Зажги свечу - Мейв Бинчи

class="p1">– Ты прекрасная хозяйка, соблюдаешь все правила! «Идеальная хозяйка не бросает гостью, чтобы удовлетворить плотские желания с возлюбленным».

– Да, точно, правило номер три! – радостно рассмеялась Элизабет.

– Ладно, как скажешь, но когда гостья вернется на свой Изумрудный остров… предупреждаю, я буду ненасытен!

– Отлично! – ответила Элизабет.

Миссис Норрис объяснила, что в течение двух недель не должно быть никаких интимных отношений, после чего можно продолжать как обычно.

* * *

– Между прочим, ты нарушила обещание рассказать мне, каково оно… секс… заниматься любовью… – сказала Эшлинг.

– Смешно, но я знала, что нарушаю обещание. В самую первую ночь я лежала и думала, а может, ты уже давно занималась любовью и ничего не сказала мне, потому что это… ну… не знаю… что-то очень личное, такое сложно описать.

– Теперь все звучит еще загадочнее, чем прежде! Я никогда не узнаю, что к чему. Ты моя единственная надежда.

– Говорю же тебе, я думала, что ты и так уже знаешь и молчишь по той же самой причине, что и я…

– Господи, Элизабет, да откуда ж мне знать такие вещи, живя в Килгаррете?! Как бы я могла по-настоящему заняться сексом с кем-нибудь?

– Ну, я сама не ожидала, что так выйдет… У нас ведь тут тоже не Париж, а всего лишь пригород Лондона, где не слишком-то грешат.

– Ты совсем забыла, что представляет собой Килгаррет? Все всё про всех знают днем и ночью! Как рыбки в аквариуме. Не надо быть полицейским или подозревать кого-нибудь, все знают, что ты делаешь двадцать четыре часа в сутки. «Вчера вечером я видела тебя у реки». «Джози Линч говорит, что видела тебя в аптеке Мориарти». Весь город знает, когда у тебя месячные!

– Или когда их у тебя нет…

– Вот именно! Не знаю, как бы я сумела провернуть то, что ты сделала, да так, чтобы никто не узнал.

– Тогда как у вас поступают в подобных случаях? – (Эшлинг промолчала.) – Такое наверняка случается. Что-то же тогда делают?

– Да, но…

– Ну же, расскажи!

– Ну… либо парень должен жениться и тогда пересуды через годик-другой утихнут, либо, если все плохо, девушка может уехать к монахиням.

– В монастырскую школу? Да ладно!

– Господи, нет, не к тем монахиням! В какое-нибудь отдаленное место, где монахини содержат дома для незамужних матерей, и девушки там как бы работают, помогают оплатить свое содержание. А когда рождается ребенок, то его отдают на усыновление, а девушка возвращается. Обычно говорят, что она ездила к бабушке. Все знают, что значит «съездить к бабушке».

– Им там, наверное, очень одиноко…

– Да уж, точно ничего хорошего. Тут побоишься идти до самого конца, даже если не страшно, что парень от тебя потом откажется.

– Люди все еще боятся, что если переспать с мужчиной, то потеряешь его?

– Конечно! Я бы не стала спать с кем-то, если имею в отношении его серьезные намерения. Потому что если я действительно положила на кого-то глаз и переспала с ним, то он может подумать, что я гулящая девка. Я не говорю, что он будет прав, но таковы законы Килгаррета.

– А ты бы подумала, что он гулящий, или как оно там у вас называется?

– Нет, с мужчинами совсем другое дело! Ты ведь знаешь, они не в состоянии себя контролировать, в них Господь вложил желание. Я думаю, так оно и есть. Знаешь, они ведь хотят этого с каждой женщиной. Таков план Господа… или природы, если угодно, чтобы человеческий род продолжался. Мужчины постоянно только об одном и думают, а женщины должны ими управлять и настаивать, чтобы они занимались этим только в браке, так устроено общество…

Элизабет покатилась со смеху:

– Из тебя получится изумительная монахиня! Честное слово! Ты бы так рассказала девчонкам правду жизни, что они бы потом до смерти не забыли!

– Но ведь нам именно так и рассказывали! Только другими словами.

– Да уж, совсем другими словами!

– Я знаю, это звучит нелепо и запутанно, но так оно и есть… если не везде, то по крайней мере в Килгаррете.

– Ты ведь не винишь монахинь за то, что они стали монахинями? Я бы, пожалуй, и сама в монастырь ушла, если бы думала, что по городу бродят мужики, готовые заняться этим где угодно и с кем угодно.

– Втыкая свое семя повсюду… в ожидании неосторожных женщин…

– Эшлинг, ну ей-богу!

– Но ведь так оно и есть! Это просто игра, как бридж, или покер, или любая другая. Когда знаешь правила и идешь только на рассчитанный риск.

* * *

Эшлинг огорчилась, увидев, что Элизабет подтасовывает домашнюю бухгалтерию.

– Тебе сложно такое понять, – сказала Элизабет. – Дядюшка Шон никогда в жизни не спросит, сколько денег потратила ты или тетушка Эйлин. Вам не надо отчитываться за те или другие расходы. А мой отец думает, как банковский клерк, который должен в конце дня свести баланс. Дома он тоже сводит дебет с кредитом.

– Но ты же его обманываешь! И оставляешь деньги себе. Если он узнает, то сильно расстроится. Почему ты просто не попросишь его давать тебе больше?

– У него слишком ограниченный ум, он мыслит мелко, мелкими суммами и мелкими счетами. Он никогда не станет проверять, стоит ли банка тушенки три шиллинга, однако он считает общую сумму у меня на глазах. Все, что я сэкономила, я заработала. Я не краду у него деньги, а всего лишь думаю о способах потратить меньше и оставить себе лишнее. Вот и все.

Эшлинг изучала счета.

– Понятно. Но разве не мелочно с твоей стороны так поступать? Как-то оно не слишком щедро… Члены семьи не должны так делать.

– Никакая мы не семья, а отец никогда не отличался щедростью. Его пугают открытые сердца и великодушные люди вроде тебя, дядюшки Шона или Джонни. Он подумал бы, что в вашем доме полный бардак, так как никто толком не знает, сколько уходит на то, чтобы вас всех накормить и одеть. Он никогда не подумает о том, что твоя мама кормит половину бродяг, постучавших в дверь, что она кормила и одевала меня пять лет совершенно бесплатно, что она посылает подарки и у нее всегда есть монетка в кошельке для любого, кому, по ее мнению, она может понадобиться. Нет, от подобных вещей отец бы всполошился. Его встревожила вся та вкусная еда, которую ты привезла из Ирландии. Он три раза спросил у меня, должны ли мы тебе заплатить. Думаю, мне следовало согласиться, чтобы он успокоился.

– Ты так холодно о нем говоришь… Ты ведь мечтала, чтобы он стал