Фея придёт под новый год (СИ) - Лакомка Ната

— Надавать бы вам пощечин, — сказала я веско, — да обвинять в покушении на мундир.

— Постойте… — он хотел остановить меня, схватив за запястье, но тут же взвыл, отдернул руку и закричал: — Проклятое животное!

Только тут я поняла, что случилось. Кошке не понравилось, что кто-то замаячил перед её уютной корзиной, и она, воспользовавшись моментом, оцарапала господина Фонса.

— С кошкой, как раз, всё нормально, — сказала я. — Это вам надо превращаться из животного в человека.

Подтянув повыше юбку, я рванула перед самым носом у пары упряжных лошадей. Кучер разразился проклятьями и руганью, не успев натянуть поводья, но начальник полиции не успел проскочить за мной, и нас разделили резные сани, застланные толстыми коврами и меховыми шубами.

Удирая со всех ног, я оглянулась через плечо и увидела, как из мехов выглянуло такое знакомое лицо — госпожа Хизер де Монтальви смотрела на меня, откинув траурную вуаль и прищурив глаза.

Больше я не оглядывалась и не останавливалась, и когда добралась до дома на побережье — едва могла дышать.

На крыльце Буссоль выскочила из корзины и скрылась за углом дома быстрее, чем я успела её остановить.

— Если за тобой опять погонятся собаки, вини себя! — сказала я, когда кошки уже и след простыл.

Джоджо колдовала в кухне, заводя тесто для пирогов, я сняла пальто, подвязала фартук и ополоснула руки, прежде чем начать ей помогать. Теперь, когда пост закончился, не было необходимости придумывать вкусные блюда из ничего. Мы готовили кашу со сливочным маслом, густые мясные супы, пироги с рубленными потрохами, и сладкие пироги с вареньем и взбитыми сливками.

Вот и сейчас Джоджо начала взбивать сливки, чтобы украсить вишнёвый пирог вкуснейшим сладким облаком.

— Хозяин сломал замок на двери у Ванессы, — поведала мне служанка под страшным секретом. — Сказал, что если она не начнет есть до вечера, он сам будет кормить её — как индюка. Я отнесла ей булочки с корицей и медовый чай…

— Надо проверить, съела ли барышня завтрак, — сказала я деловито и отряхнула руки от муки. — Пойду, проверю. Может, ей и пообедать захочется.

Джоджо посмотрела на меня с сомнением:

— Лучше бы вам к ней не ходить, — заметила она. — Ванесса, вроде как, вас не слишком жалует… Не получилось бы чего…

— Не волнуйтесь, — я с улыбкой пожала плечами. — Что может случиться? Я всего лишь проверю, позавтракала барышня или нет.

Госпожа Бонита ушла в церковь, Корнелия возилась с уборкой в комнате мальчиков, сами «мальчики» или ушли с отцом в контору, а Огастин вместе с Мерси сидели в гостиной, беззвучно общаясь на одном им известном языке, рядом тихонько играли Черити и Логан, строя для кукол дом из корзинки и кубиков.

Я постучала в комнату Ванессы, не получила никакого ответа, и вошла, осторожно открывая дверь.

Шторы в комнате были наполовину опущены, на столе стоял поднос с нетронутой едой, а на постели, укрытая одеялом до подбородка, лежала Ванесса — бледная, с неприбранными косами, осунувшаяся получше мастера Берта, и смотрела на меня злыми голодными глазами.

— Меня прислали забрать тарелки, — сказала я, проходя к столу, — но вижу, вы ничего не съели, барышня?

Ванесса не ответила, но взгляд её добрее не стал.

— Имейте в виду, — я оперлась ладонями о стол, рассматривая булочки с корицей, которые хоть и успели остыть, но своего аппетитного вида и сводящего с ума аромата не потеряли, — мне совершенно безразлично, что с вами произойдёт дальше. Отправит вас отец в монастырь или выдаст замуж за респектабельного мужа, у которого вы уже не сможете вдосталь покапризничать или… совершить подлость.

Опять никакого ответа. Я сделала паузу и сказала чётко и раздельно, глядя девице в глаза:

— Я прекрасно знаю, что брошку ко мне в комнату подкинула ты. Но не сержусь на тебя. Просто не понимаю, для чего ты это сделала. Ведь господин Берт на меня не смотрел.

