Изменник - Владимир Герлах

Шубер долго кричал и стучал кулаком по столу, потом внезапно успокоился. Хромая прошел в соседнюю комнату, принес оттуда бутылку коньяка и рюмки, налил трясущейся рукой: «Пейте, г. лейтенант, и согласитесь, что я прав. Не правда ли, г. Шульце?» Шульце не переставал улыбаться бледными тонкими губами: «Конечно, г. оберлейтенант, мне лично все ясно: г. Галанин погорячился, что, впрочем и понятно. Он совершенно не знает условий нашего района. К тому же он русский по происхождению, это заметно по его акценту, да и фамилия его… Ясно, что он не может смотреть на вещи беспристрастно как мы».

Галанин встал: «Г. Шульце, насколько мне известно, вы тоже родились и воспитывались в России и ваш отец был русский подданный, говорите вы по-русски не хуже, чем я! Но происхождение здесь не при чем. И вы и я, мы оба присягали нашему фюреру и исполняем свой долг перед нашим отечеством, Германией. Оба мы носим одну и ту же форму, служим в одной и той же армии. Через розовые очки я не смотрю, но вижу то, что вы не видите, например, как у вас под носом умерли от голода и тифа почти все жители Лугового. На все это я смотрю так как нужно. А вы, г. оберлейтенант, простите, что я нарушил спокойствие в вашем городе. Но я этого не желал и никакой анархии до сих пор не заметил. Что Котова чуть не задавили, жалею что этого не случилось, так ему подлецу и надо, т. к. он забрал коров рано, и не кормил их до сих пор. Я уверен, что они бы у него все передохли бы от голода, до того как их собрались бы сдавать в Комарово. Накричал на Иванова? Но ведь он этого заслужил. Он прикрываясь вашим авторитетом замучил здешнее население. Жалею очень, что вы стали на его сторону».

Шубер морщился: «Вы не думайте, что я с ним во всем согласен. Нет, дорогой мой, я не забываю, кто вы — храбрый немецкий офицер и кто он — русский бургомистр. Ну, довольно, выпьем и забудем все, при условии, что вы снова реквизируете этих проклятых коров в городе и выкинете из головы эту проклятую затею. Будем здоровы! А вы, г. Шульце, с вашими намеками и обвинениями тоже неправы. Я совершенно согласен с г. Галаниным, что нам совершенно не важно наше прошлое, важно настоящее, а в настоящем мы все верные слуги нашей великой Германии. А потому, я вас прошу немедленно извиниться перед г. Галаниным и взять свои слова обратно!»

Шульце покраснев извинился и все молча выпили. Шубер налил еще по рюмке: «Ну, вот и хорошо, все забыто. Вы думаете, что я не ошибаюсь, г. Галанин? Еще как! Еще хуже чем вы». Галанин поставил рюмку на пол: «В чем, собственно, я ошибся?» — «Вы опять за старое? Да в том, что вы вернули этих коров, хотите ехать в Парики!» — «Г. оберлейтенант, вы только не сердитесь, ошибки я здесь никакой не вижу. Наоборот, чем больше думаю об этих коровах, тем решение мое бесповорот-ней. А потому, еще раз прошу вас покорно, дайте мне взвод солдат или полицейских. Вы увидите, я не потеряю ни одного человека и коровы у нас будут. Своего решения я не изменю. Напрасны ваши уговоры!»

Шубер в бешенстве бросил на пол свою рюмку: «А я вам повторяю еще раз: не дам! Поезжайте куда хотите, хоть к черту на рога. Но я не дам вам ни одного самого плохого полицейского. Умирайте сами, черт вас побери! глупо, бесславно, а меня оставьте в покое. Вы слышите меня, Сакраменто. Не дам…»

Галанин встал, не торопясь надел фуражку: «Слышу, очень хорошо, можете не кричать. И не надо! Без вас обойдусь и коровы у меня будут, я вам докажу, что я прав! Гейль Гитлер!» Он ушел хлопнув дверью, прошел канцелярию, не обращая внимания на улыбки писарей, и вышел на площадь. Было уже темно, на небе по зимнему ярко мерцали звезды, часовой стоял неподвижно под германским флагом, который чуть слышно шелестел. Прислушиваясь как мерзлый снег скрипел под ногами, он невольно улыбался, вспоминая скандал в комендатуре, вспоминая рассерженного Шубера: «Сердитый, а видно славный старик! Но как он на меня кричал, еще хуже чем я на Иванова, хорошо, что тот не слыхал! А этот Шульце! Какой неприятный неврастеник. Руки как у жабы, холодные и скользкие. Черт с ними… Обойдусь и без них. Говорит с агрономами… ладно, с агрономами. Тем хуже… А может быть он прав. В самом деле, на кой черт возвращать коров людям, которые затравили Нину. Пойду обратно, помирюсь!»

Остановился, подумал, решительно махнул рукой: «Нет. Тут ведь дело в принципе! Не уступлю! Поеду, черт с ним. Убьют и ладно, поделом мне… за Нину, за то что не поверил, бросил. Все равно один во всем мире и жалеть меня некому. Я покажу этому старому ослу и им всем, как нужно действовать!»

На другое утро Вера пришла к Галанину раньше к семи часам, на кухне затопила печь, слушала как он ходил и разливал воду в столовой. Заглянула в полуоткрытую дверь и увидела как Галанин чистил свои сапоги, смутилась: «По- дождите, я сейчас, бросьте их на кухню!» Подождала немного, не выдержав, снова заглянула в столовую и увидела Галанина за столом, снова за своей картой района: «Здравствуйте, Вера, давайте мне скорее чай, завтра попрошу вас быть точной. В семь часов стол должен быть уже накрытым, а сейчас уже половина восьмого». Пил торопливо чай, намазывал хлеб маслом. Вера молча подавала, смотрела с неприязнью как он ел, торопливо, небрежно, неотрываясь от карты: «Вы, г. лейтенант, свои сапоги на ночь ставьте на кухню, как Губер, тогда я их вычищу во время».

Галанин перестал есть, посмотрел на нее внимательно: «Вы чистили этому толстяку сапоги? Вы — русская учительница — этому хаму, немцу? Что за чепуха? У меня этого не будет. Унижать вас не буду. Вы должны раз и навсегда запомнить, вы для меня не прислуга, а помощница. Вы помогаете мне жить, кормите меня и за мной убираете, и я вам за это очень благодарен. Поэтому вам будет легко со мной, легче чем у Губера? И потом вот еще что: наедине вы можете меня называть, так же как тогда, когда вы меня побили, по имени и отчеству, ну а при посторонних, конечно, комендантом, или лейтенантом, чтобы не было разговоров! Хорошо?»

Надел фуражку и пошел к двери, Вера, покраснев, смотрела ему вслед: «А что вам на обед сегодня? Губер всегда заказывал накануне, а вы вчера ничего не сказали, я вас не дождалась!» — «Я вам не Губер, делайте всегда что хотите… что вам нравится для нас обоих, но, еще раз повторяю, я не люблю всех этих выкрутасов нашей кухарки. Чтобы было просто, сытно и вкусно, как например, в первый раз, когда я приехал. До свиданья!»

Галанин распахнул дверь на крыльцо: «Как будто потеплело! Воздух какой! Подите сюда, Вера, вы чувствуете, как пахнет снег? Совсем не так как за границей, в Европе! Русский снег… Вы только понюхайте! Где вам, не можете ценить! Вам бы пожить за границей двадцать лет как мне, тогда бы почувствовали. Огрубели вы здесь за вашей диалектикой материализма! с вашим дураком Сталиным. Не видите в каком раю живете!»