в искрящуюся пену, что несется на гребнях волн из края в край океана, и печаль их возвращается к людям, ждущим у края вод тех, кто уже никогда не вернется.

Эмма поразилась, увидев, как по лицам суровых гребцов струятся слезы.

— Печальная песня, — вздохнул Бьерн. — Что ты наделала, огненновласая! Мои люди сбились со счета! Хэй, Эрлинг, Хафтор, вы куда смотрите! И ты, Ивар, что-то совсем приуныл. Дай-ка мне било, иначе, видят боги, нас вышвырнет на скалы.

Спустя несколько минут ход драккара выровнялся и они стали нагонять ушедшего вперед Херлауга. Эмма глядела на мерно ударявшего в било скальда с улыбкой. О, этот скальд-воин! Даже ледяную Снэфрид, явившуюся вместе с Ролло проводить их на пристань в Руане, он ухитрился шлепнуть пониже спины!

При этом воспоминании у Эммы тоскливо сжалось сердце. Покинув носовую надстройку, она прошла туда, где позади мачты располагалась палатка из моржовой кожи, где можно было укрыться от непогоды и множества чужих глаз. У входа в нее лежали овчина и спальный мешок из волчьих шкур, где отдыхал Атли. Неудобствами походной жизни Эмма была на время ограждена от предъявления супружеских прав, но лишь на время… Она не хотела даже думать о том, что ждет ее по прибытии в Байе.

В палатке, сжавшись в комок, пряталась от ветра девушка-прислужница. На ее тонкой шее болтался медный обруч рабыни, тонкие косички смешно торчали в разные стороны. Лицо было бледным, с бескровными губами, в темных глазах таилась тоска. Это была та девушка, которую Эмма напоила маковым зельем в ночь побега и которую жестоко наказали за то, что не уследила за госпожой. Искупая вину, Эмма приблизила ее к себе, но теперь уже жалела об этом. Виберга, как звали девушку, оказалась на редкость унылой и бесцветной особой. Мало того, что она постоянно хныкала и кляла судьбу, страдая морской болезнью, теперь она, немного оправившись, без конца жаловалась госпоже на дерзкие приставания викингов. Когда Эмма, не выдержав, надавала ей пощечин, Виберга на время утихла и засела в палатке, перебирая зерна четок, бормоча молитвы и проклиная язычников. Но вскоре она вновь принялась изводить хозяйку.