Паруса смерти - Михаил Попов

— Опять «город»! — воскликнул Беттега, получивший, видимо, в детстве азы грамоты. Остальные корсары стояли много ниже его в смысле образованности.

— Он издевается над нами, капитан!

— Нет, — усмехнулся Олоннэ, — он не издевается, он торгуется.

— Торгуется?!

Олоннэ не обратил внимания на этот вопль справедливого возмущения и наклонился к дону Каминеро:

— Вы хотите, чтобы я не трогал Сан-Педро, тогда вы мне скажете, где находится индейское поселение, я правильно вас понял?

Дон Каминеро удовлетворенно закрыл глаза.

Пока глаза параличного алькальда были закрыты, Олоннэ позволил себе улыбнуться.

Глядя в открытые глаза, он сказал следующее:

— Я не просто обещаю, я вам клянусь, что с городом ничего не случится, мне нет дела до Сан-Педро, моей целью является это индейское поселение. Стал бы я забираться в такую глушь, прибрежные города намного богаче.

Старик снова поднял руку, Олоннэ взволнованно замер. Кажется, удалось!

В этот раз дон Каминеро написал всего три буквы:

«Дым».

Все корсары непроизвольно раздули ноздри. В комнате действительно ощущался запах гари.

— Это не дым, дон Каминеро, ни в коем случае. Это… ваша служанка топит печь соломой. Хотите, я вам докажу?

Олоннэ стремительно вышел во двор. Есть! Хижина для черной прислуги! Он содрал с крыши клок соломы. Выхватил из-за пояса пороховницу, сыпанул на каменный порог пороха. Ударил один раз кресалом, сунул во вспыхнувшее пламя добытую солому и с этим «доказательством» вернулся к ложу умирающего. Вся эта процедура заняла буквально несколько мгновений.

— Видите, дон Каминеро, видите?

Старик закрыл глаза. Трудно было сказать, поверил ли он. Скорее всего, нет. Ему было нужно, чтобы его убедили. Кроме того, если у него осталась способность соображать, он мог рассудить, что чем раньше он сообщит Олоннэ то, что его интересует, тем скорее корсары уберутся из Сан-Педро, что само по себе благо для города.

Перо снова потребовало чернил. Бумага снова распростерлась перед ним. И началась длительная, кропотливая работа, ибо слово теперь было длинное,

— Гва-те-ма-ла, — медленно прочитал Беттега.

— Что значит эта «Гватемала»? Где находится то, что я ищу? Южнее города, севернее, восточнее или…

Дон Каминеро закрыл глаза при слове «восточнее».

Олоннэ снова улыбнулся своей хищной улыбкой:

— Значит, восточнее Гватемалы?

Глаза утверждающе закрылись.

— Хорошо. В Сан-Педро есть проводники, знающие туда дорогу?

И снова положительный ответ.

— С кем мне поговорить по этому поводу, дон Каминеро? Раз начали, так уж заканчивайте. Почему вы не открываете глаза? А?! Что с вами?!

— Он умер, — вслух произнес Беттега то, что капитан и сам уже понял.

Глава четвертая

Получив приказание отправить в Сан-Педро безрукого преступника Лупо, Воклен потерял сон. Ему бы по логике вещей надо было радоваться, что синеглазый безумец затевает предприятие, которое неизбежно приведет его к гибели. Он мог бы представить его смерть как следствие своих усилий и получить от мадам Женевьевы причитающиеся ему за это двадцать тысяч реалов. Плюс к этому он из всей этой истории должен был выйти и с другими прибылями: деньги и ценности, добытые в Пуэрто, хранились на его корабле. В случае исчезновения капитана Олоннэ он становился их верховным распорядителем.

Дальнейшая судьба рисовалась ему только в радужном свете. Он мог, на выбор, сделаться королем «берегового братства», после смерти Олоннэ у него не осталось бы соперников (ле Пикар был хоть и излишне татуирован, но не слишком умен), или, добыв себе рекомендации с подписью господина де Левассера, спокойно убыть в Европу и поселиться в тихом французском городке (вроде Ревьера), где были бы только рады появлению еще одного богатея.

