Юность Лагардера - Поль Феваль

Миртиль пришлось выйти к ним. Супруга Годфруа Кокбара нарядилась в парадное платье и сверкала всеми своими драгоценностями. Стражники сняли шляпы. Она сознавала, что была бы арестована немедленно, если бы не поразила стражу своей красотой и роскошью одеяния.

Тем не менее протокол был составлен прямо за столиком кабачка, и она была вынуждена поставить подпись. Ей объявили, что судейские из Шатле в самом ближайшем времени пожелают побеседовать с ней, дабы выяснить все обстоятельства дела.

Злая Фея знала: меньшее, что ей грозит — это закрытие притона и тщательный обыск всех ее владений. Между тем повсюду, как нарочно, стояли бочки с порохом для флибустьеров, в кухне было три ящика с ружьями для охотников-буканьеров, а в «печи» лежал человек, который вполне мог не выдержать снотворного снадобья.

После ухода стражников Миртиль всю ночь не смыкала глаз. Она тревожно спрашивала себя: «Что делать? Бежать? Но сумею ли я добраться до Гавра? Молить о помощи маркизу де Ментенон?»

Кабатчица склонялась к первому решению, хотя, по правде говоря, оно не сулило полной безопасности. Шатле непременно повелит разыскать владелицу подозрительного заведения, хранительницу пороха и огнестрельного оружия, похитительницу людей. Полицейская сеть очень быстро накроет ее вместе с лжебакалейщиком Кокбаром… И тогда наступит конец! Они с мужем угодят на виселицу…

Итак, она попыталась взять себя в руки. Бывшая невеста Оливье де Сова решила продолжать борьбу. Последнее слово будет за ней! А дело спишут в архив. Об этом позаботится доверчивая маркиза де Ментенон.

Вот почему унылым дождливым днем Миртиль, одетая гораздо скромнее, чем обычно, велела кучеру ехать в Сен-Сир, где, как она случайно узнала, вот уже три дня находилась некоронованная супруга короля Франции.

В 1680 году Людовик, по настоянию госпожи де Ментенон, в то время уже имевшей на него сильное влияние, основал в деревне Сен-Сир воспитательное заведение для двухсот пятидесяти девушек из бедных дворянских семей. Он продолжал интересоваться этой школой, где Расин поставил свою знаменитую «Эсфирь».

Что до маркизы, то до последнего дня своей жизни она отдавала все силы этому самому дорогому для нее детищу.

В черном платье, с бледным лицом, озаренным светом больших глаз, сохранивших свою чудесную красоту, несмотря на шестидесятилетний возраст их обладательницы, маркиза де Ментенон, подобная статуе Простоты, поджидала крестницу в скромно обставленной комнате без люстр и зеркал.

Будучи очень набожной, обладая возвышенной душой, эта женщина, которую не озлобила нищета и не испортили почести, тем не менее всем сердцем любила отвратительную сообщницу Годфруа Кокбара. Разве она не была ей крестной матерью? И кто еще мог напомнить маркизе детские годы: башню в Ниоре и широкие поля Пуату?

Несмотря на ум и проницательность, она верила в ангельские добродетели Миртиль, поддавалась очарованию красоты — на вид такой чистой и целомудренной, любила эти черные глаза, которые иногда становились безмерно печальными; испытывала острую жалость, слыша усталый и кроткий голос страдающей обиженной женщины.

Крестница же превосходила саму себя в умении понравиться и подольститься. Она говорила о четках и молитвах… Она вздыхала так, что могла бы смягчить самую черствую душу, жалуясь на горькую судьбу в браке с грубияном-мужем и на бесконечные трудности тяжкого ремесла кабатчицы.

Гнусная комедия разыгрывалась уже много лет, и обманутая госпожа де Ментенон простерла могущественную руку над «Сосущим теленком». Она читала полицейские отчеты, в которых много говорилось об этом злачном заведении. «Я отвечаю за хозяйку этого злосчастного кабачка», — заявляла она министру. В конце концов полиции надоели бессмысленные разоблачения. Они были убеждены, что истина рано или поздно всплывет наружу. Нарыв лопнет, как только произойдет убийство. Тогда никто не осмелится стать на пути правосудия — даже король, ибо для этого монарха ничего не было выше справедливости.

Ах, какой трогательной была встреча крестной и крестницы!

Миртиль робко приблизилась, сделала три реверанса, а затем, потупившись, застыла на месте.

— Ну же, мое дорогое дитя, — сказала маркиза, — к чему столько церемоний! Дай мне обнять тебя!

— Ах, мадам! Ах, моя обожаемая крестная!

— Что такое? Ты плачешь? Отчего эти жемчужные капельки пролились из наших прекрасных глаз? Ах, как скверно, негодница!

Миртиль, упав на колени, зарылась лицом в юбку своей покровительницы. От ее рыданий разрывалось сердце.

Госпожа де Ментенон, по-матерински сняв шляпку с молодой женщины, стала нежно выговаривать ей, одновременно лаская своей белой рукой пышные волосы цвета воронова крыла.

— Ну же… ну… кто обидел мою крестницу?.. Мою дочку? Разве она не знает, что я рядом, что я всегда помогу и утешу?

— Ах, крестная, на меня свалилась беда! Даже не понимаю, чем я могла заслужить такое? Ведь это же несправедливо!

Маркиза, схватив за руки заплаканную Миртиль, заставила ее подняться и, усадив в кресло подле себя, весело произнесла:

— Вытрите свои глазки, моя дорогая! Я не люблю, когда вы плачете! Я хочу видеть вас красивой. Вот так… А теперь рассказывайте — все как на духу… К несчастью, у меня есть для вас только четверть часа… Король охотится в соседнем лесу и скоро вернется завтракать… Я немедленно оповещу Его Величество о невзгодах моей Миртиль…

«Прекрасно! — возрадовалась в душе Злая Фея. — Лучшего и пожелать нельзя… Так воспользуемся же случаем!»

Мы не станем вдаваться в подробности, дабы не утомлять читателя вздохами и жалобными причитаниями этой ужасной женщины. Она поведала крестной следующее: прошлым вечером в кабачок «Сосущий теленок» зашел поужинать некий молодой человек. Он явно искал ссоры и начал задирать безобидных посетителей… добрых, славных людей, которые никому не сделали зла. Среди них был один бретонский дворянин, бедный, но гордый и честный, общий любимец, весельчак и шутник, по имени Эстафе, или Меченый. Всех своих посетителей Миртиль знает много лет: они, хоть и носят шпагу, но терпеть не могут стычек и драк. К тому же, будучи преданы ей всем сердцем, они понимают, как пагубно могут отразиться подобные истории на репутации заведения.

Но этот забияка, словно сорвавшись с цепи, набросился на несчастного Эстафе со шпагой. За того вступились, однако все произошло слишком быстро. В наглого молодого человека будто вселился дьявол… Столы, скамьи, оловянные кувшины — все превратилось в орудие убийства. Наконец он расчистил себе дорогу к выходу, но успел-таки заколоть бедного Эстафе.