Повести и рассказы (-) - Виктор Тарасов

Но так ли прост термин "роман-предупреждение"? Ведь если бы мы хотели "предупреждаться", не лучше ли читать статистические сборники и технические прогнозы? Вероятно, НФ удовлетворяет более глубокие социальнопсихологические потребности общественного сознания, нежели просто предупреждать? В чем же они?

Но прежде всего уместен вопрос: что такое предупреждение вообще? Был в истории момент, когда "предупреждения" имели исключительное значение, я имею в виду античность.

Феномен расцвета оракульства тем более удивителен, что он сочетался с абсолютной верой в предопределенность рока, коему подвластны и люди и боги. Зачем знать заранее судьбу, если избежать ее нельзя? Другой парадокс: многие люди подкупали жрецов, а затем слепо верили предсказаниям. И третий: никто из великих людей не отложил своего предприятия после неблагоприятного "прогноза". И все-таки люди постоянно пытались "наладить контакт" с будущим, заключить с ним своеобразный "договор" (хотя бы и подкупом), воздействовать на него своего рода "заклинаниями" (чисто языческая привычка). Следовательно, сам по себе текст предсказания не имел большого значения, а удовлетворялась чисто психологическая потребность: сохранить душевное равно весне перед лицом грядущих опасностей, помочь человеку сейчас, а не в будущем, которое неясно. Когда грянет гром, все предупреждения об ударе молнией разом теряют смысл.

Как это происходит сейчас? Для современного человека поступательность научно-технического прогресса - это тот же неотвратимый рок. Плох он или хорош, но каждый человек подвержен ему и "затянут" в него помимо своей воли.

Государство, содержа официальную науку, как бы "покупает" у нее тем самым благоприятные прогнозы, а затем им слепо следует, то есть поступает как суеверный язычник, заклинающий будущее.

Ясно, что ценностью для отдельного человека подобные прогнозы не обладают никакой.

Будь хорош прогноз или плох, человек хочет знать одно: каково будет именно ему, имяреку, в этом самом хорошем или плохом будущем.

И смутная тревога, которую он испытывает в теперешней, очень неясной обстановке, настойчиво требует утоления. И тут мы из рода "предсказания" переходим в род литературы, потому что только она может рассказать об отдельной (и общей) человеческой судьбе.

Существует определение, что всякая литература - это литература великих событий. И в то же время-развитие литературы - это постепенный перевод основной темы в судьбы героен, в их лица, в их язык. В этом ценность литературы (и НФ) для читателя. Мы видели, как постепенно "усваивались" и выражались типами, героями, лицами такие грандиозные события, как революция, сталинизм, война. То есть язык великого события переводился на язык личных судеб. И не было события (были запретные темы), которое не было бы "расшифровано" для человека таким образом.

Для НФ великое событие - это будущее. Но единственное, с чем не может примириться человек, - это ОБЩАЯ гибель, смерть рода человеческого. Сказать подобное человеку - значит ввергнуть его в состояние психической неуравновешенности. А этого позволить себе литература не может, иначе ценность ее будет ноль. Любая эсхатология (предсказание конца) обязательно должна указывать на чудесное спасение (при определенных условиях), только тогда ее будут слушать и читать. Вероятно, преодоление страха гораздо важнее, нежели внушение его. И не "предупреждение" имеет значение, а преодоление "предупреждения".

Позволим себе небольшое теоретическое отступление. В своих построениях мы в известной степени опираемся на идеи Люсьена Гольдмана (1913-1970), который полагал, что литература (как и всякий род духовной деятельности) это своего рода компенсаторный механизм, подобно тому, как но Фрейду для компенсации неутоленных желаний служит сон или безумие ("Структурно-генетический метод в истории литературы"). "Символическое обладание" вещью через текст никогда не удовлетворит человека полностью, но, искаженное и "снятое", оно всегда питает литературу, которая на этом желании "паразитирует".

Говоря о литературе как об отражении действительности, мы не забываем, что здесь всегда отражение смешано с желанием и что они взаимно накладываются друг на друга. Получается чрезвычайно сложный механизм, который иначе, как "адаптационным", не назовешь. С одной стороны, действительность "адаптируется", приближается к человеку в соответствии с его терминологией и психической установкой. А с другой - в процессе отражения "адаптируется" и сам человек, потому что создается новый язык, а новый язык - это новый человек.

Все сказанное в принципе снимает неглубокий термин "роман-предупреждение", который ничего не дает. Люди желают не "предупреждаться", а выжить; они желают снять свой страх перед неизвестностью.

В связи с этим можно вспомнить те упреки, которые предъявлял Л. Гольдман к компенсаторной теории 3. Фрейда. Он справедливо отмечал, что в последней начисто отсутствует временное измерение, развитие проблемы в будущее. А ведь именно там могут быть реализованы в полной мере позитивные силы равновесия, компенсации. Может быть, именно НФ, как литература, и означает "разворачивание позитивных сил в будущее"? Читая "предупреждения", мы забываем, что речь идет на самом деле не о "КАТАСТРОФЕ", а о "ВЫЖИВАНИИ" в условиях катастрофы. Ведь главный герой, он же наблюдатель, остается, как правило, жив, и читатель ассоциирует себя именно с ним. с выжившим, но не с погибшими. Он желает знать то условия, при которых герой выжил. То есть важно не просто будущее (катастрофа), а будущее-будущее (преодоление катастрофы). Он желает иметь заранее оптимальную стратегию поведения в чрезвычайных условиях.

Писатель как профессиональный изобретатель жизненных стратегий предоставляет ему эту возможность, полностью смоделировав экстремальную ситуацию и указав успешную линию поведения в ней. Но это - лишь прагматический аспект.

А психологически происходит то же самое, когда человек после прививки заболевает в легкой форме и обретает иммунитет. Всем известна мысль о том, что мир сошел бы с ума после взрыва атомной бомбы, если бы не знал из НФ, как она должна взорваться. Другими словами, энергия нервного шока частично снимается еще apriori, до шокирующего события, человек обретает необходимое для борьбы душевное равновесие и способность к действию. А это, безусловно, фактор выживания.

Вообще неутоленное желание и подспудный страх - верный источник неврозов, как говорит нам классическая психиатрия. И в этих условиях чрезвычайно странным было решение Госкомиздата не печатать фантастику, в которой действие происходит после атомной войны. Чиновники руководствовались, вероятно, простым принципом: "Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда". И тут грянул Чернобыль. Сотни тысяч людей заболели радиофобией - нервный шок для них оказался непереносимым. А ведь подобная ситуация (и поведение в ней) описана в западной фантастике множество раз. Я не хочу сказать, что западные читатели НФ остались бы психически здоровыми. Но часть потерянного психического здоровья наших людей, безусловно, можно отнести на счет нелепого решения Госкомиздата. Ведь пережив катарсис в НФ, человек вступает в ситуацию несколько "закаленным", ему уже не нужно тратить часть нервной энергии на "усвоение" и "переживание" ситуации, если она уже была для него "адаптирована" сочинителем.