Повести и рассказы (-) - Виктор Тарасов

Но термин "адаптация" будущего и к будущему не всем нравится. И-в самом деле, есть в нем что-то от "amor fati" - ницшеанского "возлюби судьбу". Как можно адаптироваться к будущему... любому будущему? - спрашивают они.

Но нравится нам будущее или нет, а оно все равно наступает, и самым неожиданным образом. Так уж лучше вступить в него с объективным знанием и готовностью бороться. А кроме этого, противники обычно забывают, что речь идет о взаимной адаптации, о сближении, и будущее предстает в НФ как компромиссный вариант, в котором всегда останется место для спасения героя (и читателя).

Подводя итоги, можно сказать, что НФ, безусловно, является фактором выживания рода человеческого. И всякое ограничение фантастики ведомственными инструкциями означает препятствие к осуществлению этой функции.

Да и термин "роман-предупреждение", в известной мере, лишь затеняет дело. Люди удивительным образом научились не внимать всяческим предупреждениям. Но ценностью для них обладает как раз то, что помогает выжить вопреки предупреждениям. А значит, дело гораздо сложнее, нежели можно судить по термину.

В нашем сложном, быстро меняющемся мире НФ выполняет важнейшую задачу: готовит человека ко вступлению в будущее. Сама по себе являясь сложным компенсирующим и настраивающимся механизмом, НФ может помочь человеку сразу по нескольким направлениям: Первое. Дает информацию о будущем.

Опираясь на свою интуицию и профессионализм, писатель старается воссоздать как можно более вероятностную модель будущего.

Второе. Будучи профессиональным "обкатчиком" жизненных стратегий и характеров, писатель НФ дает читателю набор возможных линий поведения в указанной кризисной ситуации. А значит, дарует ему внутреннюю свободу и независимость перед этой ситуацией.

Третье. Дав читателю пережить катарсис, писатель снимает с него часть нервного шока перед непредсказуемостью будущего, экономит его психическую энергию для борьбы (за счет своей собственной).

Четвертое. Как и всякая литература, НФ постепенно вырабатывает отношение к такому грандиозному событию, каковым является будущее. При этом она находит его компромиссную модель и одновременно меняет самого человека, меняя его язык.

Язык - вот та сфера, в которой человек встречается со своим будущим.

АКТ КОММУНИКАЦИИ

1. Продолжая разговор об адаптивной роли НФ (и прозы вообще), было бы интересно рассмотреть, каким образом она реализует свои функции, то есть как происходит общение писателя с читателем через произведение НФ.

С точки зрения структуралистической поэтики, литература - это обмен информацией, а произведение - единичный акт коммуникации. И в общем виде он выглядит так: А (адресант) зашифровывает сообщение - посылает - Б (адресат) получает - декодирует. Казалось бы, имея в виду научный аспект, НФ подпадает под эту схему. Однако даже с точки зрения теории информации, на которую любят ссылаться структуралисты, не все оказывается столь просто. Попробуем рассмотреть это подробно.

2. Во-первых, адресат оказывается не столь очевидно и четко очерченным. Давно замечено, что писатель вряд ли имеет в виду читателя как конкретную личность, адресат для него - чистая абстракция. При описании он опирается на индивидуальные психические законы восприятия (читатель как личность) и на его "общественный разум" (читатель "общественноусредненный"), иными словами, обращается одновременно и к читателю-индивиду, и к обществу в целом.

Собственно, говорить здесь можно уже не о диалоге, а о многостороннем общении. Общество как заинтересованное лицо, третий агент может выступать в самых различных ролях: начиная с прямой цензуры и кончая внутренней "заангажированностью" (терминология Ролана Барта) самого писателя.

Итак, мы видим, что адресат, в значительной степени, раздваивается, а затем - утраивается.

Ибо замечено, что адресатом может быть и сам писатель. Имеется в виду не мемуарная традиция, но тот факт психологии творчества, что писатель часто "выпускает наружу" свои призраки (вспомним Ф. М. Достоевского), то есть происходит нечто вроде психоаналитического лечения путем осознания и выговаривания своих кошмаров. Достаточно вспомнить, например, известные положения Д. С. Лихачева о том, что у Достоевского "...действуют не целые люди, а борющиеся в них духовные силы", или положения М. М. Бахтина о бесконечном внутреннем диалоге с самим собой.

Другими словами, при близком рассмотрении отношения "адресант адресат" оказываются сложными и "размытыми". Активность каждой из трех сторон, их роли, "статус" по отношению друг к другу могут меняться. Так, например, они могут сливаться между собой для третьей стороны (для читателя писатель и общество часто выступают в одном лице). Что можно сказать, например, о хокку-"сообщении", "посланном" японским средневековым поэтом через интерпретаторов - французских символистов современному русскому читателю?

3. Во-вторых, единовременность акта коммуникации вызывает большие сомнения. Структуралисты полагают само собой разумеющимся, что у читателя в руках должен быть ключ от шифра, а "задачи стилистики сводятся к контролю за декодированием". (Риффатер М., Критерии стилистического анализа (В кн.: Новое в зарубежной стилистике. Вып. 9. М., 1980. С. 73).

Но факт очевидный, что для того чтобы читатель имел ключ, его нужно ему вручить, то есть вступить с ним в некий предварительный контакт (условно назовем его "предкоммуникативным"). Что же это за контакт? Ответ прост: это язык! Стихия языка должна "омывать" и адресанта, и адресата задолго до того, как они стали таковыми. Причем предварительный контакт должен быть успешным и закончиться неким негласным договором на "основной", литературный контакт.

Итак, хотя и существует единичный носитель акта коммуникации (книга), единовременность акта утрачивается, а сам акт, в известной степени, "размывается".

4. В-третьих, положение языка в качестве проводника сообщения пассивной ролью никак не исчерпывается. А именно пассивность и подразумевает простая формула: "закодировал - передал - декодировал". Язык не мог бы служить проводником, если бы не нес в себе нормативных элементов и системы ограничений; одновременно эти ограничения накладываются и на само сообщение, проводник "нормирует" импульс. С другой стороны, всякий импульс изменяет материал проводника, каждое произведение изменяет язык, и, в конечном счете, важны именно эти изменения.

Итак, мы видим, что проводник как бы "сливается" с сообщением, оно "протекает" через него как через решетку лингвистических норм, и, в свою очередь, решетка долго "хранит о нем память" в виде литературных шаблонов.