Общая теория права. Том II - Сергей Алексеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Примечания
1
Это, надо полагать, и получилось в той трактовке МПР, которая предложена Б.В. Дрейшевым. Охарактеризовав в качестве «системы правового регулирования» то, что другими авторами рассматривается как его «механизм», Б.В. Дрейшев сводит последний к системе одних правоотношений (правотворческих, регулятивных, охранительных) (см.: Дрейшев Б.В. Правотворческие отношения в советском государственном управлении. Л., 1978, с. 26, 52). Однако правоотношения, между разновидностями которых действительно существует связь, представляют собой лишь одно из звеньев сложного процесса правового регулирования, и оно как таковое не способно отразить все богатство юридического инструментария, участвующего в этом процессе.
2
См.: Горшенев В.М. Способы и организационные формы правового регулирования в социалистическом обществе М 1972 с. 50–55.
3
В юридической литературе уже обращено внимание на значение для поведения людей стимулов, которые выражены в праве и мощность которых должна превышать мощность антистимулов (см.: Эффективность правовых норм. М., 1980, с. 96–97). Вряд ли, однако, правильно рассматривать в одном ряду в качестве положительных стимулов все правовые средства воздействия на осознанные интересы, включая юридическую ответственность (там же, с. 96). Здесь как раз нужен четкий дифференцированный подход. И в социально-политическом и в специально-юридическом планах в высшей степени важно различать, с одной стороны, позитивное обязывание и следующие за ним меры государственно-принудительного воздействия — правовые средства «навязывающего» характера, а с другой стороны, дозволения и запреты — правовые средства, призванные в своем единстве давать простор для инициативы и самостоятельности субъектов, приводить в действие всю систему материальных и духовных стимулов. Изложенные в указанной книге правила о мощности стимулов, их действии до «порога ощущения» и др. (там же, с. 98–99) весьма по-разному проявляются в зависимости от упомянутых особенностей юридического инструментария.
4
См.: Тарасов И.И. Роль социально-психологических факторов в правовом регулировании. — Автореф. канд. дисс. Свердловск, СГУ, 1971, с. 12–16.
5
Вряд ли прав В. М. Баранов, полагающий, что уполномочивающие (управомочивающие) нормы тем отличаются от конструируемых им поощрительных норм, что первые только дозволяют определенный вариант повеления (см.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права. Саратов, 1978, с. 30). Между тем управомочивающие нормы в зависимости от всего комплекса находящихся с ними в связи юридических предписаний вполне могут содержать одобрение данного варианта поведения и, следовательно, предполагать возможность поощрения, обеспечиваемого, однако, иными юридическими предписаниями, в том числе обязывающими.
6
См.: Казимирчук В.П. Социальный механизм действия права. — Сов. государство и право, 1970, № 10, с. 37–44; Право и социология. М., 1973, с. 69 и след.
7
См.: Казимирчук В.П. Указ. статья, с. 37–38.
8
Явич Л.С. Общая теория права. Л., 1976, с. 246. Автор справедливо замечает, что по ряду вопросов подобный подход лишний раз подтвердил то, что марксистской теории известно давным-давно (там же).
9
По мнению Ю.А. Тихомирова, «механизм действия права включает в себя процесс материального осуществления принципов, актов, норм в результате экономического, социального и научно-технического развития, процесс юридический, процесс организационно-структурной перестройки, процесс идеологического и социально-психологического воздействия правовой системы» (Тихомиров Ю.А. Правовая система развитого социалистического общества. — Сов. государство и право, 1979, № 7, с. 39).
10
См.: Шабалин В.А. Системный анализ механизма правового регулирования. — Сов. государство и право, 1969, № 10, с. 124–125.
11
Ю.Г. Ткаченко рассматривает правоотношение в качестве «модели», да притом такой, которая является средством индивидуального воздействия на поведение людей (см.: Ткаченко Ю.Г. Методологические вопросы теории правоотношений. М., 1980, с. 106–107, 123). Это вполне логично привело автора к выводу о том, что правоотношения принадлежат к основе МПР. Тем самым в трактовке Ю. Г. Ткаченко из механизма выпало срединное звено со всеми специфическими функциями, ему присущими, и МПР оказался состоящим из двух основных частей: 1) моделирования поведения субъектов, 2) фактического поведения (там же, с. 124–125). Вместе с тем Ю.Г. Ткаченко при освещении МПР высказала ряд интересных соображений, в том числе о «регионах» правовых средств, связанных с передачей правовой информации (там же, с. 126–128).
