Обсидиановая бабочка - Лорел Гамильтон

Я уставилась на него:

– Ты им гордишься. Гордишься тем, что он посмотрел на вот это, – я мотнула головой в сторону фотографий, – и выдержал.

– А почему бы ему не гордиться? – спросил Олаф.

Я оглянулась на него:

– Если бы Эдуард был отцом Питера – то понятно. Но это не так.

Я снова повернулась к Эдуарду и пристально посмотрела на него. Лицо его было непроницаемо, как всегда, но чуть лучились глаза.

Я тронула Эдуарда за руку, и этого было достаточно – он обернулся ко мне.

– Ты с ним обращаешься как с будущим сыном. – Я покачала головой. – Эдуард, ты не можешь позволить себе такую семью.

– Знаю, – ответил он.

– Боюсь, что нет. Кажется, у тебя серьезные намерения.

Он опустил глаза, избегая моего взгляда.

– Черт тебя возьми, Эдуард!

– Противно в этом признаться, но я с ней согласен, – сказал Олаф. – Если бы только мальчик, проблем бы не было. Думаю, из него ты сможешь сделать все, что захочешь, но женщина и девочка… – Он покачал головой. – Не выйдет.

– Я вообще не понимаю, зачем тебе семья, – сказал Бернардо.

– По разным причинам. Никто из вас не верит в брак, – ответил Эдуард.

– Верно, – согласился Олаф. – Но если мужчина вроде нас женится, то это не должна быть женщина вроде Донны. Она слишком… – Он попытался подыскать слово и наконец нашел: – Невинна. Ты знаешь, что я такое не про многих женщин могу сказать.

– Может, это одна из ее привлекательных черт, – сказал Эдуард, с виду так же озадаченный, как и мы.

– Ты уже с ней трахаешься, зачем же тогда жениться?

Это уже Бернардо.

– Если бы мне нужен был секс, я бы нашел его в другом месте.

– А она нехороша? – спросил Бернардо.

Эдуард только поглядел на него – долгим взглядом.

Бернардо поднял руки кверху:

– Извини, извини. Просто любопытство.

– Насчет Донны любопытства лучше не проявлять. – Эдуард повернулся ко мне. – А ты веришь в брак. Под этим железным панцирем – простая девчонка со среднего запада, все еще мечтающая о белом штакетнике.

– В брак я верю, но не для таких, как мы, Эдуард.

Не знаю, что бы сказал он на это, но тут зазвонил телефон, и Эдуард пошел снять трубку.

– Спасен колокольным звоном, – сказала я.

– Он действительно хочет жениться на этой женщине, – удивленно произнес Олаф.

Я кивнула:

– Боюсь, что да.

– Если он хочет на ней жениться, это его дело, – заметил Бернардо.

Мы с Олафом уставились на него, и улыбка на его лице сменилась озадаченным выражением.

– В чем дело?

– Пусть Олаф серийный насильник или даже серийный убийца, но он по-своему более щепетилен, чем ты. Тебя это не тревожит?

Бернардо покачал головой:

– Нет.

Я вздохнула.

Эдуард вернулся в комнату с обычным Эдуардовым лицом, будто и не было откровений прошлой минуты.

– Вчера вечером монстр сделал еще одну пару в Альбукерке.

– Ч-черт! – сказала я. – И вы поедете без меня?

По изучающему меня взгляду Эдуарда я поняла, что сейчас будет сюрприз.

– Тебя просят присутствовать при осмотре.

Я не смогла скрыть удивление.

– Лейтенант Маркс больше не главный?

– По телефону говорил он.

– Ты меня разыгрываешь!

Эдуард покачал головой и улыбнулся.

– Тогда не понимаю.

– Я думаю, что кто-то в верхах надрал ему задницу за то, что он тебя вышиб. Наверное, ему предоставили выбор: либо работать с тобой, либо отстраниться от дела.

Я не могла не улыбнуться:

– А на таком деле можно сделать карьеру.

– Именно, – подтвердил Эдуард.

– Что ж, теперь мы знаем цену Маркса.

– Цену? – спросил Бернардо. – Вы что, его подкупили?

– Нет, – ответила я, – но его принципы, которые он так любезно изрыгнул вчера мне в лицо, ему не так дороги, как его карьера. Всегда приятно знать, насколько у кого-либо стойкие убеждения.

– Не настолько, – заметил Эдуард.

– Очевидно, – согласилась я.

В коридоре послышался голос Донны, которая громко обращалась к Бекки, но, по-моему, она нас хотела предупредить о том, что идет. Мужчины схватили дорожку и завесили дверь. Эдуард громким и жизнерадостным голосом Теда произнес:

– По коням, парни и девчата! Работы еще невпроворот.

Я пошла к себе. Если мы выезжаем, нужно прихватить оружие.

31

Я сидела рядом с Эдуардом, на переднем сиденье. Может, мне просто кажется, но я чувствовала, как кто-то сверлит мне взглядом шею. Если это не игра воображения, то тогда наверняка Олаф.

К своему костюму я добавила наплечную кобуру с браунингом. Обычно я только его и носила с собой, пока меня не попытаются убить или пока не появится какой-нибудь монстр. Но «файрстар» я оставила во внутренней кобуре. Слишком много я навидалась фотографий с расчлененками, чтобы остаться спокойной. Я даже взяла ножи – сами видите, насколько неуверенно я себя чувствовала. И чей-то там сверлящий взгляд сзади тоже начинал действовать на остатки моих нервов. Нет, это не воображение – я это чувствую.

Я повернулась и встретила взгляд Бернардо. Вовсе не такое выражение его лица мне хотелось бы сейчас видеть. Мелькнула неуютная мысль о том, какие фантазии он себе рисовал и не мне ли была отведена в них главная роль.

– На что ты уставился? – спросила я.

Бернардо заморгал, но далеко не сразу опустился на землю и сосредоточился на мне. Он лениво улыбнулся.

– Ничего я такого не делал.

– Черта с два.

– Анита, ты же не будешь указывать мне, о чем думать.

– Слушай, ты очень даже симпатичный. Найди себе девушку, назначь свидание.

– За ней надо будет поухаживать, угощать, а в конце вечера на секс, может, и не придется рассчитывать. Так что мне в этом толку?

– Тогда подцепи шлюху.

– Я бы так и сделал, если бы Эдуард меня отпустил.

Я поглядела на Эдуарда.

Он ответил, не дожидаясь моего вопроса:

– Я запретил Олафу… встречи с дамами, пока он здесь. Олаф возмутился, и я о том же самом предупредил и Бернардо.

– Все по-честному, – сказала я.

– Что ж тут честного, когда меня наказывают за то, что Олаф псих, – буркнул Бернардо.

– Раз мне запрещено удовлетворять свои потребности, почему у тебя должны быть такие привилегии? – сказал Олаф.

Что-то в его голосе заставило меня обернуться к нему. Он отвел от всех взгляд, уставившись прямо перед собой.

Я повернулась к Эдуарду.

– Где ты этих людей откапываешь?

– Там же, где охотников на вампиров и некромантов.

Я его поняла, так что промолчала всю дорогу до Альбукерка. Я-то считала, что у меня есть моральное право бросаться камнями, но Эдуард, очевидно, был иного мнения. Он знал Олафа лучше, и спорить тут было ни к чему. Сейчас по крайней мере.