Шлиман. "Мечта о Трое" - Г. Штоль

На лицах обоих лежащих головой на север скелетов большие, золотые, чеканной работы маски. Одна изображает овальное молодое лицо с высоким лбом, широкими дугообразными бровями, длинным прямым носом и удивительно маленьким ртом с узкими губами; другая — полное лицо с маленьким лбом, длинным носом и толстыми губами.

Маска, покрывающая лицо одного из положенных головой на восток покойников, сделана из значительно более толстого золота, но и она представляет собой ясно выраженную физиономию: по морщинам вокруг большого рта с узкими губами видно, что это был пожилой человек. Глаза открыты, ресниц и бровей нет. К этой помятой упавшим камнем маске пристала часть черепа. Четвертая маска находится рядом с головой мужчины и так сильно погнута, что черт лица уже нельзя различить.

Подле трех обращенных головой на восток покойников лежат два больших золотых перстня — печати. На первом изображены два обнаженных с очень узкой талией охотника, один из них пускает стрелу в бегущего оленя. На втором перстне — волнующая сцена боя. Рядом с перстнями массивный золотой браслет с большим многолепестковым цветком, но браслет столь велик, что скорее годился бы на ногу взрослого мужчины, чем на руку.

На груди двух мужчин с масками лежат золотые по мерке пластины, одна массивная, другая из тонкого листового золота, обе с чеканным орнаментом. У головы одного из них — золотая корона, похожая на корону из женской могилы, но не столь роскошная.

Вслед затем находят девять массивных золотых кувшинов и кубков. Один весит больше четырех фунтов. Другой сбоку сильно помят, но он дольше всего приковывает к себе внимание Шлимаиа. От круглой подставки поднимаются, изгибаясь, две одинаковые ручки к самой чаше, а там, где они примыкают к ней, сидят золотые голуби. «Кубок Нестора!» — мелькает у Шлимана.

...Кубок поставила чудный, с собой привезенный Нелидом,Весь золотыми гвоздями обитый; имел он четыреРучки; и около каждой из золота по две голубкиСловно бы зерна клевали; внизу его были две ножки.По столу всякий другой лишь с усилием кубок тот двигал.Полный вином; но легко поднимал его старец пилосский.

Потом находят кувшины и кубки из серебра, золотые пояса, налобные повязки и перевязи, свыше четырехсот янтарных бусин, большую алебастровую вазу с тремя ручками. Множество золотых изделий: шесть диадем, булавки, пряжки, кольца, фигурки зверей, большие, до десяти сантиметров, крестообразные украшения с шариками по углам, сотни разнообразных бляшек, пуговиц, дисков, тысячи крошечных золотых листочков. И наконец, опять нечто совершенно непонятное: золотая модель какого-то похожего на храм здания.

В Харвати до сих пор не получен ответ министра. Приходится постоянно прерывать раскопки иа долгие, безвозвратно теряемые часы — Шлиман ездит верхом в Аргос, на телеграф. Он посылает министру телеграмму: «Клянусь, что полицейский Леонардос — человек честный и порядочный. Все сплошь клевета. Ручаюсь, что он получил только сорок франков». На следующий день он еще раз телеграфирует министру и премьер-министру: «Требую справедливости!», и, наконец, Леонардосу: «Я ради тебя телеграфировал премьер-министру. Места наверняка не потеряешь. Вчера нашли по меньшей мере четыре ока золота».

Но где на свете существуют министры, которых бы взволновало то, что какой-то заурядный полицейский терпит обиду? Во всяком случае, не в Греции 1876 года. Вначале они вообще не отвечают. Но когда Шлиман становится все настойчивей, то они вежливо указывают, что, к их величайшему сожалению, им не представляется возможным вмешиваться в не законченное еще дело.

Остается только один путь, правда, весьма рискованный: обратиться к самому императору. Но хватит ли у того мужества перед всем светом по телеграфу признаться в собственной скупости? Шлиман телеграфирует в Каир, где сейчас находится император: «При отъезде вы дали полицейскому Леонардосу сорок франков, чтобы он роздал их полицейским. Бургомистр, стремясь оклеветать его, утверждает, будто тот получил тысячу. Леонардос отстранен от должности, и мне лишь с великим трудом удалось спасти его от ареста. Зная его много лет как честнейшего человека, я во имя святой истины и человечности прошу ваше величество тотчас же ответить мне телеграммой, сколько получил Леонардос: сорок франков или больше».

Через два дня из Харвати в Микены приезжает посыльный, пробивается сквозь кордон солдат и вручает Шлиману только что полученную телеграмму: «Дал сорок франков. Сердечный привет. Дом Педро».

«Постой!» — кричит Шлиман вслед курьеру, вылезает из гробницы и составляет две телеграммы. Их надо немедленно отправить: одну полицейскому, а другую премьер-министру. Последняя не отличается особой вежливостью, но должна возыметь, наконец, желаемое действие. Затем он, удовлетворенный, снова спускается вниз и продолжает раскопки пятой гробницы.

В ней только один покойник. На черепе золотая диадема. По левую сторону от скелета стоит золотой кубок с одной ручкой, рядом разбитая ваза, возможно египетской работы.

Земля в первой гробнице меж тем просохла, и можно продолжать ее раскапывать. Стаматакис, правда, считает, что нужно поискать другие могилы, но Шлиман не соглашается: ведь Павсаний говорит только о пяти могилах, пять он и нашел. Следовательно, шестой быть не может! Верхний слой гальки, обычный во всех уже вскрытых гробницах, здесь, в первой гробнице, насыпан далеко неравномерно и не по всей площади. Под ним лежат три тела, на среднем нет никаких украшений. Могила, очевидно, была разграблена. Это предположение подтверждается еще и тем, что, раскапывая гробницу, они постоянно находили на различной глубине золотые пуговицы, золотые бляшки и всякого рода вещицы. Грабитель, по-видимому, опасаясь быть застигнутым врасплох, довольствовался частью добычи, из которой он потом, поднимаясь наверх, кое-что растерял.

Все три тела лежат головами на восток. Все три необыкновенно велики, кажется, будто их в шахтовую могилу засовывали с силой, одного во всяком случае — голова его прямо-таки вдавлена в грудную клетку. На лбу у него простая круглая золотая бляшка и такая же, чуть большего размера, на правом глазу. Грудь его покрыта золотой пластиной. Это единственный случай, когда тело, хотя и стиснутое, хорошо сохранилось и имеет цвет египетской мумии. Не надета на плечо, а валяется на чреслах широкая золотая перевязь; к ней посредине прикреплен поломок обоюдоострого бронзового меча. Рядом небольшой флакончик из горного хрусталя.

У тела с северной стороны лежат два необыкновенно красивых меча с золочеными эфесами, а чуть поодаль от них — одиннадцать мечей, один из них длиной почти в метр. Тут же и секира, впервые найденная здесь, в Микенах, превосходный экземпляр. Далее — огромное количество янтарных бус, много золотых пластин и мелких вещиц, кинжалы с инкрустацией. Они заставляют вспомнить о щите Ахиллеса: как и на щите, у них на клинках искусной инкрустацией изображены различные сцены: серебряная река, поросшая камышом и папирусом, в реке плавают рыбы, а на ее поверхности — утки; в камышах пантеры подстерегают водяных птиц, на шее одной из уток и и дна даже красная капелька крови.