12
Когда утверждается, что существенным признаком правя является нормативность, то, по справедливому мнению С.Н. Братуся, строго говоря, это — тавтологическое утверждение: если право- система норм, правил, предписывающих должное или возможное поведение тем, кому они адресованы, если норма — масштаб определенного поведения, то само собой разумеется, что суть права в его нормативности (см.: Братусь С.Н. Юридическая ответственность и законность (Очерк теории). М., 1976, с. 43).
13
Приведя сформулированное автором этих строк определение юридической нормы, В.Н. Кудрявцев замечает: «Здесь вовсе не упоминается о норме как типичном, массовидном процессе фактической жизнедеятельности» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение… — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 14). Между тем массовидность процесса фактического поведения выражает нормативность в ином, глубоко социальном смысле. Это, конечно, должно быть отмечено, но не в дефиниции нормы, призванной отразить специфику нормативного регулирования, а при одной из ее характеристик. К тому же, как дальше верно подметил сам В.Н. Кудрявцев, в данном случае речь идет о «праве в действии», о «реализации норм в адекватном поведении», т. е., строго говоря, не о самой норме, а о проблеме в иной плоскости — о функционировании права, о соответствии нормы и фактического поведения. Таким образом, вывод автора о том, что «правовая норма — всегда должное, но может быть и сущим, когда она реализуется в адекватном поведении» (там же), должен быть уточнен в том отношении, что «сущее» все же — не сама норма, а результат ее действия, фактического воплощения в жизнь.
14
Отмечая важность сравнительного анализа нормативных предписаний В.Н. Кудрявцев обращает внимание на то, что «указанное стремление не должно приводить к смешению различного рода социальных и правовых явлений, в том числе юридической нормы и фактического поведения» (Кудрявцев В.Н. Юридические нормы и фактическое поведение. — Сов. государство и право, 1980, № 2, с. 19). В связи с этим автор весьма основательно возражает Г. В. Мальцеву, отрицающему абстрактный характер правовой материи (см. там же).
15
Абстрактность, обобщенность юридических норм — качество, органичное для права, весьма существенное для понимания его регулятивной силы, ценности. Как правильно отмечено в литературе, абстрактный характер правовых норм демонстрирует мощь, глубину и социальную ценность нормативного способа руководства обществом, и именно в возможности охвата общим и обязательным правилом поведения заключена регулятивная функция права (см.: Судебная практика в советской правовой системе. Под ред. С.Н. Братуся. М., 1975, с. 18).
16
См.: Баранов В. М. Поощрительные нормы советского социалистического права, с. 25.
17
Видимо, это обстоятельство осталось вне поля зрения Г.Т. Чернобеля, который, высказав ряд интересных суждении о формализации норм права, неоправданно рассматривает в качестве различных явлений, с одной стороны, определенность содержания, с другой-определенность формы выражения юридических норм и полагает, что «формальная определенность правовых норм есть не что иное, как определенность формы их внешнего знакового (т. е. материального) выражения» (Чернобель Г.Т. Формализация норм права, — Сов. государство и право, 1979., № 4, с. 31).
18
«Нормативные юридические предписания делятся на регулятивные, охранительные и другие специализированные предписания» (Система советского законодательства. М., 1980, с. 9).
19
С этой точки зрения вряд ли можно согласиться с В.М. Горшеневым, который, правильно выделив ряд специфических нормативных предписаний, рассматривает их в качестве «нетипичных» (см.: Горшенев В.М. Нетипичные нормативные предписания в праве. — Сов. государство и право, 1978, № 3, с. 113–118). Дело обстоит в сущности наоборот. В развитой правовой системе, отличающейся высоким уровнем специализации, разнообразные специализированные нормативные предписания-это типичное явление.