Но, несмотря на все эти великолепные перспективы, сердце старого сборщика податей и галерного надсмотрщика было неспокойно. Его мучило то, что он не мог найти ответа на вопрос, зачем Олоннэ направляется в Гватемалу.

Он допросил пленников, и они ему кое-что порассказали об этом городе. Великолепная крепость, четырехтысячный гарнизон. Что в этой ситуации можно сделать с тремя сотнями корсаров, измученных трехнедельным путешествием?

Ничего!

Может быть, это какой-то особенный способ самоубийства?

Нет.

Такие люди, как Олоннэ, самоубийством не кончают.

Сборщик податей метафизически принюхался и почуял запах старой, странной, как бы слегка подгнившей тайны.

Что это могло бы быть?

Богатейший золотоносный рудник? Эльдорадо всегда искали южнее, в бассейне реки Ориноко, и не находили, потому что на самом деле эта легендарная страна располагалась где-то поблизости от того места, где испанцы построили город под названием Гватемала.

Воклен, как и всякий житель Нового Света, наслушался за свою жизнь индейских историй о золотых долинах и алмазных пещерах и относился к ним (к историям) со справедливым отвращением. Но, с другой стороны, дыма без огня не бывает. Просто когда слишком много вокруг дыма, трудно сообразить, где именно находится источник огня. Олоннэ открыл способ ориентироваться почти в абсолютном дыму?

А может быть, не рудник?

Может быть, сокровищница индейских царей? В тех местах жили в свое время богатые индейские племена. При приближении испанцев они могли собрать все свое золото и спрятать в недоступной горной местности.

Нет! Надо выбросить из головы эти бесполезные мысли.

Воклен постучал себя кулаком по лбу. Тот, у кого в руках кошелек с золотом, не лезет в зубы к дьяволу, чтобы добыть мешок. Мечта — враг счастья. И возраст уже не тот. Никакого индейского клада не существует. Олоннэ обыкновенный безумец.

Именно безумец!

Достаточно вспомнить его поведение на протяжении прошедших лет.

Воклен вспомнил и понял, что абсолютно прав. Достаточно рассмотреть его взаимоотношения с женским полом. Почему умирали все женщины, с которыми он делил ложе? Для бывшего надсмотрщика эта тема давно перестала быть животрепещущей, редкие позывы плоти он укрощал с помощью какой-нибудь случайной шлюхи, поэтому баснословные любовные подвиги синеглазого изувера были ему особенно удивительны и представлялись пределом ненормальности.

Прежде чем отправить Лупо к его хозяину, он велел привести урода к себе. Безрукий жил вместе с матросами на коечной палубе, во избежание каких-то его выходок (каких именно, никто не знал) он был прикован к вертикальному столбу железной цепочкой. Впрочем, достаточно длинной для того, чтобы он мог самостоятельно посещать гальюн.

Меры предосторожности против этого искалеченного человека были столь велики, что это невольно вызывало к нему определенное уважение. Он молча, без единой жалобы переносил тяготы путешествия, хотя ему приходилось много тяжелее, чем остальным. В те времена на кораблях царила страшная теснота. Канониры часто спали прямо возле орудий, если судно несло на себе отряд для десантирования, что в корсарских походах бывало почти всегда. На каждого члена экипажа приходилось места вряд ли более квадратного ярда. Стоило подняться небольшому волнению, как задраивались орудийные порты, и нижние палубы превращались в настоящий ад. За глотком чистого воздуха приходилось подниматься на верхнюю палубу, скользя каблуками по лестницам, обильно политым извержениями человеческого желудка. Морская болезнь не щадит даже бывалых мореходов. Длина цепочки, приковывавшей Лупо к столбу, не позволяла ему подняться наверх. Он сидел в дальнем углу каземата, обхватив голову обрубками рук, и целыми днями молчал.