Походы викингов - Андерс Стриннгольм

Домохозяин имел неограниченную власть над рабом; даже и исходе XIII века, когда уже утвердилось христианство и нравы сделались мягче, он, его жена и дети могли убивать раба или поступать с ним также жестоко, как им вздумается.

Законы не признавали за собой власти осуждать их к уплате пени за это. В законодательстве нередко упоминается о вынужденной рабе (budstryken buskona); прибит, как раб, так говорили о том, с кем поступлено так жестоко, что он лежал на земле с изломанными членами и не мог тронуться с места. Законы предписывают, чтобы раб, или лошадь, покупался при каком-нибудь поселянине, Vin,[330] при свидетелях, и если продавец утаивал его недостатки, то обязан был в продолжение месяца вознаградить покупателя за все убытки, понесенные им при этой покупке. Рабов дарили, отдавали вместо денег за пени и вообще поступали с ними как со всяким другим имуществом.

Скандинавы не дозволяли неприличных связей между рабами, потому что любили порядок и добрую нравственность в доме; более строгие в этом случае, нежели римляне, они наказывали подобные поступки. Раб должен на самом деле жениться с согласия своего господина и потом числился женатым, но дети, прижитые в таких браках, принадлежали не родителям, а их господам. Раб не пользовался властью ни отца, ни домохозяина; брак его не имел того значения, как браки свободных людей; оттого-то женатый раб в законах называется не супругом, а наложником (kaepsir).[331]

То же право, какое домовладелец и дети его имели над жизнью рабов и детей их, простиралось и на их собственность: все, чем владел раб или что нажил на господском службе, принадлежало господину. В шведских законах они занимают место наряду с нищими (stabkerle),[332] и если раба хотели выкупить его родственники, то они должны были присягнуть, что вносят выкупную плату из своего имущества, а не раба; в противном случае господин присваивал ее себе, как собственность.

Естественным следствием того, что рабы считались безусловной собственностью господина и государство не имело на них никаких прав, была совершенная отчужденность раба от всяких обязанностей относительно общества: он не пользовался гражданскими правами, не мог ни быть свидетелем,[333] ни носить оружия, не находился под одинаковыми законами, не подлежал тому же суду, как другие; закон не доставлял ему безопасности, общество не защищало его; о всяком, кто обращал кого-нибудь в рабство, говорили, что отнимает у него личный мир и безопасность.

Но так как раб находился вне всяких отношений к обществу и почитался вещью, составлявшей полную собственность господина, то на этом лежала ответственность за все поступки раба: если последний сделал воровство, или убийство, или другой насильственный поступок со свободным человеком или его рабами, господин его присуждался к уплате пени за то, что не держал его строже. Когда же он отказывался от платы и предлагал лучше выдать преступника для казни, какую назначит обиженный, тогда раба, с ивовым прутом на шее, вешали на столбе у двора господина: повешенный должен был оставаться тут до тех пор, пока отгниет прут. За срезку этого прута полагалось сорок монет пени. Таким отвратительным зрелищем хотели принудить владельца лучше заплатить деньги, нежели выдать раба, потому что гнушались отмщать за себя на этом висяке, и если дело шло о его преступлении, лучше требовать денег.

Наротив, оскорбления, нанесенные чужим рабам, относились не к ним, а судились, смотря по вреду, какой же от того владелец; если раба его убили или так изувечивали, что он не годился больше к работе, то не взыскивали никакой другой пени, кроме полной цены убитого или изувеченного; тогда господин получал 8 марок за рожденного дома и 3 — за обыкновенного раба. Вообще, к этим несчастным чувствовали такое презрение, что название раба считалось самым обидным ругательством. Всякий, назвавший таким именем свободного, подвергался одинаковому наказанию с виновным в содомском грехе. Смерть от руки раба считалась самой позорной.

Со свободой исчезает отрада и сила жизни. Рабское воспитание имеет следствием рабские чувства. Состояние, исключавшее человека из гражданского общества и отнимавшее у него природные права и побуждения ко всему благородному и прекрасному, должно было до такой степени унижать дух, что он терял все свои лучшие качества. Это делает понятными для нас частые случаи в сагах, доказывающие верования древних скандинавов, что рабский дух уже проглядывает на лице раба; они могли отличать рабов от свободных при первом взгляде, по одной наружности, Трусостъ, вероломство, леность считались их отличительными свойствами; более благородных чувствований не предполагали в них. Когда королю Гуннару принесли сердце pa6а Гьялле, он мог увидеть, что оно принадлежало трусу: «Заметь, — сказал король, — как дрожит оно, но все же меньше, нежели прежде, когда находилось в груди».[334]