Вот тут она покраснела до ушей! Стала пунцовой, как зимняя клюква! И я мысленно поздравила себя с правильной догадкой. А ведь если бы не Буссоль, оказавшаяся так вовремя в нужном месте, я бы продолжала считать мастера Берта охотником за богатствами господина Тодеу, а Ванессу — пустышкой, не способной на глубокие чувства.

— Он тебе так нравится? — спросила я уже тише и мягче.

Теперь передо мной за несколько секунд промелькнула почти вся гамма эмоций, на которые только способен человек — на сдобной мордашке Ванессы попеременно отобразились и злость, и гнев, и отчаяние, и досада, на смену им пришли разочарование, печаль, а потом — тихая радость, какая охватывает нас, когда мы вспоминаем о дорогом нам человеке.

— Мы… — промямлила она, — я… мы… он… — тут она вздохнула и твёрдо закончила: — Нравится. Он совсем не похож на моих кавалеров. Он такой серьезный, и очень умный, и добрый… Он самый лучший на свете.

— Ты успела всё это понять за такой короткий срок? — спросила я, переставляя поднос с булочками на прикроватный столик. — Сколько вы знакомы? Полгода? Год?

— Два года, — она закрыла глаза, откинувшись на подушку, и лицо у неё стало мечтательным. — Он мне сразу понравился. С первого взгляда. Он же такой красивый…

— Миловидный юноша, да, — согласилась я, присаживаясь на пуфик возле её кровати и наливая в чашку чай, который ещё не успел остыть.

— Когда он в первый раз пришёл в наш дом, мне показалось, что я спала, как заколдованная красавица из замка Роз, — Ванесса говорила, как рассказывала сказку, и я понимала, что для неё это и в самом деле было сказкой — нежной, романтичной сказкой влюблённой и очень одинокой девушки, — а он разбудил меня, как прекрасный принц…

— Поцелуем? — спросила я невинно, разрезая булочку и намазывая её сливочным маслом.

— Взглядом, — поправила меня Ванесса.

Она открыла глаза и села в постели.

— Один лишь взгляд — и во мне будто что-то зазвенело, — девушка машинально взяла чашку чая, которую я ей протянула, и сделала глоток, — будто весь наш унылый дом зазвенел, когда Этан появился… И он держался так скромно, с таким достоинством… А тётя сразу зафыркала и сказала, что всякие босяки сейчас считают себя великими учёными… Какая нелепость, верно?

— Совершенно точно, нелепость, — поддакнула я и протянула ей на блюдце булочку с маслом. — А мастер Берт слышал это?

— Слышал, конечно, — усмехнулась Ванесса, вонзая зубки в воздушную булочку и с аппетитом начиная жевать. — Тётя нарочно сказала, чтобы его обидеть.

— И что он ответил? — продолжала я направлять разговор в русло воспоминаний о мастере Этане Берте.

На этот раз лицо Ванессы просияло гордостью.

— Он улыбнулся, — она допила чай и потянулась за второй булочкой, а я снова наполнила чашку и добавила в чай ложечку сливок и два кусочка сахара, — и сказал: «Но ведь наш Господь, сударыня, тоже ходил босой, а своими знаниями посрамил самых образованных мудрецов». Хорошо сказал, правда?

— Очень хорошо, — согласилась я. — И целуется, наверное, тоже очень хорошо. И очень храбрый, если осмелился поцеловать вас на балу, когда рядом был отец.

Теперь Ванесса пошла красными пятнами. Я наблюдала, как она краснеет — мучительно, пряча глаза, но ничего больше не спрашивала, предоставив дочери хозяина самой решить — надо ли промолчать или проявить откровенность.

— На самом деле, — призналась, наконец, Ванесса, — это я его тогда поцеловала. Разве можно быть таким благородным? Ну и что, что мы не помолвлены? Мы всё равно поженимся, пусть даже целый мир будет против… К чему эти глупые правила?! Мы ведь современные люди, — она взглянула на меня, ища поддержки, — женщина уже — это не бессловесное существо, которому полагается только краснеть и ждать, когда мужчина обратит на неё внимание! В наше время девушка должна уметь сделать первый шаг!

— И ты его сделала, — подсказала я. — В библиотеке.

— Ну да, — она досадливо сморщила носик и расправилась с ещё одной булочкой. — Но Этану понравилось! И мне тоже! Но тут как всегда некстати появился папа и всё испортил! Папа же у нас моралист, он боится, что мы все пойдём по плохой дорожке, если нас не посадить в тюрьму или не отправить в монастырь! Если ему попались две вертихвостки, то это не значит, что все женщины — безмозглые похотливые курицы!