Однако ж образ мыслей скандинавов был человечнее и благороднее, многих римских философов, которые едва причисляли рабов к человеческому роду, сомневались, и такого ли же вещества состоит тело рабов, та ли же душа живет в них, не считать ли их другой породой людей. В сагах редко встречаются черты хладнокровной жестокости, с какой римляне обращались со своими рабами. Римские легионы иногда приводили из счастливых походов чрезвычайное множество пленных; некоторые римляне имели многие тысячи рабов в своих виллах; надобно было держать их под гнетом, чтобы они не сделались опасными для государства и их владельцев. Северные викинги не могли привозить многочисленные толпы пленных на своих небольших судах. Бедность, простые нравы Севера и недостаточность в съестных припасах также должны были ограничивать число рабов.[335] Между тем как в Риме множество рабов назначалось в прислугу избытку и роскоши, на Севере держали их не более, сколько требовала нужда для полевых работ и других занятий… Золото и серебро, земля и рабы, звериные рога и постель считаются в шведских законах главными драгоценностями поселянина.

При вспышках гнева северный домохозяин хоть иногда и жестоко наказывал рабов, однако ж, несмотря на неограниченное господское право, вообще обходился с ними с таким же человеколюбием, какое Тацит хвалит в древних германцах.[336] И законы заботились об отеческом воспитании детей рабов: если домовладелец хотел доказать свои права на раба, рожденного в его доме, то должен был принять присягу и подтвердить ее клятвой свидетелей и 12 посторонних лиц, что этот раб на его дворе родился, питался молоком матери, покрыт был одеждой и лежал в колыбели. На всяких пирах, в тржественных случаях, например, при жертвоприношениях, и сговорах, свадьбах, поминках, скандинавы разделяли свою радость с рабами.[337] За удар раба на пиру взыскивалась такая же цена, как и за удар свободного. Желали, чтобы и рабы пользовались некоторым отдыхом от работы и имели светлые мгновения в жизни; полагали, что пора веселья должна соблюдаться для них так же свято, как и для свободных людей. Добрые господа не только доставляли им случай нажить что-нибудь, но и позволяли выкупаться на волю трудовыми деньгами.

Эрлинг Скьяльгсон, знатный и сильный поселянин в Норвегии, держал во дворе постоянно до 30 рабов; он назначал им поденную работу; по окончании ее, остальное время, вечером и ночью, они могли употреблять для себя; наконец, дал им землю для хлебопашества; доходы с нее предоставил в их полное распоряжение; сверх того назначил цену, за которую они могли выкупаться из рабства. Многие выкупились уже на первый или на другой год, и все, имевшие даже небольшую удачу в делах, освободили себя на третий год. На вырученные деньги Эрлинг накупил новых рабов. Но вольноотпущенным он доставил разные способы к обогащению: одних послал ловить сельдей, другим указал другие средства; некоторые вырубили леса, обработали землю под ними и поставили себе дворы: он помог всем разжиться.[338]

Человеколюбивое чувство и очень высокий для того времени образ мыслей нередко заметны в поступках скандинавов. Это смягчало участь многих рабов; несмотря на надменное презрение к ним, в той же степени, в какой ценилась свобода, на Севере участь их была гораздо сноснее, нежели во многих других странах. Оттого в сагах часто встречаются черты благородной привязанности рабов к господам; многие из них получали свободу за оказанную верность, способность и подвиги мужества. Домохозяин или кто-нибудь другой, с ею согласия выпускавший на волю раба, брал этого с собою на тинг, объявлял Manbelgd, мир и безопасность его лица, принимал в свое семейство, что называлось aettleda, и тем слагал с себя на общество ответственность за его поступки. После того вольноотпущенный мог быть истцом и ответчиком и принимать присягу.[339] Впрочем, он не выходил из-под господского надзора и сохранял некоторые зависимые отношения к прежнему господину; если же оказывался неблагодарным или непочтительным к нему, то в наказание опять становился рабом[340] И сын отпущенника, в случае проступка против прежнего господина или его детей, присуждался к вторичной уплате выкупных денег за свою свободу. Не думали, чтобы не умевший пользоваться или прилично распоряжаться домашним хозяйством мог быть хорошим согражданином. Отпущенники составляли низший разряд свободных людей. По мнению скандинавов, переход от рабства к свободе должен быть постепенным: оттого дети отпущенников имели более значения, нежели их отцы.